Когда Понеделин сказал о том, что его дивизия доблестно удерживала 30 километров, имея справа и слева оголенные участки границы общей протяженностью 90 километров, Буденный не выдержал и бросил из президиума: А противник перед вами был?

На это зал ответил дружным хохотом.

Но не все смеялись. Для генерала армии Жукова опыт Гражданской войны был священным. Жуков держался за этот опыт, как слепой держится за стену. И продвигал наверх тех, кто этим опытом дорожил. Через месяц после совещания Жуков стал начальником Генерального штаба. Он не забыл Понеделина, который призывал смело оголять фронт. В своем докладе Жуков требовал собирать для удара гигантскую мощь на узких участках. Помните: «Всего на площади 30 на 30 км будет сосредоточено 200000 людей, 1500-2000 орудий, масса танков, громадное количество автотранспорта и других средств.» Для того, чтобы это сделать, надо где-то фронт оголять. Молодец Понеделин!

Должность Понеделина очень высокая — начальник штаба Ленинградского военного округа. Ведь он еще только генерал-майор. Однако Ленинградский военный округ в предстоящем сокрушении Германии будет играть второстепенную роль. И Жуков предлагает Понеделину должность чуть пониже, зато на главном направлении войны, там, где есть возможность отличиться. Понеделин становится командующим 12-й армией во Львовско-Черновицком выступе.

Понеделин действует так, как требуют интересы нападения: силы — в ударный кулак, а границу оголить!

Результат: в июне 1941 года 12-я армия Понеделина была разбита, как все советские войска Первого стратегического эшелона. Сам Понеделин попал в плен. После войны его под конвоем привезли в Москву, судили и расстреляли.

А Жуков, который Понеделина поставил на границу и горячо поддержал идею смелого оголения фронта, остался в стороне. Жуков — герой и великий гений.

Доклад «Характер современной оборонительной операции» прочитал командующий войсками Московского военного округа генерал армии И. В. Тюленев.

Ага! Значит все-таки рассматривали вопросы обороны!

Да. Рассматривали. Вот что Тюленев сказал в докладе: «Мы не имеем современной обоснованной теории обороны».

И это чистая правда. Советская военная мысль до декабря 1940 года этим вопросами обороны не занималась. И после декабря — тоже. Ибо Тюленев тут же и доложил, что такая теория нам не нужна. Будем обороняться, но только в редких случаях, только на отдельных второстепенных направлениях. Цель обороны не в том, чтобы защитить страну от агрессора. Цель другая: мы будем проводить грандиозные внезапные наступательные операции на территории противника, для этого требуется собирать огромные силы на узких участках. Чтобы такие силы собрать, мы будем снимать почти все с второстепенных направлений, и вот там, на оголенных направлениях, мы и будем иногда обороняться. Тюленев выразил мысль, с которой никто не спорил: «Оборона будет составной частью общего наступления. Оборона является необходимой формой боевых действий на отдельных второстепенных направлениях в силу экономии общих сил для наступательных действий и изготовления для удара». (Накануне войны. Материалы совещания высшего руководящего состава РККА 23-31 декабря 1940». Стр.210)

Советское наступление в Европу готовилось не корпусами, не армиями и даже не фронтами. Народный комиссар обороны Маршал Советского Союза С. К. Тимошенко в заключительном слове призвал присутствующих иметь в виду «возможность одновременного проведения на театре войны двух, а то и трех наступательных операций различных фронтов с намерением стратегически, как можно шире, потрясти всю обороноспособность противника». (Накануне войны. Материалы совещания высшего руководящего состава РККА 23-31 декабря 1940». Стр.350)

А оборона на главных направлениях не предусматривалась даже теоретически. Только на второстепенных.

На совещании было подтверждено мнение, которое господствовало в Красной Армии с момента ее создание: главное — наступать целыми армиями, фронтами и группами фронтов, но на отдельных направлениях иногда будут переходить к обороне полк или дивизия. Ну, может быть, — корпус. Договорились до того, что к обороне может перейти даже целая полевая армия…

В июне 1941 на Европейской территории СССР в составе пяти фронтов и Группы резервных армий находилось 26 полевых армий. Ситуация, когда две армии рядом могут перейти к обороне на одном направлении плечом к плечу, считалась совершенно невероятной и даже теоретически не рассматривалась.

Об этом говорил и Жуков в своих мемуарах: «Генерал армии И. В. Тюленев подготовил основной доклад „Характер современной оборонительной операции“. Согласно заданию, он не выходил за рамки армейской обороны и не раскрывал специфику современной стратегической обороны». (Воспоминания и размышления. Стр. 190)

И вот наш великий стратег Жуков на такое положение вещей не реагировал никак. Ни в 1940 году, ни четверть века спустя. «Согласно заданию» стратегическая оборона не готовилась и даже теоретически не рассматривалась. Раз задание никто не поставил, значит Жуков ничего в этом направлении делать не будет. Подход чисто солдафонский: делаем то, что приказывают. То, что не приказывают, то не делаем. Инициативу проявить — не в характере нашего героя. Мог бы Жуков инициативу открыто и не проявлять, а просто намекнуть Сталину о стратегической обороне. Или, на крайний случай, если Жуков боялся сам поднимать этот вопрос, он мог приказать кому-то из подчиненных невзначай об обороне государства заикнуться…

Но не заикнулся никто.

Вывод у меня вот какой: в июне 1940 года, уезжая в Киев, Жуков плакал не оттого, что предчувствовал великие беды. Причина другая. После разгрома 6-й японской армии на Халхин-Голе он рассчитывал получить высокий пост в Москве, а его в Киев отправляют. Как не заплакать? Вот объяснение его горю.

Если же поверить объяснению, которое дал сам Жуков, тогда картина получается куда более мерзкой. Давайте на мгновенье поверим Жукову. В июне 1940 года он «окончательно укрепился в мысли, что война близка, она неотвратима». Он уезжал в Киев «с ощущением надвигающейся трагедии». Он плакал оттого, что понимал неизбежность войны и знал о неготовности страны к обороне. И вот в декабре 1940 года, когда Сталин представил возможность говорить, Жуков ни словом не обмолвился о необходимости стратегической обороны.

Я мог бы применить всякие эпитеты, но воздержусь. Вы уж сами решение выносите, исходя из следующих фактов:

Жуков заявляет, что знал о грядущей трагедии, но никого об этом не предупредил. Он знал, что нападение Германии обернется гибелью десятков миллионов граждан страны, которая доверила ему свою безопасность. Понимая это, он горько поплакал и… успокоился. Жуков знал, что в результате нападения Германии Советский Союз будет разорен и отброшен в Третий мир, но из трусости, из карьерных или еще каких-то соображений он не вспоминал о стратегической обороне, когда была представлена возможность о ней говорить. Жуков хвалился после войны, что все понял еще в июне 1940 года: «с той поры моя личная жизнь была подчинена предстоящей войне, хотя на земле нашей еще был мир». Но Жуков не готовил стратегическую оборону, он даже боялся о ней вспоминать на совещании в январе 1941 года. Свою трусость он оправдывает тем, что ни ему, ни другим генералам такую задачу не ставили.

Храбрость солдата в том, чтобы идти на вражьи штыки. Храбрость генерала в том, чтобы иметь свое мнение и отстаивать его перед кем угодно. Солдат идет на смерть. Но и генерал обязан проявлять солдатское мужество: убейте, но я останусь при своем — нам нужно готовиться к обороне страны!

Выбирайте одно из двух.

Либо Жуков не стратег, а хвастун. Он ничего не знал и ничего не предвидел. Все свои предвидения он придумал после войны.

Либо Жуков трус. Он все знал, все предвидел, но побоялся говорить.

Я склоняюсь к первому решению: хвастун. Ибо если предположить, что он трус, тогда получается очень нехорошо. Выходит, что трусость Жукова обернулась для нашего народа десятками миллионов ненужных жертв и распадом страны.