Но у Александры (как и у большинства пациентов в депрессии, с которыми работает доктор Сигл) миндалина стала слишком чувствительной, вероятно, из-за ран, нанесенных жизнью. Стоит таким пациентам прочесть слова, напоминающие об их неприятностях, как миндалина бьет тревогу. Слова «слабый», «неудавшийся», «неспособный» часто служат таким спусковым механизмом.

Так же действуют слова «покинутый», «одиночество», «смерть». Александра описывает доктору Сиглу, как ее мозг вхолостую работает над тем, что ее волнует. Начав думать о конфликте с сестрой или о груде дел в офисе, она уже не может перестать прокручивать в голове неприятные мысли. Она прекрасно знает, что это бесполезно, но никак не может остановиться.

Грег Сигл показывает ей другую зону ее мозга, которая работает не так, как надо, — лобные доли. Эта зона отвечает за контроль над эмоциями и за представления о будущем, именно она позволяет отказаться от немедленного удовольствия (к примеру, от шоколадки) ради более абстрактной и отдаленной цели (в данном случае — стройной фигуры).

Как показывают результаты сканирования, у Александры (и других пациентов с депрессией) эта зона функционирует вполсилы.

В результате вкладывать энергию в проекты, ориентированные на будущее, становится гораздо труднее, а сдерживать гиперактивность миндалины, реагирующей на малейшие признаки негатива, — все более и более проблематично. Тогда у Александры появляется ощущение, что она не может ни поставить заслон своим черным мыслям, ни вообразить более позитивное будущее[99].

Когнитивная терапия уже давно показала свою эффективность при депрессии[100].

Сначала она выявляет «автоматические» разрушительные мысли, столь характерные для депрессии:

«я ни на что не гожусь»;

«у меня не получится»;

«все равно мне никогда не везет».

Затем пациенту предлагают взглянуть на себя со стороны, как на человека с такими мыслями, вместо того чтобы воспринимать их непосредственно и буквально. Ведь это всего лишь мрачные мысли. Отражают ли они реальные факты? Разве это нечто большее, чем просто сильно преувеличенные обобщения? Что бы мы сказали подруге или сыну, если бы они столь жестоко обвиняли себя? Почему же эти обвинения должны быть ближе к истине, если они касаются нас самих?

Овладевая умением отстраняться от самообвинений, провоцируемых легковозбудимой миндалиной, мы постепенно укрепляем наши лобные доли, подобно тому как укрепляют мышцы, заставляя их работать. А когда лобные доли станут более активными, они смогут взять ситуацию под контроль, успокоить миндалину и позволить нам снова смотреть на будущее с уверенностью.

Именно это произошло с Александрой во время терапии.

И этому может научиться каждый. Тренируясь контролировать негативные мысли, мы заботимся о восстановлении равновесия в нашем мозге!

Кристина упала с велосипеда и разбила бровь. Идет кровь, ее знобит, болит и кружится голова. Максим вызвал «скорую», но чем еще ей помочь, он не знает. Тогда он берет ее за руку и нежно гладит по волосам. Он шепчет ей, что это пройдет, что ей конечно же больно, но уже скоро они будут в больнице. В приемном отделении ему не разрешают сопровождать Кристину дальше. Через час, несмотря на запрет, он все-таки решается отправиться на поиски и находит ее у кабинета врача в полном одиночестве. Он садится рядом, вновь держит ее руку в своей, и они вместе ждут приема. Она счастлива, что он пришел. Спустя несколько часов, после рентгена, показавшего, что серьезной травмы нет, и несложной обработки раны, они уезжают на такси. В машине она поворачивается к нему: «Ты не представляешь, как мне помог… Мне было так страшно!» И они улыбаются друг другу.

Проявление чувства не может излечить ран, но может избавить от ощущения одиночества и страха. И как теперь стало известно — от боли. В американском университете штата Висконсин один из крупнейших специалистов по нейробиологии Ричард Дэвидсон провел эксперимент: подвергая женщин легкому электрошоку, он с помощью приборов измерял страх и боль, которые они при этом испытывали. Магнитно-резонансный томограф фиксировал активность их мозговой деятельности. Если во время эксперимента женщин оставляли одних, им было страшно, они испытывали физическое страдание. Их эмоциональный мозг был частично задействован. Если же сотрудник лаборатории, с которым они не были знакомы и лица которого даже не видели, просто держал их за руку, то страх становился меньше, но мозг все еще реагировал на боль. Когда же за руку их держал муж, то мозг успокаивался на всех уровнях[101].

Через телесный контакт передается нечто замечательное, по силе воздействия сопоставимое с лекарством, снимающим боль и страх. И чем ближе отношения между людьми, тем эффективнее «лекарство»: его воздействие на мозг женщины было прямо пропорционально ее любви к мужу. Когда он брал ее за руку, изменялась деятельность одной из самых глубинных частей эмоционального мозга — гипоталамуса. Именно он регулирует выработку всех наших гормонов, и главное, гормонов стресса. Возможность воздействовать таким образом на гипоталамус, да еще и без побочных эффектов — это же просто мечта фармацевтической промышленности!

Исследователи из университета Висконсина называют эту чувственную связь «скрытым регулятором»: когда все благополучно, он никак себя не проявляет, но зато при стрессе или угрозе играет ключевую роль.

Когда я работал в Гватемале с группой «Врачи без границ», то заметил, что психотерапевты майя часто во время коллективных собраний держались за руки, как дети. Сначала меня это озадачивало. Но затем, глядя на их широкие улыбки и взрывы дружного смеха, я подумал, что они, пожалуй, гораздо умнее нас. Зачем лишать себя такого удовольствия?

Кристина и Максим интуитивно поняли это в тот вечер в больнице. Как и во многих других областях, майя, наверное, задолго до нас сделали открытие: они нашли простой и прямой доступ к наиболее глубинной потребности человеческого существа — физически ощущать связь с близким человеком… Может, стоит и нам почаще пользоваться этим открытием?

В 1970-е годы, когда химиотерапия еще не достигла таких успехов, женщины с метастазирующим раком груди практически считались обреченными. И до сих пор рак остается болезнью, о которой почти что нельзя говорить.

В дополнение к страху смерти, больные страдают от стыда и одиночества.

В Стэнфорде двое психиатров-мечтателей, Ирвин Ялом и Дэвид Шпигель, решили проводить для таких пациенток еженедельные сеансы групповой терапии, чтобы дать им возможность поговорить о своих переживаниях и через противостояние со смертью — этим «страшным торжественным актом», как назвал ее Толстой в «Смерти Ивана Ильича», — помочь… вырасти. Смелая попытка.

Психиатры, вооруженные познаниями в философии экзистенциализма, замечательным образом связали между собой философию и медицину. Встретившись с Дэвидом Шпигелем в Стэнфорде, я попросил его рассказать о своем подходе и том, каким образом философия повлияла на терапевтическую работу. Вот что мне довелось услышать.

«Я больше всего интересовался европейскими философами: Кьеркегором, Сартром, Мерло-Понти, Хайдеггером, потом еще Кантом и Гегелем. Американская актриса Лили Томлин однажды сказала: „Я всегда хотела стать кем-то. Теперь я понимаю, что должна была желать более конкретно“. Экзистенциальная философия считает, что на самом деле нам нужна меньшая конкретность. Мы психологически растем, когда понимаем, что подлинные человеческие отношения требуют выхода за пределы тех образов, которые объясняют нам, кем мы являемся или кем другие являются для нас. Тогда мы получаем свободу заново пересоздать себя и предоставляем ту же свободу другим. Исходя из этого, я стал разрабатывать такую психотерапию, которая стремилась бы развивать подлинные отношения между терапевтом и пациентами. Терапию, которая стимулировала бы и уважала выбор, который делается с решимостью, особенно перед лицом смерти.