17:56 год начало Войны Гильдий, века Ярости, страна Лилирэль, город Тидарис.

Последние две недели, это простое здание служило ему убежищем, но теперь Аргон Ирвинг, хромая, вошел в него, и усомнился в его безопасности. Он прижал правую руку к мускулистому телу и попытался унять дрожь. Кровь текла от плеча к кисти руки, порезанная отравленным лезвием.

— Будь ты проклят, Лион, — пробормотал он, ковыляя по деревянному полу, через скудно обставленную комнату к стене из дуба с облупившейся штукатуркой. Даже с затуманенным зрением он нащупал небольшую бороздку. Он нажал на кнопку, которая открывала железный замок, по другую сторону стены. Маленькая дверь распахнулась.

Мастер Гильдии Пауков рухнул в кресло, и снял серый капюшон и плащ. Он сидел в большой комнате, выкрашенной в серебристый цвет и украшенной картинами гор и полей. Аргон снял рубашку и осторожно натянул ее на раненую руку. Ему повезло, что яд предназначался только для того, чтобы парализовать его. Скорее всего, Лион Кеннинг хотел заполучить его живым, чтобы он мог сидеть в своем мягком кресле и наслаждаться, наблюдая, как резаные раны Ирвинга источают кровь капля за каплей. Предательские слова толстяка, произнесенные во время их встречи, зажгли в его животе огонь, который не желал угасать.

— Мы не будем трусить перед крысами, которые питаются нашим дерьмом, — сказал Лион, расчесывая свои тонкие усы. — Вы действительно думаете, что есть шанс против богатства союза Ролэнга? Мы могли бы купить твою душу у богов.

Аргон подавил желание вонзить короткий меч в горло толстяка. Ужасная ошибка в ретроспективе. Они встретились в его экстравагантном особняке — ещё одна ошибка. Аргон поклялся исправить свою беспечность в ближайшие месяцы. Он пытался остановить войну, но, похоже, все в Тидарисе жаждали хаоса.

"Если город хочет крови, пусть получит ее", — подумал Аргон. Но он не будет моим.

— Вы здесь, отец? — услышал он, как его старший сын спрашивал из соседней комнаты. Гильдмастер сдержал гнев.

— А если нет, то что тогда? — спросил он с некоим презрением.

Из другой комнаты вышел его сын Рэмольд. Он был очень похож на отца, с такими же резкими чертами лица, тонким носом и мрачной улыбкой. Волосы у него были такие же каштановые, как у матери, и одно это внушало Аргону любовь. На обоих были серые брюки и плащи их гильдии. С одной стороны на поясе висела длинная Рапира, с другой — Кинжал. Голубые глаза Рэмольда встретили его отца.

— Тогда я убью тебя, — сказал Рэмольд, дерзко ухмыльнувшись, а в глазах проблескивали радость и жажда власти.

— Где маг? — спросил Мастер гильдии. — Люди Кэннинга порезали меня ядом, и его действие вызывает беспокойство.

Бегство из особняка осталось в его памяти смутным пятном. От яда онемела рука, и весь бок болел. Мышцы на шее у него напряглись наугад, а одно колено во время бега все время сжималось. Он чувствовал себя калекой, когда бежал по переулкам города Тидариса, но Луна уже клонилась к закату, а улицы были пусты, и никто не видел, как он споткнулся.

— Грегона нет здесь. — Сказал Рэмольд, он наклонился к отцовскому плечу и осмотрел порез.

— Тогда иди, и найди его, — сказал Аргон. — А где Сенке? Он должен был передать мне весточку от Готфрида.

— Люди Бернарда Готфрида стреляли из окон, когда мы приблизились, — сказал Рэмольд. Он повернулся спиной к отцу и открыл несколько шкафов, пока не нашел маленькую черную бутылку. Он откупорил бутылку, но когда подошел, чтобы вылить ее на рану отца, Аргон выдернул бутылку из его руки.

— А почему его сейчас нет? — спросил Ирвинг старший.

— Я отослал его, — сказал Рэмольд, и уронил взгляд в пол. — С приближением войны я решил, что будет лучше, если он поможет защитить наши склады в порту.

Аргон хмыкнул, капая коричневую жидкость на порез. Закончив, он взял у сына несколько лоскутов ткани и туго завязал их вокруг раны.

— Ты должен был оставить его здесь, — сказал Аргон, когда боль утихла. — Где Ромул?

— Прячется, как всегда, — презрительно бросил Рэмольд. — И читает как всегда. Я говорю ему, что скоро могут ворваться наемники с приказом уничтожить все воровские гильдии, а он смотрит на меня, как на мелкого торговца рыбой, бормочущего о погоде.

Аргон пренебрежительно искривился, но не от боли, а из-за того, что его младший растет слабаком, а не мужиком.

— Есть причина, по которой я отдаю его жрецам. Нам понадобится их благосклонность, чтобы нашептать ее королю. Ему, должно быть, девять, по какой-то их суеверной причине. Уже недолго осталось.

Он повернул голову и повысил голос:

— Ромул! Ты нужен своей семье, иди сюда.

В комнату вошел маленький десятилетний ребенок, прижимая к груди потрепанную книгу.

«Жаль, что Мариони никогда не увидит его взрослым», — подумал Аргон, — «Он ее сын, а не мой».

Черты лица Ромула были мягкими и изогнутыми, и он, без сомнения, вырастет красивым мужчиной. У него были отцовские волосы, чёрные как воронье крыло, вьющиеся вокруг ушей и низко спадающие на темно-синие глаза. Он упал на одно колено и склонил голову, не говоря ни слова и не выпуская книгу из рук.

— Ты знаешь, где Грегон? — спросил Аргон, младшего сына, тот кивнул в ответ.

— Где он?

Ромул молчал. У главы гильдии, усталого и раненого, не было времени на глупости младшего сына. В то время как другие дети росли, болтая без остановки, хороший день для него состоял из девяти слов, и они редко использовались в одном предложении. Ирвинг не понимал в кого он такой.

— Скажи мне, где он, или почувствуешь вкус крови на языке, — сказал Рэмольд, чувствуя раздражение отца.

— Он ушел, — едва слышно прошептал мальчонка. — Он дурак.

— Дурак, он или нет, но он мой дурак, и чертовски хорош в том, чтобы сохранить нам жизнь, — сказал Аргон. — Приведи его сюда. Если он начнет спорить, полосни себя пальцем по шее. Он поймет.

Ромул поклонился и сделал, как ему было сказано.

— Интересно, практикуется ли он в обете молчания? — спросил Рэмольд, глядя вслед брату.

— У него хватило ума закрыть потайную дверь? — спросил Аргон. Рэмольд проверил.

— Закрыто и заперто, — сказал он. — По крайней мере, это он может сделать.

— У нас есть более серьезные проблемы, — сказал Аргон. — Если Готфрид стреляет в наших людей, значит, он знал, что произойдет сегодня вечером у Кэннинга. Ролэнгианцы отвернулись от мира. Они хотят крови, нашей крови, и если мы не будем действовать быстро, они ее получат.

— Возможно, мы сделаем им предложение? — неуверенно произнес Рэмольд.

— Они устали от игры, — Аргон покачал головой, — Мы грабим их до тех пор, пока они не покраснеют от ярости, а затем платим взятки их собственным богатством. Ты знаешь, сколько они вложили в наемников. Они хотят нас уничтожить. Ни взятка, ни предложение, ни угроза ничего не изменят. Их умы настроены так.

— Дайте мне ваших лучших людей, — сказал Рэмольд, коснувшись рукояти рапиры, — Когда Лион Кеннинг истечет кровью в своей гигантской кровати, остальные поймут, что принимать наши взятки гораздо лучше, чем принимать нашу немилость.

— Ты еще молод, — сказал Аргон. — Ты не готов к тому, что приготовил Кеннинг.

— Мне девятнадцать, — сказал Рэмольд. — Я взрослый мужчина, и у меня больше убийств, чем лет.

— А у меня больше, чем твоих вдохов, — сказал Аргон, и в его голосе послышались жесткие нотки, — Но даже я не вернусь в этот особняк. Они жаждут этого. Целые гильдии будут уничтожены за несколько дней. Те, кто выживет, унаследуют этот город, и я не позволю моему наследнику сбежать и умереть понапрасну.

Аргон положил один из своих коротких мечей на стол рядом с неповрежденной рукой. Хотя он и был стар для гильдмастера, он все еще был полон жизненных сил — этот факт, доказанный рождением Ромула так поздно в его браке с Мариони. Он вызывал сына посмотреть ему в глаза и бросить вызов. На этот раз он ошибся насчет старшего сына.