Немного смазанный сен-образ предназначен только для Аррека, и я его не понимаю. В глазах дарая зажигается интерес, губы раздвигаются в знакомой мне мерзопакостной усмешке. Ауте, когда я хотела свести этих двоих вместе, мне как-то не приходило в голову, что они могут найти общий язык!

Какая пугающая мысль.

Все еще пребывая во власти дурных предчувствий, позволяю увлечь себя к выходу. Откуда вдруг появилось знакомое ощущение, что события опять вышли из-под моего контроля?

Комната, куда прибыли мама, тетя Вииала и я, находится где-то глубоко внутри Дериул-онн. Очень глубоко. Стены из обманчиво-тонкой живой материи мягко подрагивают, вдыхая и выдыхая в такт ударам наших сердец. Снаружи не пропускается ни одного лучика света. Любого другого излучения, впрочем, тоже. Защита по самому высшему уровню, куда там дарайским щитам Вероятности. Даже если снаружи разыграется Буря Ауте, здесь не дрогнет ни одна молекула.

Даратея ходит по комнате, мягко покачивая бедрами, с десяток созданных ею сен-образов вспыхивают, освещая пустое помещение. Воздух в середине сгущается, образуя что-то вроде невидимой антигравитационной колыбели. Судорожно сглатываю и отвожу глаза. Великий Хаос, это будет больно.

– Мам, я все еще не понимаю…

Она вдруг оказывается рядом, одна рука медленно ложится на мое предплечье. Я не отстраняюсь.

– Анитти, доверься мне.

А вот это уже пугает.

Плотно охватываю себя крыльями. Температура в помещении не изменилась, почему же мне вдруг стало так холодно?

Вииала усаживается на пол в позе концентрации, выжидательно замирает. Мать клана (это совершенно точно Мать клана, а не просто старая подружка Дар, некоторое время повращавшись в политических кругах, начинаешь разбираться в подобных нюансах) разрешающе кивает. Генохранительница закрывает глаза, на прекрасном лице появляется выражение отрешенности, предельной собранности. Что-то происходит. Что-то важное. Древнее. Могущественное.

Между вытянутых вперед рук Ви появляется едва заметное сияние. Свет сгущается, концентрируясь сначала в плотные волны, а затем в нечто материальное. От ощущения сжатой в тугую пружину силы у меня начинают болезненно пульсировать виски. Отворачиваюсь, пытаясь хоть как-то защитить свои излишне чувствительные рецепторы.

Через минуту все более-менее успокаивается. Медленно открываю глаза и позволяю вниманию сосредоточиться на появившемся между зелеными ладонями предмете.

Это стеклянная сфера, прозрачная и чистая, но рассмотреть, что внутри, не представляется возможным. Защита опять такая, что зубы начинают ныть. Да что же здесь происходит?

Вииала выпускает сен-образ на таинственную сферу, и находящееся внутри сферы становится отчетливо различимым. Небольшой камень плавает в невесомости, окруженный плотным слоем магии. Непостижимые для примитивного существа, вроде меня, силы доставляют драгоценности питательные вещества и минералы, необходимые для поддержания ее в «живом» состоянии, тончайшие нити нервных окончаний, невидимые простому глазу, расходятся в разных направлениях.

Недоуменно мигаю. Какого?..

Невозможно описать, какого цвета камень, потому что он вобрал в себя все цвета, отражая энергию на всех длинах волн. Рубин и сапфир, алмаз и изумруд, янтарь и жемчуг. Аметист, нефрит, перламутр, малахит, оникс – все это здесь, а также многое из того, чему и названия-то никогда не было. Все ритмично сияет, затягивая в гипнотический водоворот первобытной силы. Силы. И еще силы. Знания. Мудрости. Силы.

И поверх этого древнего океана тонкой изящной насечкой энергетических линий – способность манипулировать Вероятностями. Недавнее дополнение, поверхностная огранка, не меняющая сути, но добавляющая особой прелести.

Ауте.

Я рванулась назад с такой силой, что лишь железная хватка матери удерживает меня на месте.

– Вы двое, что, спятили???

Мой голос срывается на крик. Ви слегка приподнимает брови. Мама вообще не реагирует.

– Послушайте, это же сокровище, это же уникальная, неповторимая… Их же можно пересчитать по пальцам одной руки. Вы не можете доверить мне такое, такое…

На лице у мамы появляется этакое усталое выражение «слышали – видели – знаем – надоело». Меня начинают подталкивать в сторону операционного стола.

Прижимаю уши к черепу, шиплю на них, сверкая расширенными глазами.

– Мама, Ви, да послушайте же… Нельзя… Потребовались тысячелетия, чтобы вырастить эту вещь, знания и труд, вложенные в подобный камень, не поддаются оценке. Вы не можете отдать его мне! Я же умру через несколько лет, я не смогу… Я ведь не успею использовать и сотую долю его возможностей… Вы не можете… Это все равно, что выбросить…

Меня бесцеремонно укладывают на силовые линии, постель из воздуха мягкая и неощутимая, совсем не похожа на материальное человеческое ложе. Плечи непроизвольно расслабляются, крылья складываются, исчезают. Тело уже не принадлежит мне, даже при желании я не смогу сделать ни одного движения.

В конечностях разливается невесомая волна анестезии. Обездвижить вене – задачка та еще. Но нет ничего невыполнимого, когда за дело берутся профессионалы.

– Нельзя…

Бледная рука ложится мне на губы, прерывая дальнейшие высказывания.

– Анитти, просто доверься.

Окончательно расслабляюсь, но какая-то неугомонная часть моего «я» не может не оставить за собой последнего слова.

– А моего мнения по данному вопросу спрашивать, разумеется, никто не собирается.

– Никто. – Безапелляционный тон, хрипловатые нотки смеха.

Лицо мамы исчезает, надо мной склоняется тетя Ви.

– Антея, слушай внимательно. Это одна из тех операций, которая должна проводиться, когда пациент находится в полном сознании. Запомни. Ты ни на минуту не должна засыпать. Не должна впадать в транс, отсекать боль, ты все время должна ощущать происходящее максимально четко. Концентрируйся на боли, на всем, что ты почувствуешь. Если слияние твоей нервной системы с камнем не произойдет сразу, это может убить вас обоих. Понятно?

Ну и веселый же денек меня ожидает!

Кивать не могу, поэтому отвечаю:

– Да.

– Умница. Начинаем.

И мир утонул в боли.

Я кричала.

Я вопила, я хныкала, я называла их бессердечными стервами, наградила другими нелицеприятными эпитетами. Я пыталась убедить их, что никакого имплантанта мне не нужно, потом я просила, потом угрожала. Я залезла в генетическую память, чтобы дать подробнейшее описание их предков вплоть до двенадцатого колена и проследить, откуда в линии Тей и линии Ала могли взяться садистские наклонности. Я составила подробный план, как проникнуть на несколько столетий назад и перерезать всех пращуров, дабы такое позорище никогда не появлялось среди эль-ин. Под конец я могла только тихо скулить, потеряв все другие способности в волнах нестерпимой боли.

Но я не потеряла сознания.

Лежу, свернувшись калачиком, спрятав голову в маминых коленях. Больно. Стены комнаты то приближаются, то уплывают в разные стороны, пол, кажется, так и норовит исчезнуть. Тело ощущается странно, то и дело кажется, что руки или ноги меняют свой размер и пластичность, какой-то орган вдруг наливается огнем или становится зеленым (как, во имя Ауте, я могу видеть, какого цвета мой желудок?) или превращается во что-то совсем уж несусветное. В то же время отчетливо осознаю, что никаких изменений во мне сейчас не происходит. Больно.

Мама осторожно гладит меня по голове, расчесывая длинными когтями золотистые волосы. Это хорошо, это можно, пока она не поднимает вопрос об туауте, можно расслабиться и быть просто ребенком.

Чувство юмора, если этот извращенный голосок можно так назвать, просыпается, как всегда, первым.

– Как хорошо, что этот каземат полностью изолирован от внешнего мира. Не знаю, пережила бы я то, что сейчас, начни во мне говорить дистантные чувства. Спятившее ясновидение – это уже диагноз.

Ее рука на мгновение замирает, затем вдруг прижимает меня к груди с почти болезненной силой.