Вопрос брать с собой чемодан или оставить, я даже не рассматривал. Брать однозначно. Иначе просто могут не поверить в то, что я до тайника добрался. Обязательно найдется кто-нибудь, кто скажет, – «Струсил, и в кустах отсиделся». А то и похлеще, что придумают, вплоть до обвинения в предательстве. Правда и на этот случай была подстраховка. В углу хранилища имелась выбоина или скол, прикрытый небольшим камешком. Что-то существенное туда не спрячешь, а вот обычную красноармейскую звездочку с пилотки, я достал. Это подтверждало, что разведчики тут точно были и не находились под «колпаком» у Абвера.
Подхватив довольно увесистый, не менее двадцати килограмм, чемодан, я закрыл тайник и вернулся к связнику.
В том, что посторонних с момента его смерти здесь не было, я был почти уверен, но, на всякий случай, с камня тело сдвинул при помощи парашютной стропы. Мало ли. Минирование трупа – любимый прием всех диверсантов, да и возможность того, что угасая сознанием, человек мог и сам подложить под себя «лимонку» с выдернутой чекой, исключать не стоило. Однако все обошлось.
Не успел толком приступить к обыску, как со стороны леса услышал лай собак. А вот и ответ, на то видел меня кто-то возле тела разведчика или нет. Просто так немцы собак гонять по лесу не стали бы. Собачий лай слышен на расстоянии 2–3 километров. Запаховый след в лесном массиве, да по высокой траве сохраняется очень хорошо, соответственно темп движения преследователей ускоренный. Управлять собаками в таких условиях при помощи поводка затруднительно, но и отпускать их тоже вряд ли захотят. Обычно это делается в прямой видимости преследуемого. Значит, минут двадцать у меня есть.
В карманах и на теле обыскиваемого ни чего интересного не нашлось: нательный крест; портсигар с папиросами; кошелек с советскими рублями и немецкими марками для оккупированных территорий; связка ключей и прочая ненужная мелочь. Немецкий аусвайс я оставил, а советский паспорт, даже не открывая, сунул в карман. На пояснице в районе почек обнаружил несколько колотых ран от предположительно шила или заточки, очень уж маленькие были дырочки, даже не кровоточили. Вот и причина смерти стала понятна – проникающие ранение с внутренним кровотечением. Скорее всего, взял с собой попутчика, который позарился на лошадку с бричкой. По нынешним временам очень дорогое удовольствие. А может и возле камня кто-то подкараулил, местность-то я толком не осматривал. Возможно, что и ошибаюсь, и на самом деле это подпольщик, воспользовавшись случаем, казнил особо злостного предателя. Слишком мало информации для принятия правильной версии событий. И в любом случае не понятно, зачем жечь документы. Правда я слышал, что при большой кровопотери, кислорода в мозг поступает мало, из-за чего возможны галлюцинации и человек склонен совершать разные необдуманные поступки. Эх, ладно чего сейчас гадать, пора отрываться от погони.
Больше меня здесь ни чего не удерживало, и я поспешил к дороге. Обнаружение тела, на какое-то время займет преследователей и даст мне еще немного форы. Тащить тяжелый чемодан в таких условиях было не рационально, но деваться мне не куда. Вместо ожидаемого успеха по вскрытию планов врага, получился грандиозный пшик, и боюсь, что по возвращении встретят меня не ласково.
Вариант, что не смогу сесть в попутку, я даже не рассматривал. Если что, то силой залезу, настолько я был зол и решительно настроен. Но первоначальный план – добраться до перекрестка с оживленным движением, пришлось сразу же изменить, так как на ближней грунтовке показался тентованый грузовик и я, размахивая одной рукой поспешил ему на перерез.
В этот раз удача решила повернуться ко мне лицом. Машину сопровождали явные тыловики, так как унтер-офицеру и водителю было ни как не меньше полтинника. Они наверняка еще помнили Австро-Венгерскую империю и Первую мировую, в состав которой входили и Чехия и Словакия.
Унтер вылез из кабины и, поджидая меня, с удовольствием разминал затекшие части тела. При моем приближении он собрался и первым поприветствовал, вот, что значит старослужащий, у таких все рефлексы в подкорку головного мозга вшиты. Тот даже не постеснялся попросить у меня документы, которые посмотрел лишь мельком. Зато он профессионально оценил все мое снаряжение, чуть дольше задержав взгляд на дорогой кобуре маузера. Не удивлюсь, если он при этом с точность до пфеннига прикинул и стоимость.
Поставив на землю чемодан, я быстро на планшете показал нужную мне точку на карте. Вести долгие диалоги, пытаясь объясниться на ломаном немецком времени не было. Тем более, что тыловикам оказались румынами, или как представился сам унтер – валахами. Их немецкий был более полным, а вот произношение, просто чудовищным. Но кое-как мы друг друга понимали.
В сторону фронта, почти в нужном мне направлении, они ехали примерно километров двадцать, потом забирая сильно в сторону. Маршрут движения унтер показал, ведя пальцем по моей карте, иначе я бы его фиг понял. Он умудрился так исковеркать название конечной точки своего маршрута, что просто диву даешься. Для меня небольшое отклонение в сторону, было не принципиально, главное поскорее убраться подальше из этих мест, а там уж как-нибудь разберусь. Подвезли одни, подвезут и другие. Кабина у Опеля достаточно просторная и мне было предложено лучшее место, между водителем и унтером. Сомнительная честь, но привередничать я не стал, как и расставаться с чемоданом. Румын уважительно посмотрел на печати, но вопросов задавать не стал.
Через четверть часа мы влились в основной поток, и скорость сразу упала, заставив немного понервничать. Велосипед, оставленный в лесу, был достаточно приметным, и по пути к тайнику меня могли запомнить на нескольких блокпостах, даже там где не останавливали для проверки документов. Такая работа у фельд-жандармерии – замечать все вокруг. Обладая разветвленной сетью радиосвязи, разослать ориентировки на мой поиск думаю, будет достаточно просто. А самое опасное, если информация дойдет до аэродрома, где я приземлился. Вся надежда на то, что для организации поисковых мероприятий нужно время, а оно сейчас уходит. Поторопить же подвозящих меня тыловиков, я не мог, дорогу плотно оккупировала пехота, а точнее гужевой обоз. Да, лошадей как транспорт в этой войне активно использовали обе стороны. Бронетехника же в дневное время не перемещалась, соблюдая режим маскировки. Встречный поток был не менее оживленным, а обогнать по обочине или съехать на поле, не позволяла, разбитая в хлам, после ночных маршей танками и тягачами, земля.
Ремонтно-восстановительные работы по укреплению грунта и засыпанию ям, для пропуска очередной танковой колоны, проводились силами наших военнопленных, количество которых я оценил в пару тысяч человек. Что меня неприятно поразило, они не выглядели несчастными или изможденными, вполне себе нормальные красноармейцы, под управлением нескольких командиров РККА, без поясных ремней, но со знаками различия в петлицах. Некоторые даже улыбались проезжающим мимо немцам, явно радуясь, что для них война закончилась. Охрана была чисто символической, я видел всего несколько солдат с винтовками, что неторопливо прохаживались вдоль дороги.
Унтер-офицер и водитель перебрасывались веселыми фразами, попеременно дыша чуть ли не в лицо запахами курева и чеснока, а у меня на душе поднималась тихая ярость. На себя за невыполненное задание; на этих жизнерадостных фашистов; на красноармейцев, забывших о воинском долге и присяге; да, на саму жизнь, не желающую прогибаться и менять историю в лучшую, на мой взгляд, сторону. Краски вокруг начинают выцветать, делая мир более четким, шум крови в ушах усиливается, по-иному отсчитывая ритм сердца, предвещая переход в боевой режим.
С трудом подавляю страстное желание всего парой ударов ножа оборвать жизни, подвозящих меня, тыловиков, а затем устроить на дороге переполох и организовать побег наших военнопленных. Вот только, вряд ли эти побегут в лес, разве, что единицы. Для себя они уже все решили и оправдания, типа того, что их предали и безоружными бросили на танки, придумали. Пока Красная Армия не добьется крупных побед, эти люди и не пошевелятся.
