День ООН

Купил новый халат, шлепанцы, пижаму и туалетные принадлежности. Папа, как всегда, начал причитать. Он не понимает, почему я не могу взять в больницу старые вещи. Я сказал ему, что буду выглядеть посмешищем в халате с Питером Пэном и пижаме с Винни-Пухом. Кроме кретинского дизайна, они мне малы и все в заплатах. Тогда отец заявил, что когда он был маленьким, то спал в ночной рубашке, сшитой из двух угольных мешков. Я позвонил бабушке, чтобы проверить эту сомнительную информацию, и заставил отца повторить свои слова в трубку. Бабушка сказала, что то были мешки не из-под угля, а из-под муки. Теперь знаю, что мой отец – патологический лжец!

Больничное снаряжение встало в пятьдесят четыре фунта девятнадцать пенсов, это кроме фруктов, шоколада и витаминизированных напитков. Пандора с улыбкой уверяет, что в моем новом синтетическом халате я похож на Ноэля Кауарда (22). Поблагодарил за комплимент, хотя, если честно, понятия не имею, кто такой этот Ноэль Кауард. Надеюсь, он не серийный убийца.

Девятнадцатое после Троицы. Конец летнего времени в Британии

Позвонил маме, чтобы рассказать ей о грядущей хирургической пытке. Никто не подошел. Очень в мамином духе. Она скорее станет развлекаться с гадом Лукасом, чем утешать единственное дитя!

Позвонила бабушка, сказала, что знакомому знакомых ее знакомых вырезали гланды и он умер от потери крови на операционном столе.

– Не волнуйся, Адриан, с тобой все будет в порядке, – закончила она.

Огромное тебе спасибо, бабушка!

Выходной в Ирландской Республике

11.00. Уложил вещи, потом отправился к Берту. Он быстро сдает, так что, возможно, мы видимся в последний раз. У Берта тоже есть какой-то знакомый, который помер от потери крови после удаления гланд. Надеюсь, это тот же самый человек, про которого говорила бабушка.

Попрощался с Пандорой, она трогательно расплакалась. Принесла мне подкову Бутона, чтобы я взял ее с собой в больницу на счастье. Рассказала, как приятелю ее отца вырезали кисту и он не проснулся после анестезии. В 14.00 по гринвичскому времени меня ждут в больнице.

18.00. Только что ушел папа, просидел четыре часа у моей постели в ожидании, когда ему наконец разрешат улизнуть. Меня обследовали с ног до головы. Взяли на анализ все жидкости, взвесили, вымыли, измерили, простукали и прощупали, но никто и не подумал заглянуть мне в горло!

На тумбочку при кровати я пристроил наш семейный медицинский справочник, чтобы врачи поняли, с кем имеют дело. Не знаю, кто еще лежит в палате, потому что медсестры забыли убрать ширмы после процедур. Над моей кроватью повесили табличку:”Только жидкости”. Страх до костей пробирает.

22.00. Я есть хочу! Чернокожая медсестра отобрала у меня всю еду и напитки. Считается, что я должен спать, но здесь такой дурдом. Старики то и дело падают с кроватей.

Полночь. Над моей кроватью новая табличка: “Только внутривенное!” Я умираю от жажды! Готов отдать правую руку за банку диетической колы!

4.00. Я обезвожен!

6.00. Меня только что разбудили! Операция начнется не раньше десяти утра. Так почему мне не дают поспать? Гонят опять мыться. Я напомнил им, что меня оперируют изнутри, а не снаружи, но они не слушают.

7.00. Медсестра-китаянка караулила меня в ванной, чтобы я не выпил воды. Она не спускала с меня глаз, пришлось прикрыть мой “этот самый” больничной губкой.

7.30. Меня обрядили как пациента дурдома, теперь я готов к операции. Сделали укол, который должен меня усыпить, но сна ни в одном глазу. Лежу и прислушиваюсь к скандалу в коридоре: потеряли историю болезни пациента.

8.00. Во рту сушняк жуткий, наверняка сойду с ума от жажды. Я ничего не пил с 9.45 прошлого вечера. Ощущаю сильную вялость... А какие интересные трещины на потолке! Надо бы куда-то спрятать дневник. Не хочу, чтобы в него уткнулись чьи-то любопытные носы.

8.30. Мама у моей постели! Она положит мой дневник в свою новую сумку-органайзер. Поклялась (жизнью пса), что не станет его читать.

8.45. Мама вышла на улицу покурить. Она выглядит старой и замученной. Что ж, фривольность даром не проходит.

9.00. В палату одну за другой пригоняют тележки с прооперированными и сбрасывают бесчувственные тела на кровати. Санитары, которые возят тележки, одеты в зеленые халаты и резиновые сапоги. Похоже, в операционной крови по колено!

9.15. Тележка приближается ко мне!

Полночь. Меня лишили гланд. Я накрыт волной боли. Маме потребовалось тринадцать минут, чтобы найти мой дневник. Она еще не освоилась как следует с этой сумкой-органайзером. В ней семнадцать отделений.

Не могу говорить. Даже стонать адски больно.

Меня перевели в отдельную палату; другим пациентам невыносимо видеть, как я страдаю. Получил “выздоровительные” открытки от Берта и Штыка.

Преодолел себя и выпил немного бабушкиного бульона. Она принесла его в термосе. Папа притащил огромную упаковку крекеров, это все равно что угощать бритвенными лезвиями!

Вечером заглянула Пандора, я мало что смог ей прошептать. Беседа чахнет, когда один из собеседников пребывает между жизнью и смертью.

Канун Дня Всех Святых

Три часа ночи. Был вынужден пожаловаться на шум, доносившийся из общежития медсестер. Мне уже до смерти надоело слушать дикие вопли и наблюдать, как пьяные медсестры и полицейские в свободное от службы время скачут по территории больницы в костюмах ведьм и колдунов. Сестра Болдри вытворяла что-то чрезвычайно неприличное с тыквой.

Как только достигну подходящего возраста, вступлю в Общество охраны растений.

Двадцатое после Троицы

Медсестры очень холодны со мной сегодня. Говорят, что я занимаю место, на котором мог бы лежать больной! Прежде чем меня выпустят отсюда, я должен съесть миску кукурузных хлопьев. До сих пор я отказывался – нестерпимая боль.