«К вечеру мы пришли ко входу в узкую глубокую долину, простиравшуюся на восток и на запад. Мне хотелось пройти её, потому что солнце, почти зашедшее за горизонт, высвечивало широкий проход за сужавшимися скалами. Но феллахи решительно отказались входить в долину в такое время, ссылаясь на то, что ночь может застать нас прежде, чем мы достигнем другого конца долины. Поначалу они никак не объясняли свой страх. До сих пор они шли куда угодно в любое время, без колебаний. Однако, когда я на них нажал, они сообщили, что это место называется „Долиной Мага“, и ночью там никто не может появляться. Я попросил их рассказать о Маге, но они отказались, утверждая, что у него нет имени, и они ничего не знают. На следующее утро, однако, когда солнце взошло и засияло над долиной, их страхи каким-то образом исчезли. Тогда они мне рассказали, что в древности — „миллионы миллионов лет назад“, по их словам, — здесь был похоронен великий Маг, Король или Королева, они не знали точно. Они не знали его имени, настаивая на том, что имени не было и что каждый, кто произнесёт его, сойдёт на нет в жизни, так что к смерти от него ничего не останется для того, чтобы снова воскреснуть в Другом Мире. Проходя долину, они сбились в кучу и поспешно шли впереди меня. Никто не осмеливался отставать. Они объяснили это тем, что у него Мага длинные руки, и что идти последним опасно. Это меня не очень обрадовало, так как я был обязан занимать почётное последнее место. В самом узком месте долины, с южной стороны, возвышалась огромная скала с отвесной стеной, гладкой и ровной поверхностью. На ней были высечены некоторые кабалистические знаки и фигуры людей и животных, рыб, земноводных и птиц, изображение солнца и звёзд и множество причудливых символов. Некоторые из этих последних представляли собой отдельные конечности или черты лица, например руки и ноги, пальцы, глаза, носы, уши, и губы. Таинственные символы, которые озадачат Ангела-Регистратора в Судный День. Скала была обращена точно на север. В ней было что-то странное, что-то настолько отличное от других скал с высеченными рисунками, что я объявил остановку и целый день рассматривал скалу в подзорную трубу. Мои египтяне были очень напуганы и использовали всевозможные предлоги, чтобы побудить меня продолжать путь. Я оставался на месте, пока день не стал склоняться к вечеру; мне не удалось найти никакого входа в какую бы то ни было гробницу, так как я подозревал, что именно в этом и состояло предназначение скалы. К этому времени люди чуть не взбунтовались, и мне пришлось уйти из долины, так как я не хотел, чтобы моя свита покинула меня. Но про себя я принял решение найти погребение и исследовать его. С этой целью я пошёл дальше в горы, где встретился с арабским шейхом, который пожелал пойти со мной. Арабов не связывают суеверные страхи египтян; шейх Абу Сома и его последователи хотели принять участие в исследованиях.

Когда я с этими бедуинами вернулся в долину и попытался взобраться по скале, мне это не удалось, так как она была очень гладкой. Камень, и так уже плоский и гладкий от природы, был доведён до совершенства людьми. Было видно, что раньше в скале были ступеньки, так как следы пилы, резца и молотка остались там, где ступеньки были спилены или отбиты.

Поскольку мне не удалось найти вход снизу, то по причине отсутствия лестниц мне пришлось совершить замысловатое путешествие к её вершине. Оттуда меня спустили на верёвках и я исследовал ту часть поверхности скалы, где рассчитывал найти вход. Я обнаружил, что вход там был, закрытый, однако, огромной каменной плитой. Она была врезана в скалу более чем в ста футах от земли в двух третях высоты скалы. Иероглифические и кабалистические символы, выбитые в скале, были расположены так, чтобы скрыть плиту. Вырезы были глубокими, и они шли по скале, через порталы входа и саму плиту которая представляла собой дверь. Она была вставлена с такой поразительной точностью, что никакой инструмент по камню, из тех, что я взял с собой, не входил в зазоры. Я, однако, напрягал все силы, и, совершив множество ударов, пробил путь к захоронению, поскольку им оно и оказалось. Каменная дверь провалилась внутрь, и я прошёл по ней в склеп, заметив по пути длинную железную цепь, свешивавшуюся со скобы и сложенную бухтой рядом с дверью. Гробница оказалась завершённой, она была сделана по проекту самых лучших египетских захоронений, с камерой и шахтой, ведущей в коридор, заканчивающийся помещением для мумии. Там была таблица с картинками, которые, казалось, представляли собой какие-то записи, высеченные чудесным цветом в чудесном камне: значение их теперь было полностью утеряно.

Все стены камеры и проход покрывали странные письмена, выполненные в той же самой жуткой манере, что и на внешней стороне скалы. Огромный каменный гроб, или саркофаг, в глубокой камере был весь покрыт чудесными знаками. Главе арабов и его двоим спутникам, которые отважились отправиться со мной и которым, очевидно, были привычны подобные мрачные исследования, удалось снять крышку с саркофага, не разбив её. Они удивились — подобная добыча, сказали они, вряд ли стоила таких усилий. И действительно, осторожными их нельзя было назвать, ни так небрежно обращались с предметами, что могли повредить даже сам саркофаг, если бы он не был таким крепким и толстым. Саркофаг был сделан великолепно, из редкостного камня, мне неведомого. Я очень жалел о том, что его нельзя было унести с собой. Но время и условия путешествия по пустыне делали это невозможным — я мог взять только мелкие предметы, которые можно было нести на себе.

В саркофаге было тело, очевидно, женщины, обёрнутое множеством хлопчатобумажных бинтов, как это обычно бывает у мумий. По некоторым вышивкам на тканях я определил, что умершая, по-видимому, была высокопоставленной особой. Одна рука мумии лежала на груди и не была обернута. У мумий, которых я видел прежде, ноги и руки были запеленуты, а поверх обёрнутого тела лежали деревянные конечности, оформленные и раскрашенные так, чтобы они походили на руки и ноги.

Но эту руку было странно видеть, так как она была настоящей рукой женщины, похороненной здесь; рука, лежащая поверх погребенных покрывал, была из плоти, хотя в процессе бальзамирования стала похожей на мраморную и приобрела матово-белый оттенок, напоминавший слоновую кость, которая долго лежала на воздухе. Кожа и ногти были целыми и неповрежденными, как будто бы тело просто положили на одну ночь. Я прикоснулся к этой руке и пошевелил ее, и она оказалась немного гибкой, как живая, хотя и одеревеневшая от того, что ею давно не пользовались, как руки факиров, которых я видел в Индии. Еще одно чудо состояло в том, что на этой руке было не меньше семи пальцев, все тонкие, длинные и очень красивые. По правде говоря, меня передернуло и мурашки побежали по телу оттого, что я коснулся руки, пролежавшей без движения столько тысячелетий и все еще похожую на живую плоть. Под ладонью, как бы под ее защитой, лежал огромный драгоценный камень — рубин необычной величины, потому что рубины обычно бывают мелкими. Этот камень был чудесного цвета, как кровь, освещенная солнцем. Но главное чудо заключалось не в размере или цвете, хотя и они свидетельствовали, как я говорил, о необычности камня, а в том, что источником света, исходящего из него, были семь звезд, каждая о семи лучах, насколько ясных, как будто бы эти звезды на самом деле находились в камне. Когда рука была поднята, вид этого камня поразил меня подобно мгновенному параличу. Я стоял, уставясь на него, как и те, что были со мной, как будто бы это была сказочная голова Медузы Горгоны со змеями в волосах, вид которой превращал в камень всех, кто на нее смотрел. Ощущение было таким сильным, что мне захотелось уйти оттуда. То же самое ощутили и остальные; поэтому, взяв этот редкостный камень и несколько амулетов, необычно и искусно сделанных из драгоценных камней, я поспешил уйти. Мне внезапно пришло в голову, что я нахожусь в безлюдном месте, со странными людьми, которые пришли сюда со мной только потому, что не являлись чрезмерно Щепетильными. Мы были в тайном склепе мертвеца, в сотне футов над землей, где никто меня не найдет, если мне причинят зло, да никто и искать не будет. Но про себя я решил прийти сюда снова, и в менее опасном окружении. Более того, меня охватило стремление искать еще, так как, изучая облачения, я заметил в этой замечательной могиле множество необычных вещей, включая шкатулку странной формы, сделанную из какого-то неведомого камня, в которой, как я думаю, содержались другие драгоценные камни, так как она покоилась внутри большого саркофага. В склепе был также еще один украшенный ларец, более простой формы, но редких пропорций, сделанный из бурого железняка. Крышка его была только слегка зацементирована чем-то вроде смолы, как бы для того, чтобы внутрь не проникал воздух. Бывшие со мной арабы так настаивали на том, чтобы мы его открыли, — судя по его толщине, они решили, что там могут быть еще драгоценности, — что я согласился. Но их надежды не оправдались. Внутри близко друг к другу помещались четыре вазы, тонко выделанные и покрытые различными украшениями. Одна из них представляла голову человека, другая собаки, третья шакала и четвертая — ястреба. Я и раньше знал, что такие чаши использовались для хранения внутренностей и прочих органов мумифицированного мертвеца, но когда мы их открыли — это было легко, так как они были запечатаны тонким, хотя и ненарушенным, слоем воска — мы нашли в них только масло. Бедуины, разлив большую часть масла, совали туда руки, надеясь, что там могли быть скрыты сокровища. Но их поиски были безрезультатными. Косые взгляды арабов предупредили меня об опасности. Поэтому, чтобы поторопить их, я постарался возбудить у них суеверные страхи, которые, очевидно, действовали и на этих грубых людей. Глава бедуинов поднялся из камеры и дал знак тем, что были наверху, поднимать нас, и я, не желая оставаться с людьми, которым не доверял, последовал за ним немедленно. Остальные подошли не сразу, боюсь, что они снова по собственной воле переворошили весь склеп. Однако я не стал об этом говорить, чтобы не сделать себе не хуже. Наконец они пришли. Один из них, тот, который поднимался первым, оступился, когда достиг верха, и упал вниз. Он погиб мгновенно. Следующий добрался благополучно. Дальше шел шейх, за ним моя очередь. Перед уходом я, как смог, втащил на место каменную плиту, закрывавшую вход в могилу. Мне хотелось сохранить ее по возможности для себя, если суждено сюда вернуться.

Когда мы стояли на холме над скалой, так приятно было видеть горячее, яркое и славное солнце после тьмы и странной тайны могилы. Я радовался даже тому, что араб, упавший со скалы и лежавший внизу мёртвым, лежал на солнечном свете, а не в той мрачной пещере, откуда мы вышли. Я собирался уже со своими спутниками идти искать его, чтобы как-то похоронить, но шейх позаботился об этом, послав двух человек, в то время как мы продолжали свой путь.

Когда мы расположились на ночлег, вернулся только один из них и сказал, что лев убил его спутника после того, как они похоронили мертвеца глубоко в песке вне долины и навалили сверху много больших камней, чтобы шакалы и другие плотоядные животные не смогли его раскопать.

Позже я заметил, как в свете костра, вокруг которого сидели или лежали люди, он показывает своим приятелям что-то белое, что они рассматривали с почтением и благоговением. Тихо подобравшись к нему, я увидел, что это было не что иное, как белая рука мумии, которая защищала Камень в большом саркофаге. Я слышал, как бедуин рассказывает, что нашёл её на теле того, который упал со скалы. Ошибки здесь не могло быть, так как на ней было семь пальцев, которые я заметил тогда. Этот человек, должно быть, оторвал её, когда мы с шейхом были заняты другим делом, и, судя по благоговению остальных, я не сомневался, что он надеялся использовать её в качестве амулета или талисмана. Но если этот талисман и обладал какими-то силами, они были предназначены не для него, кто похитил его у мёртвой, так как после кражи последовала смерть похитителя. Этот амулет уже обладал чем-то мученическим, потому что запястье мёртвой руки было запятнано красным, как будто бы его опустили в свежую кровь.

В ту ночь я опасался, как бы мне не причинили зла, ибо если рука умершей воспринималась как талисман, то какой же ценностью с этой точки зрения обладал редкостный Камень, который она охраняла! И хотя только шейх знал о нем, мои сомнения из-за этого были, вероятно, ещё больше, потому что в любой момент я мог в его власти. Поэтому я старался бодрствовать, решив при первой же возможности уйти от этих людей и добраться до дома, отправившись сначала к берегам Нила, затем на лодке вниз по течению до Александрии с другими провожатыми, которые не знали, что за необычные вещи я вёз с собой.

В конце концов меня стал охватывать сон, и я почувствовал, что не могу ему сопротивляться. Опасаясь, что бедуин может обыскать меня спящего и найти Звёздный Рубин, — он видел, как я клал его в карман моего платья вместе с другими, я незаметно достал камень и сжал его в кулаке. Он, казалось, светился в отблесках костра и сиянии звёзд — так как луны не было — с равной силой; и я заметил, что с обратной стороны на нем были вырезаны глубокими штрихами некоторые знаки, которые я видел в гробнице. Когда я погружался в сон, Звёздный Рубин с тайными знаками был зажат у меня в руке.

Разбуженный светом солнечного утра, я сел и огляделся. Костёр был потушен, и лагерь безлюден, если не считать фигуры, распростёршейся неподалёку от меня. Приблизившись, я узнал шейха, который лежал на спине. Лицо его было почти чёрным, а открытые глаза с ужасом смотрели в небо, как будто бы он увидел что-то страшное. Он, очевидно, был задушен, так как на его горле я обнаружил красные следы от пальцев. Все они были рядом, кроме отметки от большого пальца, как будто бы все они были сделаны одной рукой. Их было семь. Я пришёл в трепет, когда вспомнил о руке мумии с семью пальцами.

В огромной пустыне, под открытым небом существование колдовства не вызывало сомнений!

К моему удивлению, когда я наклонился над убитым, кулак моей правой руки, который до этого сжимался с ощущением, инстинктивным даже во сне, — удерживать то, что в нем было, — раскрылся. Рубин выпал и ударил мертвеца по рту. Изо рта мертвеца сразу же хлынула волна крови, в который красный камень на мгновение затерялся. Я перевернул умершего, чтобы найти рубин, и обнаружил, что его правая рука была согнута под ним, как будто бы он на неё упал; в ней он сжимал огромный острый нож, — арабы носят такие на поясе. Может быть, он собирался меня убить, и в этот момент его настигло возмездие от человека или от Бога, или от Богов Древности, я не знаю. Когда я нашёл свой рубин, который сиял, как живая звезда, я не стал задерживаться и поскорее покинул это место. Я шёл по жаркой пустыне в одиночестве, пока, по благословению Божьему, не наткнулся на расположившееся у колодца, арабское племя, которое меня приютило. Я был с ними, пока они не отправили меня в путь.

Я не знаю, что стало с рукой мумии, а также с теми, у кого она была. Какие трудности, или подозрения, или несчастья, или алчность несла она с собой, я не знаю, но какая-то причина должна быть, так как те, у кого она была, исчезли вместе с ней. Несомненно, какое-либо племя пустыни использует её как талисман силы.

При первой же возможности я исследовал Звёздный Рубин, так как хотел понять, что на нем было вырезано. Символы на нем — их значения, однако, я понять не мог — были следующие…»