— Изыди-и-и... — Он отшатывается и бросается бежать так быстро, как позволяют длинные ноги и немалый опыт.

Проходы, проходы, повороты и лестницы. Я сотворила настоящий лабиринт, витающий где-то на грани сна и яви. Развертываю перед бестолково мечущимся человеком все новые и новые причудливые детали обстановки. Летающие сами по себе люстры, портреты с плачущими кровью клыкастыми девами, ярящиеся в клетках леопарды в серебряных ошейниках. Он наконец останавливается, впившись пальцами в тяжелую темно-красную ткань портьеры и судорожно оглядываясь. Дыхание у человека вырывается быстрыми, короткими вздохами, глаза слишком велики для бледного лица.

Какой-то звук — он резко оборачивается и оказывается глаза в глаза со мной (пришлось чуть присесть, чтобы достичь нужного эффекта). Дав смертному долю мгновения на осознание, подаюсь вперед, впиваясь губами в его губы. Он замирает, ошеломленный небывалостью нахлынувших впечатлений, затем отшатывается с великолепнейшим воплем. И — а вот это уже что-то новенькое — подло, жестко и умело бьет с нижней позиции криво изогнутым ножом. Я, конечно, перехватываю руку и вырываю оружие, но откуда оно могло взяться? Неужели сотворил собственной волей? Точно. И это в состоянии непробиваемой паники. Силен, малыш.

Отбрасываю и нож, и его несчастливого создателя. Мальчишка отлетает метров на десять и, быстро придя в себя, следит за мной затравленными глазами. Наступаю на него, медленно, плавно, наслаждаясь каждым шагом, а тот отползает, все еще лежа на спине и забавно так отталкиваясь от пола ногами...

...тревога, тревога, тревога...

Я застываю на середине движения, напряженно прислушиваясь. Как не вовремя! Только я собралась перейти к настоящим развлечениям!

Бросаю на него полный сожаления взгляд, отворачиваюсь, стремительно заплетая в косы простирающуюся кругом реальность. Заколдованный лабиринт продержит пленника столько, сколько нужно, не слишком его пугая, но не позволяя и окончательно расслабиться. А у меня, похоже, появилось срочное дело.

Я выскальзываю в пространство, называемое Халиссой, в той же комнате, из которой совсем недавно умыкнула своего маленького вора. Что бы ни вызвало тревогу, сюда оно еще не добралось. Зажигаю магические светильники, открываю дверь и застываю на пороге, ожидая развития событий. Комната вора спрятана на совесть: островок роскоши и безопасности в каких-то совершенно заброшенных, темных и жутковатых руинах. Я выхожу, все еще освещенная падающими сзади лучами, задумчиво останавливаюсь посредине пустого каменного зала.

Она метнулась лунным бликом, прорвавшимся сквозь щели в вековечной кладке. Тенью, скользнувшей по паутине. Пригоршней снега, чертящей на полу затейливые узоры. Я стою ни жива ни мертва, следя, как она приближается, зябко кутаясь в черные крылья. Не бывает, не может быть в мире такой красоты! Миндалевидные глаза и треугольный камень меж бровей пылают темными изумрудами, черные с зеленью волосы спускаются роскошным блестящим плащом, из-под которого безупречной белизной светится молодая матовая кожи. Сила и храбрость, интеллект и душа: кажется, самое лучшее, что копилось долгими тысячелетиями, было запаяно в это хрупкое, грациозно скользящее тело.

Диво мягко и бескостно огибает меня, продолжая двигаться все той же парящей походкой. Напряженный блеск висящей на узких бедрах шпаги. Внимательный, пристально следящий, явно недовольный происходящим клинок.

— Тетя Антея. — Она говорит мягким, чуть рассеянным и чуть отстраненным голосом, будто каждый звук, срывающийся с губ, вызывает у нее удивление, как, впрочем, и весь остальной мир. — Вы меня сейчас, наверно, не помните, но это не важно. Вы потерялись в танце, но должны вернуться. Пожалуйста, вы сможете это, надо лишь попытаться. Я помогу вам.

Глубоко внутри в такт ее словам трепещет огоньком затухающей свечи голос, и он же скулит от ужаса. Это не важно. Такой еды, как это чудо, мне еще не попадалось! Но и заполучить ее будет сложнее. Черноволосая в чем-то сходна со мной, и той власти над ней, что помогала с людьми, у меня нет. Она воин, сражается она лучше меня. Это будет интересно.

Она еще что-то говорила, а я уже скользнула вперед, с пальцев сорвалось что-то слитное, мощное, разрушающее. И запредельно быстрое. Но Противница оказалась быстрее: сверкнула шпага, и заряд, который должен был расплавить саму реальность, оказался отбит и отброшен куда-то в низшие слои бытия. Губы, ее идеально очерченные, припухшие, темные губы, приподнялись, обнажая белоснежный жемчуг клыков, остроконечные уши прижались к черепу, придавая прекраснейшему из лиц поистине демонический вид.

— Так или иначе, но я тебя вытащу!

Свист шпаги, звон столкнувшейся стали: я успела принять удар на аакру. Противница взрывается вихрем ударов и контрударов, коротких, хлестких, потрясающе красивых в своей совершенной стремительности. Крылья и волосы вдруг перестают быть мягким темным водопадом, расщепляются тысячами гибких, смертельных хлыстов, бьют, ранят, мелькают тонкими змеями, защита от которых — лишь в бешеной по напряженности магической контратаке. Еще до ее материального появления ясно было, что в поединке я и в подметки не гожусь этой гостье. Да и во многих других отношениях — тоже. Зато я, подобно зеркалу, мгновенно, автоматически и безошибочно улавливаю саму суть ее искусства, в движении изменяя себя, уподобляясь Противнице в той мере, в какой необходимо, чтобы выжить в таком противостоянии. И, к своему же удивлению, обнаруживаю, что спокойно встречаю все удары глухими блоками, почти зеркально отражающими ее атаки. Самое интересное — она считает, что только так и должно быть. Более того, с расчетливым и спокойным профессионализмом направляет весь ход схватки так, чтобы максимально раскрыться, предоставить мне как можно больше информации для танца. Противница хладнокровно пытается затащить меня как можно дальше в изменение. Такая же, как я, такая же... «вене», приходит правильное слово. Так или иначе, она решила меня вытащить.

Ну а я вытаскиваться не хочу!

Мгновенная, неощутимая, наверно, даже для нее пляска стали. И стороны меняются местами. Теперь я не просто танцую продиктованные ею изменения. Теперь, познав ее в достаточной степени, я пытаюсь заставить ее стать такой, какой мне угодно видеть свою Противницу. Схватка воинов стремительно превращается в дуэль танцовщиц, и теперь в воздухе чаще сталкиваются уже не кинжал и шпага, а две сжимаемые в когтистых пальцах аакры.

И она проигрывает. Наслаждаюсь каждым мгновением, когда она осознает, что тело и разум ее стали глиной, послушной кончикам моих пальцев. Легко отбиваю попытки перевести схватку в другие плоскости: свести все к искусству владения мечом или к ловкости в плетении магических заклинаний. Нет, нет, спасибо, меня вполне устраивает роль Победительницы! Даже если она еще сопротивляется. Даже если убить или хотя бы просто ранить ее я пока не могу, я знаю, что итог предрешен.

Звонкий, полный боли и ярости крик: шпага ломается под ударом аакры. Понимаю, что убила живое существо, существо мыслящее, чувствующее, страдающее, и рада этому. Я выпиваю смерть одушевленного клинка до дна, по достоинству ценя редчайший вкус этого диковинного напитка. Обломки некогда великого оружия с жалобным звоном падают на пол. И ледяная броня аналитика впервые дает трещину. Тонкая-тонкая струйка отчаяния, легчайшее зерно неуверенности, но этого оказывается достаточно. Стремительная атака, и Противница падает с моим кинжалом в груди. Умерла она мгновенно: я все-таки не настолько уверена в себе, чтобы дать столь сильному врагу еще несколько минут на обдумывание ответного удара. И тем не менее смерть ее оказывается потрясающе вкусна.

Если бы еще стих этот отвратительный траурный вой в моей голове!