– Мы удовлетворены исходом, – чуть суше обычного объявил он. – Король…

– Потрудился на славу, – с тихим смехом перебил Лайонел. – И получил достойную награду. Будем надеяться, что беременность ее величества будет протекать без особых трудностей и закончится благополучными родами.

– Все в руках Божьих, – вздохнул Ренар. – Вам, кажется, очень весело, Аштон?

" – Нет, совсем нет. Просто радуюсь, – пояснил Лайонел. – Согласитесь, это повод не для печали, а для ликования!

– Да, тут вы правы, – немного нерешительно согласился посол, все еще чувствуя, что в реакции Аштона на новости было нечто странное. – Но это еще и крайне важно для государства.

– Разумеется, – кивнул Лайонел, все еще улыбаясь. – Когда королева намерена сделать официальное заявление?

– На этой неделе. Новость будет провозглашена на каждой городской площади, а в следующее воскресенье во всех церквах будет вознесена благодарность Господу. Прекрасный случай для празднеств от одного побережья до другого.

Обычно угрюмое и суровое лицо Ренара просветлело, и Лайонелу показалось, что тот искренне счастлив.

Сам он ограничился несколькими словами о том, что такие вести, несомненно, придутся по душе народу.

– Теперь можно надеяться, что люди наконец смирятся с этим браком, – пробормотал Ренар.

– Да, – согласился Лайонел. – Но как насчет леди Нилсон? При дворе узнают о ее интересном положении?

– Это нас не касается. Такие вещи должны решать она и ее супруг. А вот здоровье и благополучие дамы – дело другое. Конечно, все мы надеемся и молимся о благополучном разрешении королевы, но… – Ренар пожал плечами. – За леди Нилсон требуется неусыпное наблюдение. Необходимо следить, чтобы ей не грозила никакая беда и сама она не сделала ничего, что могло бы подвергнуть опасности жизнь ребенка.

– Я и сам думал об этом, – заметил Лайонел, разглядывая Ренара с очевидным равнодушием, но на деле пытаясь узнать, сыграет ли гот ему на руку.

– Король желает, чтобы вы взяли эту миссию на себя, – продолжал Ренар, тщательно изучая свои длинные, белые, мягкие пальцы. – Сделайте все, чтобы леди и ее дитя оставались в полном благополучии.

– Мне казалось, что подобная задача больше подходит ее мужу, – возразил Лайонел, слегка поворачивая голову, чтобы взглянуть на лужайку для игры в шары, где шло оживленное состязание и предмет их разговора как раз в этот момент поднимал шар, чтобы не отстать от приятельниц. Лайонел подумал, что выглядит она лучше, чем вчера, хотя неизвестно, может ли метание шаров, пусть и легких, специально предназначенных для дам, быть подходящим занятием для женщины в ее положении.

– Возможно, но на ее мужа нельзя положиться. Он действует по принуждению, и беременность жены вряд ли доставит ему удовольствие, – сухо подчеркнул Ренар. – Мы предпочли бы, чтобы за леди ухаживал кто-то из наших верных сторонников.

О, как неосторожно и легкомысленно он заплыл в сеть Лайонела! Аштон едва скрыл улыбку.

– Буду счастлив угодить его величеству! – беспечно воскликнул он, спрыгнув с подоконника. – Кстати, Ренар, вы считаете игру в шары опасным занятием? Если да, я немедленно пойду и отвлеку даму от игры.

– Я не врач, но думаю, поднятие тяжестей вряд ли способствует спокойному течению беременности, особенно на первых неделях, – неохотно пробурчал Ренар. Он терпеть не мог обсуждать столь интимные подробности женской конституции, хотя не стеснялся в самых недвусмысленных выражениях описывать их в своих донесениях императору.

– В таком случае я приступаю к своим обязанностям. Лайонел поклонился и оставил посла наедине с собственными мыслями.

Ренар принялся перелистывать лежавшие на столе бумаги, но думал совсем о другом. О том, как мало знает Лайонела Аштона в отличие от большинства ближайших сподвижников Филиппа. Но они в основном были испанцами, и их родословные и судьбы легко становились известными шпионам Ренара. А вот Аштон был англичанином, хотя, по-видимому, уже давно не жил в Англии. Он водил тесную дружбу с родом Мендоса: говорили, что однажды он спас жизнь дону Антонио, когда по дороге в Севилью на них напали разбойники. Но несмотря на столь влиятельные связи, он крайне редко бывал при испанском дворе, пока не присоединился к Филиппу во Фландрии, где король проводил несколько последних недель своей свободы, прежде чем отправиться к невесте.

Зная Филиппа, можно было без ошибки сказать, что эти несколько недель проводились в самом грязном разврате и бесшабашном разгуле.

Ренар наморщил свой аристократический нос. Непохоже, чтобы Аштон имел пристрастие к подобным играм. В нем есть нечто от аскета. Это объясняет дружбу с Мендоса, известными своей кастильской спесью, строжайшим благочестием и фанатичным следованием правилам этикета.

Можно только предполагать, что Аштон – истый ревнитель католической веры. Он, разумеется, посещал мессы, но так поступали и все остальные, включая лживую, вероломную леди Елизавету, которая, несмотря на уверения в обратном, не была преданной последовательницей истинной религии.

Ренар отодвинул бумаги и встал. Елизавета. Еще одна неотложная проблема. Она каким-то образом получает сведения из столицы. И хотя ей запрещалось принимать посетителей, те все же просачивались в замок. Мало того, она переписывается с Францией: только на прошлой неделе Ренар перехватил гонца с запиской от Елизаветы к французскому послу. Несмотря на все усилия, ему никак не удавалось заткнуть течь в их ненадежном судне и положить конец губительным планам. Живая Елизавета всегда будет представлять угрозу царствованию Марии. Ее смерть разрешит все проблемы, но он пока не сумел убедить Марию согласиться. Несмотря на все доказательства интриг сестры, королева отказывалась отдать приказ казнить заговорщицу. При этом она имела все возможности расправиться с Елизаветой, и не только возможности, но и причины, и все же из каких-то неуместных родственных чувств не решалась на последний шаг.

А тайное убийство только обрушит гнев и без того недовольного народа на головы их величеств. Но Ренар не мог придумать иного пути справиться со злом.

Мрачно покачивая головой, он подошел к окну, глянул на лужайку и увидел, что Лайонел Аштон приближается к леди Пиппе, стоявшей в тени осокоря в ожидании своей очереди играть.

Там, и только там, кроется надежда испанцев на долгое владение троном. Ренар любил Марию гораздо больше, чем полагается обычному другу, но был достаточно трезвым политиком, чтобы понимать: может, она и доносит этого ребенка до положенного срока, но шансы слишком малы. Не то что у этой крепкой молодой женщины на лужайке. С ее помощью Англия куда скорее окажется под владычеством Испании!

Пиппа каким-то шестым чувством ощутила присутствие Лайонела Аштона на лужайке за несколько минут до того, как он к ней подошел. Она украдкой поглядывала на него, пытаясь определить, что в нем такого особенного. Чем он так выделяется из общей толпы? Некрасив, не слишком молод и одевается скромно, не делает ни малейшей попытки угодить. И похоже, не имеет никаких особых талантов ни на турнирах, ни на пирах. Она никогда не видела, чтобы он играл на каких-то музыкальных инструментах или танцевал.

И все же его близость бросала Пипиу в дрожь. Странную дрожь предвкушения и удовольствия. Она твердо знала, что жаждет его прикосновений. Иногда губы почти горели от воображаемого поцелуя.

Пиппа резко тряхнула головой, пытаясь развеять непристойные образы, владевшие ею все эти дни. И тут вдруг се осенило: что, если она влюблена?! Она никогда не влюблялась. В своей безрассудной юности имела немало поклонников, с которыми флиртовала, подчас рискованно, и благодаря снисходительным родителям тянула с замужеством, пока ее едва ли не стали считать старой девой. Она испытывала глубокую симпатию к Стюарту, ценила его способности, наслаждалась обществом… по крайней мере до недавнего времени. Но любовь? Нет, она не любила мужа.

Для нее это не было открытием. Пиппа всегда это сознавала. Но не стремилась к романтической страсти. Для взрослой опытной женщины подобные эмоции казались немного глупыми.