– Сочту за честь, – сказал он это, правда, без всякого восторга.
Я переключилась на темного.
– Лорд Смотрящий.
Тот (о чудо!) в ответ склонил голову. Затем окинул меня этаким измеряющим взглядом и выдал сен-образ, соответствующий удивленному присвистыванию. И поклонился Арреку. Куда глубже.
Мужчины!
Аррек тут же изъявил желание пойти с ними, чтобы что-то там обсудить, мне оставалось лишь проглотить свои подозрения и кивнуть. Не держать же его на привязи все оставшееся время. А кстати, почему бы и нет? Между прочим, не такая плохая идея!
– Увидимся дома, Антея.
Значит, сегодня его светлость собрался ночевать в нашем онн. Не знаю, обрадовалась я или испугалась. Кажется, и то, и другое.
Когда Тэмино, в сопровождении своей добычи, уже покидала покои, я остановила ее брошенным в спину:
– Возможно, я присоединюсь к вам чуть позже, Мать Эошаан. Надо, в конце концов, посмотреть, чем закончится вся эта история.
На этот раз Тэмино вздрогнула куда сильнее. Аррек ухмыльнулся. Когда танцовщица Ауте бралась регулировать порядок в своих владениях, дела всегда принимали крайне… зрелищный оборот.
ТАНЕЦ ШЕСТОЙ, НОКТЮРН
Я вышла на балкон своего онн, когда небо окрасилось в багровые и черные тона. Долго смотрела на далекие переливы света и тени. Позволяла знакомым ветрам играть своими чуть влажными волосами.
Просторный балахон цвета только что пролитой крови бился под прикосновениями воздушных потоков, точно еще одни крылья. Не знаю, почему я надела это свободное, спускающееся до самых лодыжек платье. Обычно лишние метры ткани, мешающие свободно двигаться и цепляющиеся за что ни попадя, вызывают лишь раздражение. Но сейчас мне было приятно прикосновение парящего на ветру шелка к еще мокрой после купания коже.
Небо Эль-онн.
Сен-образ промелькнул где-то на краю сознания, неожиданный и естественный, как дыхание.
Скалах? Совсем очеловечилась. Какие здесь скалы? Разве только те, что намерзли внутри меня. Ледники. Глыбы. Скалы. Что возносят туда, где холодно и одиноко.
Но зато иногда заходит в гости само Небо…
Я смотрела на игру красок в знакомых с детства небесах. Гуляла по галерее, опоясывающей маленький онн. Прислушивалась к чему-то внутри себя.
Медленно и расслабленно опустилась на колени. Глаза сами собой закрылись.
Медитация на страсти.
Полное расслабление. Прислушайся к себе.
Заполнение тела безмолвием.
Дыхание. Биение сердец: сегодня только трех. Легкое покалывание где-то в области правой пятки.
Не к чему привязываться. Нечего отталкивать. От мгновения к мгновению. В полной тишине.
Сознание парило от клетки к клетке. Внимание коснулось спины и медленно скользнуло вниз. От позвонка к позвонку, любое напряжение смягчается, тает. Расслабляется. Позвоночник наполняется глубоким покоем… С великим чувством покоя и расслабления… приходящие и уходящие ощущения плывут в безмятежности…
В руках и плечах. В локтях и ладонях. Безмолвие заполняет тело… успокаивает ум.
В шее… На губах… В скулах… Безмолвие… Спокойствие… Открытость…
И тело стало лишь ощущением… которое парит в спокойствии…
Тело пребывает в безмолвии… Податливость… Покой… Теперь я позволила сознанию течь через тело, приносить тепло и терпение каждой клеточке. Разрешила сознанию пропитать каждую часть тела, каждое мышечное волокно. Позволила телу растаять в тепле.
Пусть все тело заполнится безмолвием… Глубокое, пространственное расслабление…
Позволить безмолвию охватить себя… Легко пребывать в безмолвии…
И постепенно из этой расслабленной тишины выткался сен-образ. Легкий и невесомый. Безмолвный.
Да.
И тут трагическая красота моей медитации чуть вздрогнула. Фыркнула. Отряхнулась. И сен-образ повернулся ко мне, измененный и мягко ироничный.
Спокойствие разлетелось яркими брызгами.
Я тихо заскрипела зубами. Явился-таки. Котик мой… ненаглядный. А некоторым тиграм хвосты бы оборвать… Вместе с усами.
Интересно, а что такое саке?
Медитация была испорчена безвозвратно, от мрачно-торжественно-решительного настроения не осталось и следа. Я вздохнула. Поднялась на ноги, последним голодным взглядом окинув темно-бордовые всполохи в облаках. И скользнула обратно в онн.
В малой гостиной горел огонь, плясали на стенах неверные тени.
Аррек сидел перед низким столиком, и его влажные после мытья темные пряди отливали в свете очага красным. Одет мой ненаглядный был в вышитый черный халат, прекрасно оттеняющий перламутровое сияние его кожи. На столике рядом с ним стояли две чашки. И бутылка какого-то очень подозрительного напитка. То самое таинственное саке, надо понимать.
Что мне сказать ему?
Драться надоело. Скандалить еще больше. Холодное и гордое молчание сидит в печенках.
Этот брак нельзя назвать счастливым. Какое уж там счастье.
Удивительно, с какой изощренной жестокостью могут друг друга истязать двое, искренне полагая, что действуют для его (ее) же блага. За эти годы мы измотали друг другу души, растерзали их, разорвали на кусочки и попрыгали сверху для пущей надежности. Я-то думала, что первое замужество причинило мне боль. Но тогда боль была короткой и окончательной. Эта же длится. И длится. И длится…
И самое страшное – ему тоже больно.
Так сколько же мы еще будем выяснять, кто здесь главный? Сколько еще будет длиться эта скрытая, но ожесточенная война за право принять решение?
Надоело.
Мне надо было бросить что-нибудь убийственно-оскорбительное. Надо было повернуться и уйти. Надо было продолжить подготовку, без которой мое посмертие обещало обернуться продолжением агонии.
Мне надо было наконец заняться собой. Эта ночь – предпоследняя в моей жизни. И принадлежала она мне!
Я подошла к низкому столу и опустилась на колени. Протянула руки и приняла в них наполненную чашу. Забирай этот раунд, любимый. Отдаю его без боя. Какая разница, если исход войны предопределен? Отдаю тебе сегодняшнюю ночь, предпоследнюю в моей жизни. Жалкий подарок за все, что ты для меня сделал.
В молчаливом салюте подняла чашу и сделала маленький глоток. Горько.
Пусть будет так.
Губы его сегодня были того же странного, приторно-горького вкуса, что и напиток в наших чашах.
Потолок был все тем же. Я лежала на спине, слишком уставшая, чтобы делать что-либо еще, и, как и тысячи раз до того, изучала потолок собственной спальни. Знакомое переплетение ветвей и листьев, темно-зеленое в ночной тишине.