Напряжение, царившее вокруг, стало резко снижать градус накала. На лицах красноармейцев появились пока робкие улыбки, выражающие восхищение, типа: – «Во разведка дает!» А когда я достал из кабины чемодан, то и винтовки, до этого направленные на меня, сразу опустились. Чемодан обвязанный веревкой и имеющий печати сразу и вдруг разрядил обстановку и поднял мой авторитет в глазах стоящих вокруг бойцов.

Эмка, в отличии от полуторки, остановившейся на расстоянии, так, что бы перекрыть возможность маневрирования самолетом, подлетела прямо к крылу. Из машины, стараясь сохранить солидность, но, не скрывая нетерпения, выбрались командир полка и сотрудник Наркомата с которым мы расстались всего несколько часов назад. Старший лейтенант сунулся было доложить, но Акулин махнул ему рукой: – Отставить! Свободны.

А затем, уже не скрывая радости, направился ко мне.

– Ну, здравствуй Владлен Владимирович. А мы тебя только к вечеру ждали, – произнес он, протягивая руку. Потом, кивнув на стоящий у моих ног чемодан, добавил, – смотрю, удачно слетал.

Цели и задачи моего задания ему, конечно же, ни кто не сообщал. Просто он, как и все был заворожен сургучными печатями.

– Не совсем так, – ответил я, пожимая протянутую ладонь. А сам, глядя на представителя разветотдела, незаметно отрицательно качнул головой.

Он правильно понял мой жест, но выражение на его лице осталось таким же добродушно рассеянным. Вот это выдержка. А может он сразу не очень верил в успех операции. Сейчас по возращении, она выглядела слепленной впопыхах, как говорится «на коленке», и была больше рассчитана на удачу, которая в этот раз оказалась не на нашей стороне.

– Давайте поговорим об этом не здесь, – ровным голосом высказал он свое мнение. – О возвращении товарища подполковника мне нужно срочно доложить в штаб фронта.

Зачем он перевел мое звание капитана НКВД в общевойсковое я не очень понял. Возможно для солидности, а может по другой, только ему понятной причине, в общем-то, не важно. Подхватив чемодан, я быстро уселся на заднее сидение, и мы направились к штабной полуземлянке. Почему полу? Да потому, что обычную избу пятистенку разобрали по бревнышку, перенесли в это место и закопали по срез окон, вместо крыши сделав два наката бревен и засыпав сверху землей. Причина такой архитектуры осталась армейской загадкой.

Увидев чемоданчик ВЧ связи, стоящий в углу на отдельном столике, мне стала понятна причина, по которой я совершил посадку именно здесь. Аппарат не из самых навороченных, предохраняющий только от прямого прослушивания, относящийся к серии аппаратуры простого засекречивания, или как еще говорили «временной стойкости», принятых на вооружение перед самой войной. Мы такие поверхностно изучали в Академии. Принцип действия основан на простой инверсии передаваемого сигнала. Дополнительно в канал связи подавался мешающий тон высокого тембра, из-за чего подслушивающий воспринимал один лишь непрерывный писк. В полевых условиях подобрать «фильтр» без специальной, пусть и несложной аппаратуры, невозможно. Техника новая и пока, из-за небольшого количества, выпущенных образцов, положена для обеспечения связи только командующим фронтов или представителям Ставки Верховного Главнокомандования в пунктах, не имеющих ВЧ-станций. Что-то крутовато для меня, даже если учитывать степень важности сведений, которые я бы мог доставить.

– На базе нашего полка проходят полевые испытания нового ЛаГГ-3 с 37-мм пушкой, под руководством конструкторов Гудкова и Шпитального, – пояснил Николай Иванович, резко снизив мою самооценку. Теперь наличие ВЧ связи удивления не вызывало. И оружейнику Шпитальному, и авиаконструктору Гудкову связь такого уровня просто необходима для успешной работы. У них, за что не возьмись – все гос. тайна.

Люди в землянке собрались серьезные и уровни допуска к секретной информации имели очень высокие, но все, включая командира полка, безропотно покинули помещение по просьбе моего сопровождающего. У каждого свои тайны, у кого-то производственные, а у кого-то военные. Мой доклад много времени не занял, если природу не описывать, то основное в несколько предложений уложилось, тем более, что я его до этого несколько раз в голове прокрутил. Понятно, что потом на бумаге буду излагать все подробно, а затем еще и на кучу уточняющих вопросов отвечать и, скорее всего, не однократно. Телефонный разговор моего сопровождающего со штабом занял еще меньше времени, в основном сводясь к односложным ответам, – «Да». «Нет».

– В Вязьму поедем на машине, – сразу после окончания разговора, сообщил он задумчиво, – срочности теперь ни какой нет, а будоражить умы пролетом вражеского самолета-разведчика лишний раз не стоит. Да и пригодится нам еще наверняка такой козырь.

Спорить или возражать я не собирался. Немного напрягало понимание, что продолжаю находиться под присмотром сотрудника госбезопасности, все-таки с армейцами мне было бы проще, да, если честно, то и спокойнее. На выходе из помещения, услышал, как используя все богатство русского языка «воспитывают» командира звена, что заставил пережить меня несколько неприятных мгновений. Ненормативная лексика была забориста и разнообразна, я даже позавидовал слегка, сравнив со своими недавними потугами. Если бы объявили «батл», то проиграл бы сразу и с разгромным счетом.

К моему немалому удивлению, воспитываемый летчик оказался, хорошо известным мне по совместному прорыву из Минска, Иваном Дукиным. Все-таки мир тесен. Вот каков был шанс, что мы встретимся в этой огромной фронтовой мешанине людей, да еще и при таких обстоятельствах?

– Ты бы еще….. такой…. догадался связной У-2 расстрелять, что бы девки там всю почту…..

– Товарищ майор. Товарищ старший политрук. Да я же, – пытался оправдаться Дукин, стоящий перед своими командирами уже без поясного ремня и личного оружия.

– Под трибунал….. пойдешь. К…. матери. В пехоту. Ты, что….. нас хотел всех под расстрел подвести……..

Увидев меня и узнав, Ваня вроде как рванулся ко мне, ища защиты, но разглядев на мне чужую форму и увидев нашивки на рукавах моего сопровождающего, сразу поник, вероятно, осознав, что мог натворить своим необдуманным поступком. Я хотел подойти, но Николай Иванович сделал рукой жест «Сами разберемся, не порть воспитательный момент». Да уж момент. Ваня держался из последних сил, кажется, еще немного и в обморок хлопнется. Все летчики, до этого направлявшиеся сюда, что бы поглазеть на залетного немца, сейчас попрятались от начальственного гнева. В стороне тусовалась только группа штабных, да сопровождение инженеров. Но и те сразу нырнули в землянку, после нашего выхода.

Увидев, что мы готовы ехать, Акулин направился в нашу сторону, оставив Ваню на растерзание комиссара.

– Владимирович, – обратился он ко мне, – зла на дурака не держи. Мы его пропесочим по первое число. Сегодня же на партсобрании вопрос поднимем. Посидит недельку в холодной одумается, да и другим неповадно будет.

– Дукин, мне в июне, можно сказать жизнь спас, так что считай квиты.

– Ого. Так вы знакомы?

– Вместе из Минска в Борисов прорывались в самом начале.

– Неужели это ты тот капитан, про которого Дукин все уши прожужжал, рассказывая как он, со сломанной ногой, чуть не в одиночку, умудрился на аэродроме под Минском немецкую полковую колону на ноль помножить.

– Про полковую колону, приврал, конечно, но роту точно положили.

– И танки пожгли? И трофеи богатые взяли? – Не унимался майор.

– Танкетки были, даже скорее броневички устаревших моделей, – поправил я. – А, трофеи? Да взяли немного, но это потом уже с парашютистов. Так-то в основном аэродромное имущество спасали.

– Значит и про парашютистов не соврал, – задумчиво произнес Акулин. – Наградной лист я конечно в личном деле видел, но там как-то все не выразительно и по казенному просто. А он по вечерам как сядет в курилке и давай заливать, как по пять «Фокеров» звеном за раз положить можно или как командование фронтом в одиночку спасал. Или приврал все-таки.