— Место, время дня и окружающая природа были настолько приятными, что наш располагающий к доверию разговор позволил мне заглянуть в её внутреннюю жизнь. Подобная вещь доступна по отношению к молодой девушке любому человеку моих лет и с моим жизненным опытом!

Лицо Трелони помрачнело, но он промолчал. Теперь я должен был придерживаться определённой линии разговора, и я продолжал, прикладывая к этому максимальные усилия. Ситуация могла обернуться серьёзными последствиями и для меня также.

— Я не мог не заметить, что она испытывает некоторое одиночество. Думаю, я понял его, ведь и во мне многое сохранилось от ребёнка. Я побуждал её говорить со мной откровенно и счастлив был преуспеть в этом. Между нами возникло взаимопонимание.

— Тут на его лице промелькнуло нечто, заставившее меня живо продолжить:

— Сэр, как вам известно, она не говорила ни о чем недостойном. Лишь рассказала со свойственной ей импульсивностью о своём тяготении к отцу, которого она любит и понимает, и о стремлении больше ему довериться и войти в круг его интересов. Поверьте мне, сэр, это было прекрасно. Об этом может лишь мечтать сердце отца. Все было достойно, и она поделилась со мною, очевидно, потому что не считала меня посторонним, которому нельзя довериться… — я помолчал. Продолжать было не просто, и я боялся повредить Маргарет. Он сам облегчил Мне задачу:

— Ну, а вы?

— Сэр, мисс Трелони очень мила и красива! Она молода и её разум подобен хрусталю! Её симпатии приводят в восторг! Я ещё не стар и ни к кому не привязан. До сих пор я не испытывал подобных чувств, могу сказать это вам, хотя вы и являетесь её отцом!

Здесь я невольно опустил глаза. Подняв же их, увидел, что мистер Трелони все ещё рассматривает меня проницательным взглядом. Казалось, лицо его осветилось искренней добротой, когда он с улыбкой протянул мне руку и сказал:

— Малкольм Росс, я слыхал о вас, как о человеке бесстрашном и благородном. Я рад, что у моей дочери такой друг. Продолжайте!

Сердце моё дрогнуло. Первый шаг к завоеванию отца Маргарет был сделан. Могу заметить, что продолжая рассказ, я стал более словоохотлив и манеры мои также оживились.

— С годами мы приобретаем опыт, позволяющий пользоваться своим возрастом благоразумно! У меня большой опыт. Я боролся за него, работал ради него всю жизнь и чувствую, что применял его разумно. Я решился попросить мисс Трелони считать меня своим другом и позволить помогать ей при необходимости. Она пообещала мне это. Я и помыслить не мог, что возможность послужить ей возникнет столь скоро и подобным образом, но именно в тот вечер с вами случилось несчастье. Испытывая отчаяние и одиночество, она послала за мной!

Я помолчал. Он все ещё смотрел на меня.

— Когда было обнаружено ваше письмо с инструкциями, я предложил ей свои услуги. Вы знаете, что они были приняты.

— И каковыми были для вас эти дни? — Его вопрос поразил меня. В нем было что-то от голоса Маргарет, нечто, напоминающее её характер в беззаботные минуты и заставляющее меня почувствовать себя мужчиной, защитником. Я заговорил более уверенно:

— Эти дни, сэр, несмотря на тревогу и боль, которые я испытывал из-за девушки, любимой мною с каждым часом все более, были самыми счастливыми в моей жизни!

После этих слов он столь долго молчал, что я забеспокоился было, не слишком ли много себе позволил. Наконец, он сказал:

— Полагаю, говорить столь много от имени другого человека нелегко. Ваши слова могли бы обрадовать сердце её бедной матери! — По лицу его скользнула тень, и он заговорил быстрее: — Вы определённо уверены во всем этом?

— Я знаю своё сердце, сэр. По крайней мере, думаю, что знаю!

— Нет-нет! — возразил он. — Я говорю не о вас. Здесь все в порядке. Но вы говорили о её привязанности ко мне… и все же, она жила здесь, в моем доме, целый год… И после этого жаловалась вам на одиночество. Я никогда, — мне грустно сознаться в этом, но это правда, — за весь год, не видел ни одного знака её привязанности ко мне! — голос его дрогнул и он смолк, погрузившись в раздумья.

— Так значит, сэр, мне выпала честь за несколько дней увидеть больше, чем вам за всю её жизнь! — мои слова вывели его из задумчивости, и он с удивлением заметил:

— Я об этом вовсе не догадывался, мне казалось, что она ко мне безразлична. По-моему, это наказание за моё пренебрежение к ней, за то, что я полагал её отношение местью юного создания с холодным сердцем. Какая радость знать, что дочь моей жены тоже меня любит! — Он непроизвольно откинулся на подушки, погрузившись в воспоминания.

Как же, должно быть, он любил её мать! Его влекла скорее любовь к ребёнку своей жены, нежели к собственно дочери. Волна симпатии к нему прокатилась по моему сердцу. Я начал постигать страсти этих молчаливых и замкнутых натур, успешно скрывавших горячую жажду любви друг к другу! Меня не удивило, когда он вполголоса пробормотал:

— Маргарет, дитя моё! Нежная, ласковая, сильная и правдивая! Как её милая мать!

До самых глубин своего сердца я рад был, что говорил с отцом Маргарет искренно.

— Четыре дня! — произнёс мистер Трелони. — Шестнадцатого! Так значит, сегодня двадцатое июля?

Я кивнул, и он продолжал:

— Итак, я четыре дня пролежал в трансе. Это не впервые. Однажды я провёл в трансе три дня при необычных обстоятельствах и даже не подозревал этого, пока мне не сказали. Как-нибудь я вам об этом расскажу, если вам это интересно.

На меня волной накатила радость. Ведь отец Маргарет настолько доверяет мне… Тут он вдруг объявил деловым будничным тоном:

— Пожалуй, пора мне встать. Когда Маргарет придёт, скажите ей, что со мной все в порядке. Это избавит её от потрясения! И скажите Корбеку, что как только смогу, я увижусь с ним. Я хочу видеть эти светильники и все о них узнать!

Я пришёл в восторг от его обхождения со мной. В нем были заметны родственные чувства, способные поднять меня со смертного ложа. Я поспешил выполнить его распоряжения, но едва взялся за ключ, как он остановил меня:

— Мистер Росс! Мне не понравилось обращение «мистер». Зная о моей дружбе с его доверью, он уже называл меня Малкольмом, и возвращение к формальному обращению несколько испугало меня. Должно быть, это касалось Маргарет. Мысленно я звал её «Маргарет», а не «мисс Трелони», тем более перед опасностью потерять её. Теперь я понимаю, что тогда был настроен вступить за неё в сражение, лишь бы не терять. Невольно напрягшись, я вернулся. Мистер Трелони, будучи по натуре проницательным, словно прочёл мои мысли и лицо его, только что жёсткое, потеплело.

— Присядьте на минуту, поскольку лучше поговорить сейчас, нежели потом. Мы с вами мужчины; что касается моей дочери — все это новость для меня, и неожиданная, потому мне и хотелось узнать об этом подробнее. Имейте в виду, я, будучи её отцом, имею важные обязанности, и они могут оказаться болезненными. Я… — казалось, он не знал, как начать, и это возродило мои надежды. — Полагаю, из того, что вы говорили о моей дочери, следует ваше намерение просить её руки?

— Именно так! После того вечера на реке я собирался найти вас — конечно, через надлежащее время — и спросить, могу ли я поговорить с ней об этом. События сблизили нас больше, чем я смел надеяться, но первоначальное намерение свежо в моем сердце и крепнет с каждым часом.

Лицо его смягчилось, как видно, мысленно он возвращался к собственной юности.

— По-видимому, Малкольм Росс — это обращение вновь ободрило меня — пока что вы ещё не делали моей дочери никаких заявлений?

— Только не на словах, сэр.

Скрытый смысл моей фразы вызвал серьёзную и добрую улыбку на его лице, и он с серьёзным сарказмом заметил:

— Не на словах! Это опасно! Ведь слова сомнительны, и она могла бы не поверить им!

Я почувствовал, что заливаюсь краской.

— Слова диктуют деликатное отношение к её беззащитному положению и уважение к её отцу, хотя я не знал вас тогда ещё, сэр. Но и не будь этих преград, я не осмелился бы делать заявление ввиду её горя и волнений. Мистер Трелони, даю вам слово чести: сейчас мы с вашей дочерью всего лишь друзья — не более!