В руки себя мне взять удалось, даже выражения лица не изменилось, я продолжал улыбаться и кивать, непонятным шуткам, но для себя решил расстаться с румынами при первой же возможности. А то и, правда прирежу их в тихом месте, не потому, что я маньяк беспредельщик, а что бы завладеть транспортным средством и дальше не зависеть от капризов судьбы.
На самом деле «тихих» мест, где можно было бы совершить подобное, впереди не предвиделось, поток войск, причем в обе стороны, был достаточно плотным. Даже в преддверии крупного наступления отпуска немецким солдатам не отменили. Пусть не все могли съездить домой, но пару недель в тылу отдохнуть им позволяли. Причем именно отдохнуть, а не убыть на переформирование, как у нас.
Как бы там ни было, но даже плохо ехать – лучше, чем идти пешком, да еще с грузом. Там где я, используя обходные пути, добирался, чуть ли не полдня, на попутке сэкономил кучу времени. Через час мы въехали в деревеньку, где мне предстояло покинуть гостеприимных румын и искать себе другой транспорт. Перед въездом в населенный пункт вывеска с его названием была, с немецкой пунктуальностью, заменена на выполненную готическим шрифтом, и имела еще ряд обозначений так, что я даже не пытался перевести ее на русский, голова и так была занята разными мыслями. Идея забрать чемодан с предположительно партийными бумагами уже не казалась такой хорошей. До аэродрома, где я оставил Шторьх, оставалось примерно километров семь-восемь, а полями, напрямую, так и вовсе всего пять. При других обстоятельствах – час неспешного прогулочного шага. Но в этих местах довольно много мелких населенных пунктов, сейчас забитых немецкими частями, и офицер, идущий по полю пешком с чемоданом, с большой долей вероятности вызовет ненужное подозрение. Так как даже простой унтер со стопроцентной гарантией привлек бы для этих целей солдата. Значит, мне нужно перейти на другую сторону не такой уж и большой деревушки, где имеется дорога в нужную мне сторону, и опять искать попутный транспорт. Но так же наверняка там имеется и пост, точно такой же, как и на въезде. За свои документы я спокоен, а нерастраченная злость придает силы и уверенность в своих действиях. Поэтому вперед, долой всякие колебания и сомнения.
Деревенька и правду была небольшой. Три дороги, образующие улицы с десятком домов на каждой, сходились в центре у колодца. Гражданского населения видно не было совсем, зато солдат и стоящей во дворах техники было полно. Я был раздражен, а чемодан, к тому же оказался тяжел и неудобен, добавляя ненависти к оккупантам, удивительно как я с ним так легко бежал через поле. Ни капли не смущаясь, я махнул рукой солдату, который вышел на улицу, явно маясь от безделья и, указав рукой на багаж, спокойно направился в нужную мне сторону. Ослушаться даже чужого офицера, в месте временной дислокации, солдат побоялся, вдруг собственный командир узнает, и с самым несчастным видом, под ехидные улыбки, выглядывающих из-за заборов и плетней товарищей, поплелся следом.
Пропускной пункт на выезде из деревни был но, то ли по тому, что я пришел в сопровождении солдата, то ли по тому, что команда была проверять только въезжающих, на меня внимания практически не обратили. Кивком головы, отпустив носильщика, решил брать инициативу в свои руки.
– Ком, ком, – поманил я к себе старшего из троих солдат, обеспечивающих пропускной режим.
– Я воль гер офицер, – тут же кинулся он ко мне.
Дальше, что бы не портить первое впечатление своим ужасным немецким, я протянул ему бумагу где, была написана просьба оказать содействие в моей инспекционной поездке. Это я заранее, еще до вылета озаботился несколькими, ходовыми выражениями, которые для меня, очень красивым почерком написала одна девушка связистка, между прочим, этническая немка. Что бы не путаться в написанном, я своими сокращениями на обратной стороне делал краткий перевод. И сейчас был в некотором затруднении, так как две бумажки с разными текстами, судя по моим сокращениям, несли одинаковый смысл, чего быть не должно. Поэтому и воспользовался запиской с нейтральной просьбой, которая, впрочем, подходила к ситуации.
Солдат прочитав предложение, поднял на меня вопросительный взгляд, выражая желание помочь но, не совсем понимая в чем. Хотя чего может хотеть человек с чемоданом на выезде из деревни? Произнести такое простое словосочетание как «попутный транспорт или машина» на чужом языке у меня не получалось, и это при том что и машина и транспорт особого перевода и не требовали. А вот слово «попутный» мне не давалось, так как я помнил только окончание, почему-то ассоциирующиеся у меня с хреном. Поэтому развернув планшет, просто ткнул на карте в нужный мне населенный пункт.
Немец улыбнулся и выдал фразу, в которой я, уловив знакомое словосочетание «ворби, что-то там, хрен машинен», кивнул головой. После чего отошел в сторону и присел на свой чемодан. Хоть какая-то от него польза – не пришлось искать, где мне расположиться в ожидании попутки. Основной поток транспорта, по околице деревни с противоположной от нас стороны, уходил в сторону, куда направлялись румыны, но раз здесь есть пост, то и какое-то движение присутствовать должно.
Терпения мне хватило только на четверть часа, потом я встал и, заложив руки за спину, принялся неторопливо прохаживаться вдоль дороги. Нестерпимо захотелось закурить, и я сам не понял, как пачка папирос оказалась у меня в руках. Я-то не курю, и всеми силами борюсь с дурными привычками этого тела, но папиросы с собой ношу в качестве средства коммуникабельности, и иногда для расчета за оказание мелких услуг, ну а в дальних рейдах, можно и след табачком присыпать. Папиросы «Курортные» это конечно не Явовская «Герцеговина флор», но уже и не Ленинградские «Беломор канал», а вполне приличные, относящиеся к высшему сорту, только 3 категории. К тому же изображение на коробке нейтральное – дымящаяся папироса на фоне пальмы, освещаемой закатом, а не что-то из Советской пропаганды. Правда настоящий курильщик предпочитает портсигар, что бы не смять папиросную гильзу и не просыпать табак, но так как я их постоянно не ношу, то мне и так сойдет. Уловив, украдкой бросаемые на табак взгляды солдат с поста, подошел к ним и жестом предложил угоститься. Не известно, сколько мне здесь еще торчать, придется налаживать отношения. Жаль, что не знаю языка, а то можно было бы и какие-нибудь новости узнать. Перед наступлением любая информация может представлять интерес. Как, например, нанесенный желтой краской, на бортовую броню вон того самоходного зенитного орудия, знак, похожий на перевернутую букву «Y», этакий шалашик, с двумя маленькими кружками рядом. Сдается мне, что именно такой я видел под Ленинградом. Там мы жгли броневики и танки с похожим символом. А это значит, что 6-я танковая дивизия 41-го немецкого корпуса уже здесь, а не на Ленинградском фронте как думают у нас.
Благодарность немцев не заставила себя долго ждать. Когда со стороны аэродрома в деревню въехал мотоцикл с коляской, старший патруля энергично замахал ему рукой, привлекая внимание, а затем, коротко переговорив, показал на меня рукой. Выражения, под широкими очками, на покрытом пылью лице мотоциклиста, я не рассмотрел, но он утвердительно кивнул и, газанув, заложил резкий разворот, подъехав ко мне. А когда я направился за чемоданом, стал снимать брезентовый чехол, закрывающий в люльке пассажирское место. Я бы предпочел сесть сзади, но привередничать или качать права не стал. Лучшее – враг хорошего. Главное быстрее добраться.
На территорию аэродрома мотоцикл не пустили, а вот я прошел практически беспрепятственно, благодаря велосипеду меня запомнили. А то, что вернулся без него, но с чемоданом было воспринято как должное. Отлет так же прошел достаточно рутинно. Не смотря на то, что Шторьх был готов к вылету я, не торопясь, в соответствии с регламентом, обошел его, осматривая узлы и агрегаты. И только после этого, как истинный ариец, привел форму в порядок, начистил сапоги и, забросив чемодан на заднее сидение, приготовился ожидать разрешения на взлет. Которое, к счастью, не задержалось.
