Мисс Трелони встретила меня в холле. Она никоим образом не была застенчивой. Она управляла домом уверенно и спокойно, как подобает высокородным особам, и это было тем более удивительно, если иметь в виду её нынешнее состояние и бледность. В огромном холле находилось несколько слуг: мужчины стояли у входной двери, а женщины жались друг к другу по углам и в прочих дверных проёмах. С мисс Трелони разговаривал старший офицер полиции, а двое мужчин в мундирах и один в штатском стояли рядом. Она порывисто схватила меня за руку, в глазах у неё появилась радость, и она облегчённо вздохнула. Её приветствие было простым:

— Я знала, что вы придёте!

Пожатие руки может сказать о многом, даже если оно не означает чего-то особенного. Каким-то образом рука мисс Трелони утонула в моей руке. И не то, чтобы эта рука была маленькая — она была гибкая и изящная, с длинными нежными пальцами, редкая и прекрасная рука, — это было непроизвольным подчинением. Но в тот миг я не мог сосредоточиться на причине охватившего меня волнения; это пришло ко мне позже.

Она повернулась и сказала старшему офицеру:

— Это Малкольм Росс. Офицер отдал честь и ответил:

— Я знаю мистера Малкольма Росса, мисс. Возможно, он вспомнит, что я имел честь работать с ним над делом фальшивомонетчиков в Брикстоне.

Я не узнал его с первого взгляда, обратив все своё внимание на мисс Трелони.

— Ну конечно, старший офицер Долан, я прекрасно помню вас! — сказал я, пожимая ему руку. При этом я заметил, что наше знакомство несколько успокоило мисс Трелони. Я обратил внимание на некоторое замешательство в её поведении и почувствовал, что для неё не столь неловко было бы поговорить со мной наедине. Поэтому я сказал офицеру:

— Пожалуй лучше будет, если мисс Трелони побудет со мной наедине. Несомненно, вы уже выслушали все, что она знает, а я лучше пойму положение, если смогу задать несколько вопросов. Затем мы обсудим это дело с вами, если вы не возражаете.

— Буду рад услужить вам, чем могу, сэр, — сердечно ответил он.

Проследовав за хозяйкой, я вошёл в нарядную комнату со входом из холла и с окнами, выходящими в сад с тыльной стороны дома. Мы вошли в неё, я закрыл дверь, и мисс Трелони сказала:

— Я поблагодарю вас за вашу доброту и помощь в моей беде позже. Но сейчас для вас лучшим будет узнать все обстоятельства.

— Говорите, — произнёс я. — Расскажите все, что знаете, и не упускайте подробностей, насколько незначительными они бы вам ни казались сейчас.

Она медленно продолжала:

— Меня разбудил какой-то звук: не знаю, что это было. Знаю только, что он пришёл ко мне во сне. Я сразу же проснулась с сильно колотящимся сердцем и начала вслушиваться в звуки из отцовской комнаты. Моя комната находится рядом с нею, и я часто слышу, как он двигается перед тем как заснуть. Он работает до поздней ночи, иногда едва не до утра, и поэтому, просыпаясь рано, как со мной иногда происходит, или же в рассветных сумерках, я слышу его движения. Однажды я пыталась укоротить его — ведь это не на пользу его здоровья — но повторить этот эксперимент больше не смела. Вы знаете, каким суровым и холодным он может быть, — по крайней мере, помните о том, что я рассказывала. Когда он вежлив и находится в этом настроении, он просто ужасен. Когда он сердит, я переношу это лучше, но когда он нетороплив и педантичен, а край его губы приподнят, показывая острые зубы, мне кажется — ну просто не знаю что! Прошлой ночью я тихонько поднялась и прокралась к двери, боясь потревожить его. Ни звуков, ни криков совершенно не было, но слышался некий странный вязкий шум и медленное, тяжёлое дыхание. Ах! Это было ужасно, ожидать в темноте и тишине и бояться — бояться неизвестно чего!

Наконец я собралась с духом и, как можно тише повернув ручку, чуть приоткрыла дверь. Внутри было довольно темно, и я различила лишь очертания окон. Но в темноте тяжёлое дыхание слышалось громче и пугало больше. Некоторое я прислушивалась к нему, но других звуков не последовало. Я резко распахнула дверь, так как боялась открывать её медленно, чувствуя, что за нею может быть нечто страшное, готовое на меня броситься! Потом включила электрический свет и шагнула в комнату. Вначале я посмотрела на постель. Простыни были измяты, и я поняла, что отец в постели, но посреди неё было огромное тёмное пятно, расползающееся до краёв, и при виде этого моё сердце остановилось. Я смотрела на пятно, но тут дыхание донеслось ко мне через комнату, и мой взгляд устремился на звук. Там лежал мой отец, на правом боку, подогнув под себя руку, будто его мёртвое тело небрежно швырнули в сторону. Кровавый след тянулся через комнату к постели, и когда я склонилась над отцом, то заметила вокруг него лужицу крови, казавшуюся ужасно красной и блестящей. Лежал он перед своим большим сейфом. Он был в пижаме. Левый рукав был оторван, обнажая его руку, вытянутую по направлению к сейфу. Она выглядела — ах! просто ужасно, вся запятнанная кровью, с рваной или порезанной плоть вокруг золотого браслета на его кисти. Я не знала, что он носит подобную вещицу, и вновь была поражена. Она на минуту смолкла, и я, желая отвлечь её хоть на миг, сказал:

— Но вы могли не удивляться этому. Нынче браслеты носят мужчины, о которых этого никогда не подумаешь. Я видел, как судья приговорил человека к смерти, и на кисти его поднятой руки был золотой браслет

Казалось, она не слишком над этим задумалась, но короткая пауза немного успокоила её, и она продолжала более твёрдым голосом:

— Я вызвала помощь, не теряя ни минуты, потому что боялась, что он умрёт от потери крови. Я позвонила, а затем вышла и позвала на помощь громко, как смогла. Должно быть, довольно скоро, — хотя для меня это тянулось неимоверно медленно, — прибежало несколько слуг, затем появились другие, и вскоре комнату заполнили люди с вытаращенными глазами, всклокоченными шевелюрами и во всевозможных ночных одеяниях.

Мы подняли отца на диван, и экономка, миссис Грант, сохранившая самообладание в большей степени, чем мы, принялась отыскивать источник кровотечения. Через пару секунд стало очевидно, что он находится на его обнажённой руке. Там была глубокая рана, — не с ровными краями, как от ножа, а рваная, — и располагалась она ближе к кисти, по-видимому, задев вену. Миссис Грант повязала вокруг раны платок, крепко затянув его серебряным ножом для вскрытия конвертов, и поток крови, казалось, немедленно прекратился. К этому времени я уже пришла в себя — насколько смогла — и послала слугу за врачом и другого за полицией. Когда они ушли, я почувствовала, что, не считая нескольких слуг, осталась в доме одна и ничего в этом деле с отцом не понимаю. Тут мне ужасно захотелось, чтобы рядом оказался кто-нибудь, кто мог помочь. И я подумала о вас, о вашем добром обещании в лодке под ивами и, не раздумывая, приказала слугам немедленно приготовить карету, написала записку и отправила её вам.

Она помолчала. В эту минуту мне не хотелось ничего говорить и я посмотрел на неё; думая, она поняла, потому что глаза её на миг поднялись и опустились, щеки зарделись, словно розы. С явным усилием она продолжала свой рассказ:

— Доктор прибыл невероятно быстро. Грум как раз встретил его, отпирающим дверь своего дома и он прибежал сюда бегом. Он сделал надлежащий турникет для руки бедолаги-отца, затем отправился домой за некоторыми инструментами. Надеюсь, он скоро вернётся. Потом пришёл полисмен, он дал знать в участок, и вскоре появился старший офицер. Затем пришли вы.

Последовало долгое молчание, и я на миг осмелился взять её за руку. Без единого слова мы открыли дверь и присоединились к офицеру в холле. Он поспешил к нам, говоря на ходу;

— Я осматриваю все лично и уже отправили донесение в Скотленд-Ярд. Знаете, мистер Росс, в этом деле столько странностей, что я предпочёл бы заполучить лучшего специалиста из Департамента по уголовным расследованием. Поэтому в записке я попросил немедленно прислать сюда сержанта Доу. Вы помните его, сэр, по тому американскому делу об отравлении в Хокстоне.