Он протянул ко мне руки и с жаром сжал мои.

Затем великодушно произнёс:

— Я удовлетворён, Малкольм Росс. Конечно, до тех пор, пока я её не увижу и не дам вам своего разрешения, вы не сделаете ей никаких заявлений — на словах, — с улыбкой добавил он. Лицо его снова посуровело.

— Время не ждёт и мне ещё нужно кое-что обдумать, и проблемы эти столь насущны и необычны, что я не могу терять ни часа. Иначе мне не следовало углубляться в обсуждение жизненного пути дочери и её будущего счастья с незнакомым человеком. — Голос его прозвучал с достоинством и гордостью, которые произвели на меня впечатление.

— Я не забуду ваших пожеланий, сэр, — пообещал я, открывая дверь. Я услышал, как он запер её за мной следом.

Когда я сообщил Корбеку о том, что Трелони полностью поправился, тот запрыгал, словно ребёнок. Но вдруг замер и попросил меня проявить осторожность и поначалу не упоминать ни о том, как были найдены светильники, ни о первом посещении гробницы. Это на случай, если мистер Трелони заговорит со мной на эту тему, а он это «несомненно сделает», добавил Корбек, бросив на меня косой взгляд; выдающий его осведомлённость о моих сердечных делах. Я согласился с ним, чувствуя, что он совершенно прав. Причина осталась для меня не совсем ясной, но я знал, что Трелони — человек необычный и ни в коем случае нельзя было ошибиться и не проявить скрытность. Скрытность — качество, всегда чтимое сильным человеком.

Реакция прочих на поправку больного была весьма различной. Миссис Грант расплакалась от избытка чувств, а затем бросилась хлопотать, желая оказаться полезной в подготовке дома «для хозяина», как она всегда его называла. Лицо сиделки вытянулось — она лишилась интересного больного. Но разочарование длилось не более мгновения, и она порадовалась, что беда миновала. Сиделка готова была прийти к больному по первому зову, но сейчас она занялась упаковкой своей сумки.

Я пригласил сержанта Доу в кабинет, чтобы остаться с ним наедине, когда сообщу ему эти новости. Даже его железное самообладание пошатнулось, когда я рассказал ему о способе пробуждения Трелони. Я тоже удивился, услышав первые слова сержанта:

— А как он объяснил первое нападение? Ведь он уже был без сознания, когда произошло второе.

До этой минуты собственно нападение, благодаря которому я и очутился в этом доме, не занимало мои мысли, не считая упоминания о нем мистеру Трелони.

— Знаете, мне не пришло в голову спросить его об этом! Профессиональный инстинкт в этом человеке был столь силён, что подавил все прочие.

Детектив выслушал мой ответ с неодобрением

— Вот почему раскрывают лишь малое количество дел, — заметил он, — когда в них не принимают участие наши люди. Ваш детектив-любитель никогда не доведёт дело до конца. Что касается обычных людей, напряжение, опасности проходит, и они обо всем забывают. Это похоже на морскую болезнь, — философски добавил он. — Будучи на берегу, вы о ней даже не вспоминаете, а бежите в буфет подкрепиться! Ну, мистер Росс, я рад, что дело закрыто. Полагаю, мистер Трелони сам разберётся в своих делах, коль он выздоровел. Впрочем, возможно, он ничего не будет делать. Поскольку он, очевидно, ожидал каких-то событий и не обратился в полицию, я считаю, он хотел исключить всякую возможность наказания. Думаю, нам сообщат официально о несчастном случаи или о случае сомнамбулизма для очистки совести отдела регистрации, вот и все. Что касается меня, сэр, скажу вам честно, меня это спасёт. Мне и впрямь сдаётся, что я начал сходить с ума. Слишком много тайн, это не моя область: я удовлетворяюсь либо фактами, либо их причинами. Теперь я могу умыть руки и вернуться к полноценной и чисто криминальной работе. Разумеется, сэр, я буду р3д знать, что вы прольёте свет на эту загадку. Буду весьма признателен, если вы сообщите мне, каким образом человека вытащили из постели, когда именно его укусила кошка и в чьих руках был нож во второй раз. Ведь наш приятель Сильвио не способен на такой подвиг. Видите ли, я до сих пор об этом думаю! Мне нужно будет держать себя в руках, иначе ж эти мысли будут отвлекать меня, когда я буду занят прочими делами!..

Когда Маргарет вернулась с прогулки, я встретил её в прихожей. Она все ещё была бледной и грустной, а я, как ни странно, ожидал встретить её повеселевшей. Едва она меня увидела, как глаза её загорелись, и она выжидательно впилась в меня взглядом.

— У вас для меня хорошие новости? — спросила она. — Отцу лучше?

— Да! А как вы об этом догадались?

— Поняла по вашему лицу. Я должна пойти к нему.

— Он сказал, что пошлёт за вами, как только оденется.

— Сказал, что пошлёт? — изумлённо повторила она. — Значит он очнулся и снова в сознании. А я и не знала, что все столь замечательно! О Малкольм!

Опустившись на ближайший стул, она расплакалась. Я и сам испытывал волнение. То, как она назвала меня по имени, обещало мне чудесные возможности, и я буквально таял. Заметив моё волнение, она протянула мне руку. Я крепко сжал её и поцеловал. Подобные минуты являют удобные возможности возлюбленным — они дар Богов! До этого мига, несмотря на мою любовь к ней, у меня была лишь надежда. Но теперь, когда она с готовностью позволила мне пожать ей руку, её пылкое ответное пожатие и огонь любви в тёмных, глубоких глазах, красноречиво говорили сами за себя обо всем, чего только мог пожелать самый нетерпеливый из возлюбленных.

Мы не произнесли ни слова, да они и не были нужны. Слова показались бы пустыми и жалкими и не смогли бы выразить наших чувств. Рука об руку, словно дети, мы пошли к лестнице и стали ожидать на площадке приглашения мистера Трелони. Я шёпотом рассказывал ей на ухо — насколько это было приятнее разговора на расстоянии! — о том, как очнулся её отец, о его словах и обо всем, что произошло между нами, опуская то, что мы говорили о ней самой.

Вскоре в комнате прозвенел колокольчик и Маргарет, выскользнув из моих рук, приложила палец к губам. Она подошла к двери и тихо постучала.

— Войдите, — произнёс мистер Трелони громким голосом

— Это я, отец! — голос её дрогнул от любви и надежды. В комнате послышались быстрые шаги, дверь распахнулась, и Маргарет кинулась в его объятия. Слов почти не было, донеслось лишь несколько несвязных фраз.

— Отец! Дорогой отец!

— Моё дитя! Маргарет! Моё милое, милое дитя!

— Ах, отец, отец! Наконец-то, наконец-то!

И вот отец с дочерью вошли в комнату, и дверь за ними закрылась.

В ожидании вызова в комнату мистера Трелони, который, как я чувствовал, произойдёт обязательно, время тянулось медленно, и мне было очень одиноко. После нескольких первых мгновений эмоционального подъёма при виде радости Маргарет я как-то от всего отдалился и оказался в одиночестве, и на некоторое время чувство обладания, характерное для влюблённого, охватило меня. Но длилось это чувство недолго. Счастье Маргарет так или иначе зависело от меня, и, осознавая это обстоятельство, кажется, я утратил основную часть своего «я». Последние слова, сказанные Маргарет, когда она закрывала за нами дверь, позволили оценить ситуацию в целом, в прошлом и в настоящем времени. Эти две гордых, сильных личности хотя и были отцом и дочерью, начали познавать друг друга только тогда, когда выросла дочь. Природа Маргарет относилась к типу людей, которые взрослеют быстро.

Гордость и сила каждого из них и сдержанность, бывшая основной чертой их характеров, создали барьер в их взаимоотношениях с самого начала. Каждый начал уважать скрытность другого довольно поздно, и взаимное непонимание переросло в привычку. И, таким образом, эти два любящих сердца, страстно жаждущих сочувствия друг друга, долго находились в разлуке. Но теперь все уладилось, и в самой глубине своей души я радовался, что, наконец, Маргарет была счастлива. Пока я раздумывал на эту тему и мечтал о своих личных делах, открылась дверь, и мистер Трелони пригласил меня войти.