— По крайней мере, в нем было больше силы, чем в паладинах Асмуда в последнее время, — сказал Пеларак, роняя ложку. — Хотя, боюсь, у нас в Тидарисе слишком много сражений.

— Поэтому я здесь, — настаивал Этрик. — Ты сказал Кардену, что у тебя проблемы. Скажи мне, что это, чтобы я мог сжечь его огнем и разрезать лезвием.

— Ты знаешь о безликом? — спросил Пеларак.

Этрик нахмурил брови, как он думал.

— Нет, — сказал он. — Я о них не слышал.

— Пойдем, — сказал Пеларак, вставая. — Давай я тебе покажу.

Он провел его вглубь храма, вниз по лестнице, в большой, но тесный склад. Ящики громоздились тут и там, прижимаясь к стенам или колоннам, поддерживавшим потолок. Пеларак поднял руку. Пурпурный огонь окружил его пальцы, давая им свет.

— Около двухсот лет назад жрецы Асмуда преуспели в массовом обращении наших братьев. Именно тогда наше присутствие в Тидарисе ослабло, и наш род был изгнан из города. Как вы можете себе представить, мы сражались с ними ожесточенно и с тяжелым сердцем. Несколько жрецов раскаялись, ускользнув из храма Асмуда и бросившись к дверям нашего храма в Кинамне.

Все время, пока он говорил, Пеларак вел их через лабиринт старых доспехов, стоек с мечами, ящиков с тканями и кувшинов с едой. Он остановился, задумчиво почесал подбородок и повернулся к стопке картин, прислоненных друг к другу. Каждый из них был прямоугольной формы, длиной с человека, лежащего на боку.

— Мы проверили их веру, — сказал Пеларак, просматривая картины. Несмотря на то, что его рука была охвачена пурпурным огнем, она не обожгла материал. — Те, кто выжил, были приняты в священники, но не полностью. В то время верховным жрецом был блестящий человек по имени Тирон Готфрид.

— Я знаю о нем, — сказал Этрик, наблюдая, как картины в замысловатых рамах одна за другой перемещаются вперед. Он видел в основном портреты бывших первосвященников, хотя среди них были сцены военных действий, битвы между ангелами Корага и Асмуда и даже безмятежные изображения природы. — Лишился состояния, чтобы посвятить свою жизнь Корагу? Карден особенно любил его высказывания и часто использовал их в своих проповедях.

— Как поживает этот старый козел? — Спросил Пеларак.

— Жесткий, как гвозди и жестокий, как кулак, — Этрик сказал с небольшой улыбкой. — Что мы здесь ищем, мой жрец?

— Вот это, — сказал Пеларак, поднимая одну из картин. Этрик схватил в углу, чтобы помочь. Вместе они держали фотографию и смотрели. На ней были изображены семь мужчин и женщин, завернутые в черную ткань. Сквозь прорези в обертке были видны только глаза. В руках они держали кинжалы, посохи и мечи, скрытые волнами теней, которые скатывались с их тел, как дым от костра. У их ног лежало более двадцати мертвых паладинов Асмуда.

— Хорошо расписано, если немного драматичным, — сказал Этрик.

— Они безликие, — Пеларак сказал, его глаза далекие. — Тирон знал, что возвращение предателей без наказания может ослабить нас. Он также знал, что их преданность может принести большую пользу, но только в том случае, если жрецы-предатели всегда будут помнить об их неудаче. Поэтому он завернул их в ткань и приказал им никогда не открывать плоть своей кожи до конца своих дней. Они спали отдельно от остальных, обедали отдельно от остальных и в конце концов посещали собственные проповеди.

— Это очаровательно, Пеларак, но я готов поклясться, что ты прав. Я бы хотел быть терпеливым, но здесь чертовски холодно, и тепло твоего супа истощается.

Пеларак рассмеялся, но в его голосе не было веселья.

— Я хочу сказать, что мы активно не вербуем безликих. Это наказание, а не честь. Сейчас у нас только три женщины, которые позволяют своему полу контролировать свои действия. Их недовольство разлукой было… самым прискорбным. Однако их вера в Корага оставалась сильной, и мы оставили их в покое.

— Они сделали что-то, — Этрик сказал, выясняя, где история идет. Он посмотрел на семерых на картине, их тела купались в крови и темноте. — Они одичали, не так ли?

— Подвергая опасности весь наш храм, — сказал Пеларак, сжимая картину горящей рукой. — Они говорили мне ложь и полуправду. Они стремятся увеличить свою численность с помощью рекрутов, как будто это привилегия быть безликой. Слишком много раз я отдавал им приказы и смотрел, как они полностью игнорируются.

— Вы хотите, чтобы они погибли, — сказал Этрик. — Это был не вопрос.

— Я делаю, — сказал Пеларак. Огонь на его руке сменился с пурпурного на красный. Картина начала гореть. — Я хочу, чтобы их тела прибили к городским воротам. У них есть пленница по имени Элисса Готфрид. Она будет под нашим присмотром, но Элиоса и ее сестры спрятали ее. Найдите безликих женщин и убейте их. Эллиса должна остаться в живых. Все наши планы ничто иное.

Этрик смотрел, как огонь распространяется по картине, не обращая внимания на дым, окутавший его лицо. Когда пламя достигло его обнаженной руки, он согнул ее. Черное пламя охватило его пальцы. Рама сломалась, превратившись в пепел. Одним гигантским свистом картина и ее рама были уничтожены. Когда пепел посыпался на пол, Этрик выхватил меч и дал клятву.

— До самой смерти я буду охотиться на них, — прошептал он. — Ни одно дитя Корага не превосходит своего господина.

Аргон давно не чувствовал себя так хорошо. Пока что в Южном Тидарисе вспыхнули два мятежа. Пройдет совсем немного времени, и голодные и бедняки отправятся на север, в город. Если его шпионы за стенами правы, то Лори Кинан и его семья должны вернуться в город сегодня днем. Голодные бунты, безработные наемники и чересчур рьяные солдаты замка, требующие уплаты налогов, были одним фантастическим приветствием.

Лори получит сообщение немедленно: город контролировал Аргон, а не он. Если все пойдет по плану, их Сбор Дани пошлет еще более сильный сигнал.

— Господин! — крикнула ему вслед Лейла. Он направлялся в комнату сына, желая, чтобы мальчик сопровождал его в обычном сборе денег на защиту от торговцев, все еще действующих в разгар беспорядков. Учитывая обстоятельства, он был уверен, что они будут рады любой защите, которую смогут получить.

— Я не господин, — сказал Аргон, поворачиваясь. — Я не рыцарь и не дворянин.

— Извини, — сказала Лейла, переходя на быстрый шаг. — Я не знаю, что сказать, чтобы это выглядело уважительно.

Аргон дал ей взгляд честный путаницы.

— Что может быть почтительнее моего имени? — спросил он.

— Хорошо, — сказала Лейла. — В любом случае, мы еще ни слова не будет.

— Он слишком долго отсутствовал, — сказал Аргон, продолжая идти по коридору. — Увезти жену Геранда не составило бы труда. Сомневаюсь, что наемники смогли бы его захватить, во всяком случае, живым. Если он прячется, у него есть причина, и я уверена, что он это сделает.…

Он открыл дверь в комнату сына и шагнул внутрь. Ромул стоял на коленях, сцепив руки под подбородком. Его локти покоились на краю кровати. Его глаза были закрыты, но открылись при внезапном появлении отца.

У Аргона челюсть упала. На серебряной цепочке, обмотанной вокруг пальцев Ромула, висел золотой кулон Асмуда.

Прежде чем кто-либо успел отреагировать, Аргон захлопнул дверь, развернулся и ударил Лейлу кулаком. Когда она упала на землю, он позвал своих людей. Особняк был большим, но даже при этом серые плащи в считанные секунды устремились к нему.

— Где Сэнкэ? — крикнул он, когда мужчины со смешанным чувством смущения и любопытства уставились на Лейлу, лежащую на полу.

— Вот, — сказал Сэнкэ, проталкиваясь вперед.

— Найди Грегона, — сказал Аргон. — Мне понадобятся его заклинания. А вы двое, — сказал он, указывая пальцем, — найдите Риборта Гёрна и приведите его в мою комнату. Лейла тоже. Я хочу, чтобы они были крепко связаны.

Аргон открыл дверь в комнату Ромул. Он сел на кровать. Амулет лежал рядом, как будто он знал, что прятать его бессмысленно. Аргон шагнул внутрь, схватил амулет и поманил сына за собой.