Пробивающийся сквозь две закрытые двери и громогласное бормотание телевизионного диктора голос жены неожиданно смолк. Кулешов настороженно прислушался и, убедившись в том, что это ему не почудилось, торопливо, залпом допил коньяк. Он успел налить себе новую порцию и сделать еще один хороший, на четверть стакана, глоток, когда дверь распахнулась, как от сильного порыва ветра, и в комнату энергичной походкой вошла Марина Игоревна. Каблучки ее домашних туфелек выбивали по паркету воинственную дробь, полы шелкового халата развевались, как боевые знамена, выставляя напоказ костлявые коленки и жилистые, как у пожилой курицы, бедра. Подбородок был вздернут (вероятнее всего, затем, чтобы разгладились предательские складки на шее), а по-домашнему собранные в конский хвост на затылке волосы подрагивали в такт шагам, действительно напоминая хвост нетерпеливо гарцующего перед атакой боевого скакуна.

– Уже набрался, – с ходу оценив оперативную обстановку, сварливо констатировала она.

– Не совсем, – благодушно возразил Кулешов. – Примерно наполовину, даже чуточку меньше. А что? Рабочий день окончен, самое время немного расслабиться… Может, вместе куда-нибудь сходим – например, в душ?

– С этим ступай к своим шлюхам. – Мадам Кулешова вынула из кармана халата пачку, сунула в уголок своих почти карикатурно раздутых губ длинную тонкую сигарету с золотым фильтром и резким, мужским движением прикурила от позолоченной зажигалки с вмонтированным в середину корпуса крупным изумрудом. – А мне будь любезен объяснить, когда, наконец, поступят деньги за последнюю партию.

Примостившаяся у нее под мышкой на сгибе локтя чихуа-хуа истерично тявкнула несколько раз, злобно тараща на Сергея Аркадьевича бессмысленные, как стеклянные пуговицы, бусины глаз.

– Сама ты гав, – сказал ей Сергей Аркадьевич, – от такой и слышу. А что касается денег, – перевел он взгляд на жену, – то я, честно говоря, не понимаю, чего ты от меня хочешь. Можешь надорвать глотку или выпрыгнуть в окно, от этого ничего не изменится. Ты сама видела тот репортаж из Йемена. Сухогруз пошел на дно, Пагава арестован – о каких деньгах можно говорить? Какой заказчик станет переводить деньги за груз, которого так и не получил?

– Ты хотя бы понимаешь, какой суммы мы лишились? – подозрительно ровным голосом спросила Марина Игоревна. Она сдерживалась, демонстрируя, что в ее крашеной голове до сих пор сохранились хоть какие-то крохи здравого смысла, но чувствовалось, что хватит ее ненадолго. – Я даже не говорю о прибыли, которую еще позавчера нужно было пустить в дело. Я говорю о взятках, которые я рассовала нужным людям…

– Ты говоришь о них слишком громко, – заметил Кулешов. – Не забывай, даже у стен есть уши, а слово «взятка» – нехорошее слово. Опасное. А от финансовых потерь никто не застрахован. Это бизнес, а в бизнесе всегда так: где-то находишь, где-то теряешь… Да и потери не так уж велики – по крайней мере, по миру мы с тобой из-за них не пойдем.

Сказав так, Сергей Аркадьевич почувствовал, как в душе всколыхнулся оставленный репортажем йеменского телеканала неприятный осадок. Что бы он во избежание скандала с битьем посуды ни говорил жене, уплывших прямо из-под носа денег было до смерти жаль.

Он залпом допил коньяк и потянулся к бутылке, но Марина Игоревна его опередила – ловким движением сдернула бутылку со стола, поколебалась секунду, словно раздумывая, не разбить ли ее о мраморный угол фальшивого камина, а потом глотнула прямо из горлышка, закупорила и сунула в бар.

– Это, по-твоему, повод для благодушия? – язвительно осведомилась она. – Прохлопал сделку на сотни миллионов и пьянствует как ни в чем не бывало! Ему, видите ли, необходим отдых. Он, видите ли, устал! От каких же это трудов праведных ты так утомился – часом, не от кувырканий с секретаршей?

– С каких пор тебя стало волновать, с кем я кувыркаюсь? – пожав плечами, парировал Кулешов. – За собой следи, в твоем министерстве, небось, ни одного лейтенантишки задрипанного не осталось, которого ты до сих пор не объездила.

– А все твой Пагава, – не сочтя нужным как-то отреагировать на прозвучавшее обвинение, продолжала Марина Игоревна. – Я говорила, что этому скользкому типу нельзя доверять!

– Этот скользкий тип – один из крупнейших специалистов в своей области, – сказал Кулешов. – Проколы случаются у всех. Не думаешь же ты, что он выгрузил товар в каком-то другом месте, прикарманил деньги, нарочно утопил корабль и спрятался в йеменской тюрьме!

– А почему бы и нет?

– Потому что его репутация стоит дороже любого груза, – сообщил Сергей Аркадьевич. – Стоит ему кинуть одного клиента, остальные от него отвернутся, и его бизнесу капут. Да еще и властям кто-нибудь капнет. Риск – благородное дело, но это уже не риск, это – самоубийство. Как минимум, деловое. Прошу тебя, успокойся, не кипятись. Хотя бы раз в жизни отнесись к неприятностям по-философски. Что бы мы ни предприняли, сколько бы обидных слов друг другу ни сказали, ничего не изменится: наши жестянки уже не всплывут и до заказчика вплавь, увы, не доберутся. Их нет – считай, что и не было.

– И что ты планируешь делать? – с видимым усилием взяв себя в руки, спросила Марина Игоревна. – Сидеть, сложа руки, и попивать коньячок? Распиливать танки и отправлять на переплавку, честно выполнять госзаказ?

– А что предлагаешь ты – объявить через средства массовой информации тендер на регулярные грузоперевозки в обход таможни? Разместить везде объявление: «Нуждаюсь в услугах опытного специалиста в области контрабанды оружия»? Или по-другому, без посредников: «Продам танки б/у, в хорошем состоянии, возможен опт»… Пойми, такие вопросы с кондачка не решаются, а ошибки в подобного рода делах обходятся очень дорого. Я буду очень рад, если для нас провал этой сделки кончится всего лишь финансовыми потерями.

Марина Игоревна с шумом выпустила на волю набранный в грудь для гневной тирады воздух. Раздражение на ее перекроенном пластическими хирургами лице сменилось озадаченностью и удивлением.

– Что значит «всего лишь»? – настороженно спросила она. – А какие еще потери, кроме финансовых, по-твоему, нам могут угрожать?

– Ты что, действительно не понимаешь? – помолчав, спросил Кулешов.

Вопрос был лишний, риторический. Она действительно не понимала, чем рискует, и даже не допускала мысли, что ей, всесильной помощнице министра обороны, обеими руками гребущей многотысячные откаты и безнаказанно, как своими крепостными, помыкающей генералами, что-то может угрожать. Монолитная, без единой трещинки, броня самомнения покрывала ее с головы до пят, создавая иллюзию полной, окончательной безопасности с пожизненной гарантией от любых невзгод. Перед Сергеем Аркадьевичем стояла самоуверенная горластая дура, убежденная в том, что способность перекричать любого оппонента эквивалентна умственному превосходству над ним.

Этот факт не стал для него открытием, и он уже далеко не впервые подумал, что рано или поздно эта безмозглая стерва в полковничьих звездах доиграется – утонет сама и его за собой утянет.

– Почитай уголовный кодекс, – посоветовал он. – Просто так, для расширения кругозора.

– Сам его читай, – отмахнулась Марина. – Твой «Спецтехремонт» и твои краденые танки меня не касаются.

– Муж и жена – одна сатана, – напомнил Кулешов. – Сама подумай, ведь у себя на службе, когда не полируешь ногти и не разглядываешь глянцевые журналы, ты с утра до вечера занимаешься исключительно коллекционированием тяжких и особо тяжких статей УК. Хочешь со мной поспорить? Не надо, это бесполезно. Кодекс составлял не я, и обсуждать степень своей белизны и пушистости ты, если что, будешь не со мной, а со следователем. Мне этого совсем не хочется, тем более что первым за штаны возьмут именно меня. Но, если гибель корабля и арест Пагавы – не просто стечение несчастливых обстоятельств, моими желаниями интересоваться никто не станет. А тут еще эта катавасия с угнанным «тигром»…

– А я говорила, что ты доиграешься, – снова обретя почву под ногами, взяла привычный сварливый тон Марина Игоревна. – Вот и доигрался! Прожужжал мне все уши своим нытьем: надо быть осторожнее, не надо привлекать к себе внимание… А сам…