– Они угрожали его любовнику, – объяснила Пиппа равнодушно. Предательство Стюарта больше ничего для нее не значило. Во всяком случае, по сравнению с вероломством Лайонела. – Не думаю, что он так уж боялся за собственную жизнь.

Она больше не напоминала мраморную статую и, немного оживившись, села на край кровати. Тонкие пальцы рассеянно поглаживали живот.

– Мне нужно немедленно убраться отсюда, Робин. Я не позволю их подлым замыслам осуществиться. И уберегу своего ребенка. Поэтому я должна бежать сегодня, сейчас. Не могу и часа оставаться под одной крышей с этими людьми. Кроме тебя, мне помочь некому.

Она не просила. Просто констатировала факт. Но Робин и не думал возражать. Вопрос состоял только в том, каким образом она собирается бежать и куда отправится.

– Я должен ехать в Вудсток по поручению посла, – пояснил он, всего на миг задаваясь вопросом, стоит ли сказать ей, что это спешное поручение связано с Лайонелом Аштоном. Но не смог заставить себя произнести его имя в ее присутствии. И все же почему Аштон сказал ей правду? Какой цели это должно послужить? Ведь, что ни говори, а им нужна покорная, ничего не подозревающая Пиппа.

– Почему он сказал тебе? – неожиданно для себя выпалил он. – Чего надеялся этим добиться?

К этому вопросу Пиппа не была готова. Она потребовала от Лайонела правды и получила ее во всей жестокости. Где-то в глубине сознания она понимала, что он признался ей во всем не просто затем, чтобы причинить невыносимые страдания. Но сейчас у нее не хватало духу думать о причине поступка Лайонела… то есть поступков…

– Не знаю, – покачала головой Пиппа. – Мы только что любили друг друга, и… – Робин тихо ахнул, но она лишь презрительно отмахнулась. – Избавь меня от ханжеских наставлений, Робин. Мой муж предпочитает мужчин женщинам. У меня свои пристрастия.

«И я живу с их последствиями». Эта фраза осталась непроизнесенной.

Робин кивнул, сохраняя угрюмое молчание.

– Вряд ли он признался бы, не заподозри я, что со мной случилось что-то неладное и он принимал в этом участие. – Она непроизвольно обхватила себя за плечи и поежилась. – Интересно, Робин, каким образом узнаешь подобные вещи? Неужели некая бессознательная память, подобная кошмару, гнездится где-то в разуме?

– Не знаю, – выдохнул он, ощущая, как тоскливо ноет сердце за сестру.

Встав на колени перед кроватью, он притянул Пиппу к себе и стал гладить по спине. Она не противилась, скорее для того, чтобы облегчить страдания Робина, чем ради собственного успокоения. Наконец она распрямилась и встала.

– Теперь все это не важно. Нужно подумать о будущем. Я отправляюсь с тобой в Вудсток.

– Пиппа, ты не можешь ехать к Елизавете, – возразил Робин. – Там небезопасно. Если ты открыто присоединишься к ней, тебя обвинят в государственной измене. А скрываться там нельзя: Бединфилд сразу тебя обнаружит.

– Тогда я не поеду к Елизавете, – с ледяным спокойствием согласилась она. – Но выберусь вместе с тобой из этого места. Оставаться здесь невозможно. Если ты не поможешь мне, я уеду одна.

Робин схватил ее за руки и едва не начал трясти снова в отчаянной попытке пробиться через стену холодного безразличия. Он почти не узнавал ее. Живая, веселая, беззаботная Пиппа, всегда озаренная солнечным сиянием, теперь превратилась в безликую тень.

– Не глупи, сестренка. Никуда ты не поедешь одна. Мы отправимся в Вудсток, а оттуда я повезу тебя в Дербишир.

Пиппа, к собственному удивлению, обнаружила, что уже успела составить план.

– Нет. В Англии мне грозит опасность. Тебе придется помочь переправить меня во Францию, к Пен и Оуэну.

– Да, пожалуй, так будет лучше, – согласился Робин, вновь обретя способность мыслить. – Но что потом?

Неужели ей вечно придется убегать вместе с ребенком?

– Пока я не могу думать о будущем. Дай Бог с настоящим разобраться. Сейчас главное – найти надежное убежище для себя и для ребенка.

Теперь тон у нее был ровным, уверенным, словно она констатировала очевидное, и Робин только и мог, что признать необходимость сосредоточиться на немедленных, сиюминутных вопросах. Сам он не будет ни о чем допытываться. Бесполезно искать ответы на то, что его тревожит.

– Необходимо скрыть наш побег, хотя бы дня на два, – высказался он. – Придется притвориться больной и сидеть в спальне безвыходно. Твоя камеристка… как ее… Марта… ей можно доверять?

– Сомневаюсь, – бросила Пиппа, презрительно дернув уголком губ. – Она уже как-то выдала меня Стюарту.

– В таком случае от нее следует избавиться, – деловито заметил он. – Отошли ее. Сделай вид, что она тебе не угодила, и…

– Нет. Не могу я решиться на такую несправедливость, – перебила Пиппа. – Просто велю ей ехать в Холборн. Скажу, что моя мать приказала ей помочь тамошней экономке, а я до ее возвращения несколько дней обойдусь дворцовыми служанками.

– Неплохо придумано.

Робин взволнованно забегал по комнате.

– Я немедленно иду к де Ноайю и вернусь за тобой через час. Позаботься о камеристке и собери что можешь.

Робин направился было к двери, но на полпути замер. Какое облегчение – строить планы, пытаясь справиться с ситуацией, вместо того чтобы рыдать над своими несчастьями! Но он не мог представить, как это Пиппе удается сохранять спокойную сосредоточенность, когда в мозгу все время бьется напоминание о той мерзости, которую с ней сотворили. Ему хотелось поговорить с ней, попытаться узнать больше, но он не мог найти слов.

Ему придется довольствоваться сознанием того, что эта с виду беспечная, кокетливая, искушенная в дворцовых интригах особа сделана из того же теста, что ее мать и сестра. Она сумеет исполнить свой долг и сделать то, что считает нужным.

Робин потянулся к сестре, чтобы снова ее обнять, но та просто поцеловала его в щеку.

– Все в порядке, Робин. Я выдержу. Только помоги мне выбраться из этого проклятого места.

– Помогу. Я вернусь через час.

– Времени вполне хватит, чтобы собраться.

Дверь за ним захлопнулась, и Пиппа задвинула засов. Потом заперла еще одну дверь, смежную со спальней Стюарта, и, усевшись за стол, налила в чернильный порошок воды и взяла перо.

Но прежде чем прикоснуться к пергаменту, немного подумала. О том, как Стюарт предал ее, использовал… Но ничего не почувствовала. Стюарт считал ее недостойной своей любви и верности, и она знала, что он не заслуживает ни единой ее слезинки. Зачем тратить время на эмоции и переживания.

Она принялась писать. Сообщила, что знает о причиненном ей зле и о том, как он помогал ее врагам. Уведомила, что оставляет его. В ее глазах и глазах церкви их брак незаконен. Она не выдаст его, а за это он должен держать ее исчезновение в секрете по крайней мере два дня, не пытаться ее найти и не предъявлять права как на свою жену.

Потом подписалась, посыпала пергамент песком, сложила и запечатала. Написала его имя и повертела в руке послание. Вот и конец ее супружеской жизни. Конец всем ожиданиям, тому будущему, о котором она мечтала.

Пиппа отперла дверь в спальню Стюарта и вошла. Пусто. Как она и ожидала. Похоже, муж не спит в своей постели уже с неделю.

Она положила письмо на каминную полку, над едва теплившимся огнем. Стюарт найдет его, когда вернется от своего любовника, чтобы сменить одежду.

Пиппа снова вернулась к себе и позвонила Марте.

– Мне хотелось бы поездить сегодня по городу, Малколм, – объявила Луиза, расправляя юбки, падавшие изящными складками вокруг седла.

– Галопом по улицам не поскачешь, миледи, – заметил Малколм, вскакивая на своего коня.

– Может, и нет, но мне надоели парк и река. Я почти не видела города, так что хорошо бы добраться до городских стен. Ты слышал о таком месте – Олдергейт?

– Олдгейт, – поправил Малколм.

– Насколько я поняла, там очень оживленно. Полно народу. Есть на что посмотреть, – продолжала Луиза с восторженной и обезоруживающей улыбкой.