Глеба опередили с ответом. Земля слева от «тигра» вдруг вспучилась горбом, поднялась на дыбы и выстрелила в небо косматым фонтаном разрыва, на верхушке которого крутился, распадаясь на куски, вырванный с корнями дымящийся куст. По броне забарабанили сухие комья и мелкие осколки; осколок покрупнее, с визгом полоснув по башне, рикошетом ушел в пространство.

– Пытаюсь выжить, – все-таки ответил Глеб, глядя в командирский перископ. – И от души советую присоединиться.

Впереди и правее танка тяжело вздыбился еще один фонтан земли и дыма. Глеб, наконец, увидел, откуда ведется огонь. На расстоянии около километра, развернувшись в цепь, шли сразу четыре танка, атакуя «королевский» с тыла. Их темные приземистые силуэты были хорошо видны на фоне белесой, с такого расстояния кажущейся неподвижной стены поднятой гусеницами пыли.

– Что они делают?! – почти простонал вконец перетрусивший, ничего не понимающий Белый.

– Лупят в нас прямой наводкой, – просветил его Сиверов. – Проводят традиционные осенние стрельбы по движущейся мишени. Почему на роль мишени выбрали меня, я понять могу. Ну, а ты-то? Ты ведь был не в курсе этой их затеи, иначе просто не сел бы за рычаги. Чем провинился, боец? Выкладывай, пока не поздно, облегчи душу. Признавайся, Верхние Болотники – твоя работа?

– А ты кто такой, чтобы я перед тобой исповедовался?

– Единственный, кто может спасти твою шкуру, – заряжая орудие, ответил Глеб.

Впереди, почти прямо по курсу, из перелеска показались еще три машины.

– Ты? – не поверил Белый. – Ты же мазила! Подумаешь, один раз почти в упор, прямо в лоб попал! Тут бы и слепой не промахнулся!

– А я и есть Слепой, – сообщил Глеб, беря прицел. – Бессмертный Козьма Прутков сказал: если на клетке с ослом написано «тигр», не верь глазам своим. Обратное тоже справедливо. Слышал такое выражение: волк в овечьей шкуре? Согласен, один раз – это случайность…

Он выстрелил. Вырвавшаяся вперед «пантера» окуталась дымом, замедлила ход и отвернула, выходя из боя. Она продолжала двигаться, но свернутая набок башня не шевелилась – видимо, башенный стрелок получил серьезное ранение или погиб.

Выброшенная затвором гильза со звоном упала на железный пол отсека, коротко зашипел, продувая ствол, автоматически поданный из резервуара сжатый воздух. Глеб снова зарядил, клацнул орудийным замком и припал к прицелу.

– Два подряд уже наводят на мысль о закономерности, ты не находишь? – спросил он и выстрелил еще раз.

Прямо перед танком разорвался снаряд, по броне опять забарабанило и залязгало. «Королевский» с ходу проскочил сквозь повисшее в воздухе облако дыма и пыли, и Белый увидел впереди дымящийся, с перебитой гусеницей и бессильно поникшим стволом «тигр», из открытых люков которого торопливо выбирались темные людские фигурки.

– Триста второй, – против собственной воли произнес Белый. – Тот самый, из Верхних Болотников…

– Три – это уже стабильно работающая система, – сообщил Глеб, – а стабильность – признак мастерства.

Справа и слева почти синхронно взметнулись два взрыва, по отсеку снова поплыл перемешанный с пылью дым.

– Я уже не говорю о четырех, – сказал Сиверов и выстрелил.

Угловатый тяжелый КВ завалился носом в глубокую воронку и вспыхнул, как охапка хвороста. Глеб не стал смотреть, выбрался оттуда кто-нибудь или нет: на войне как на войне. Он развернул перископ и посмотрел назад. Танки, поочередно стреляя, заметно сократив дистанцию, продолжали преследование. Их по-прежнему было четыре, и Глебу это очень не понравилось: где-то поблизости, до поры оставаясь невидимым, околачивался еще один, и Сиверов даже догадывался, какой именно.

– Давай за тот бугор, – скомандовал он, – там развернешься и пойдешь им навстречу. И говори, говори, не стесняйся. Рассказывай все, что знаешь, это тебе потом зачтется как чистосердечное при…

Он осекся, увидев облачко пыли, неожиданно поднявшееся над макушкой того самого пологого бугорка, за которым рассчитывал найти временное укрытие. Танк то тяжело клевал носом, то задирал ствол орудия к небу на многочисленных неровностях почвы. Глеб бросил беглый взгляд назад, на преследователей. Пользуясь преимуществом в скорости, они подошли еще ближе, и теперь он мог их не только сосчитать, но и с уверенностью определить, кто есть кто. Там, позади, постепенно догоняя, неровной цепью утюжили поле еще один «тигр», уцелевшая «тридцатьчетверка» и два легких быстроходных попрыгунчика – немецкий Т-III и довоенный советский Т-60.

Главный козырь, как и подозревал Сиверов, был припрятан у противника в рукаве. Это был очень серьезный козырь, против которого даже «королевский» казался слегка жидковатым.

– А ну, стой! – рявкнул он так грозно, что Белый повиновался машинально, на подсознательном уровне.

Танк встал, как вкопанный, клюнув носом и, будто в знак приветствия, мотнув длинным хоботом ствола. Пылевое облако над верхушкой пригорка сделалось гуще, и на его фоне, как стремительно тянущийся к небу росток, показалась тонкая удлиняющаяся черта. Глеб дал на прицел максимальное увеличение и отчетливо увидел задранный кверху набалдашник дульного тормоза. Предчувствие его не обмануло: тяжелый ИС-2, грозное и почти неуязвимое оружие Победы, покидал засаду, готовясь атаковать своего не менее грозного противника.

«Тигр» вздрогнул от прямого попадания в корму, в стеллаже забренчали, ударяясь друг о друга, снаряды. Глеб больно ударился лицом о нарамник прицела; в шлемофоне причитал плачущий голос Белого, но все это сейчас не имело значения: вслед за стволом орудия в поле зрения появился приплюснутый, обтекаемый стальной блин башни, потом клиновидный нос. На солнце блеснули отполированные прикосновениями земли звенья траков, а затем на единственный краткий миг в перекрестии прицела показалось плоское днище штурмующего гребень высотки танка.

В этот самый, единственный и неповторимый миг Глеб выстрелил и, кашляя в едком тротиловом дыму, еще не зная, попал или нет, не столько услышал, сколько почувствовал, как в кармане зазвонил мобильный телефон.

– Это не бред, – отвечая на сорвавшуюся с языка Сергея Аркадьевича бессмысленную протестующую реплику, небрежно произнес Мордвинов. Он вразвалочку подошел к столу, опустился в удобное кресло для посетителей и вынул из бокового кармана френча портсигар. – Я не поленился съездить в Кубинку и проверить все на месте. Так вот, буквально за день до того, как этот так называемый Семибратов покорил твое сердце небезызвестной фотографией, в танковый музей явились два каких-то господина на машине с мигалкой. Один из них, тот, что постарше, предъявил удостоверение действующего генерала ФСБ. Несмотря на это, в дирекции пытались брыкаться, но разве с ФСБ поспоришь! В общем, Mk-V погрузили на платформу и отправили в Москву, выделив для сохранности сотрудника музея. Я говорил с ним – кстати, он не так уж дорого берет, – и выяснил, что танк был доставлен в один из павильонов «Мосфильма», где в соответствующих декорациях и при участии костюмированной массовки и был сделан известный снимок.

Кулешов, слушавший его с приоткрытым от изумления ртом, вдруг вновь обрел спокойствие, собранность и деловитость.

– И как давно ты это выяснил? – ровным голосом осведомился он.

– Недавно, – по-прежнему небрежно, с ленцой ответил Мордвинов, – дня три или четыре назад. Ну, от силы неделю.

– И ты молчал все это время?!

Мордвинов кивнул и щелкнул зажигалкой с нацистской эмблемой на крышке.

– А что говорить? – попыхивая дымком, сказал он. – Какой в этом смысл? В том, что он шпион и провокатор, я убедился намного раньше. И я не виноват, что ты покорно пошел за ним, как баран на бойню. Ты знаешь, раньше на скотобойнях держали специального козла – козла-провокатора, так это называлось. Он встречал доставленных на убой животных у ворот и на правах старожила увлекал за собой – сам понимаешь, куда.

– Иногда мне кажется, что ты ненормальный, – сказал Сергей Аркадьевич. – Что ты такое несешь?!