А сейчас? Сумела ли его сохранить? Или оно растоптано тяжелыми сапогами ужаса?

А вдруг Луиза действительно поможет ей вернуть хотя бы часть прежней стойкости, которая даст ей силы удержать голову над поверхностью болота? Если же нет, веселость и жизнерадостность девушки хотя бы отвлекут ее. И пропади пропадом все угрызения совести, осторожность и осмотрительность! Если Луиза ищет на свою голову неприятностей, так тому и быть.

– Пусть едет, Робин.

Робин покачал головой.

– Ради Бога, Луиза! Донья Бернардина… твой опекун… они с ума сойдут от волнения.

– Я найду способ их известить, – пообещала Луиза, окидывая брата и сестру проницательным взглядом. – Когда сделать это будет достаточно безопасно.

Да, ничего не скажешь, донья Луиза не дурочка.

– Робин, – сказала Пиппа, кривя губы в подобии улыбки, – если ты не собираешься силой выкинуть Луизу из экипажа, думаю, ей стоит нас сопровождать. И с нашей стороны будет неучтиво посылать ее домой через весь город, а ведь нам нельзя задерживаться ни единой лишней минуты.

Робин понял, что проиграл. Оспаривать утверждения сестры невозможно. Кроме того, Луиза прочно устроилась напротив Пиппы, и, чтобы вытащить ее из кареты, понадобятся усилия не одного мужчины. Он воздел к небу руки, с грохотом захлопнул дверцу и вскочил на мерина.

Лайонел почти не слышал разговора, который вели советники Филиппа. Пальцы нервно гладили тонкую ножку винного кубка, глаза невидяще смотрели на солнечный зайчик, пляшущий на дубовой столешнице.

– Дон Аштон, как случилось, что леди Нилсон нарушила сегодня утром эдикт короля? – осведомился Гомес, подавшись к нему.

Лайонел вынудил себя вернуться к действительности.

– Это моя ошибка. Прошлым вечером я разрешил ей покататься и велел выезжать с кузнечного двора, а когда его величество выразил желание посетить этот двор, я ничего не сказал в уверенности, что леди Нилсон не поднимется так рано. – Он пожал плечами и осушил кубок. – Солнце едва встало. Придворные дамы обычно встают гораздо позже.

– Если только они не фрейлины королевы, – немедленно вмешался Ренар. – Ее величество становится на молитву задолго перед рассветом, а потом занимается государственными делами.

Лайонел ничего не ответил на эту восхищенную реплику. Только протянул кубок пажу. Тот поспешно его наполнил. Но вино, казалось, не производило на Лайонела никакого действия, хотя сегодня он пил больше обычного.

– Вы на диво рассеянны сегодня, дон Аштон, – заметил Филипп, опираясь локтем о широкий резной подлокотник кресла и задумчиво потирая пальцем подбородок.

– Нет, сир, нисколько, – заверил Лайонел, отставив кубок. – Просто размышляю, не будет ли лучше для всех заинтересованных лиц, если перевезти леди Нилсон в мой дом. Там уже живут моя воспитанница и ее дуэнья, так что ни о каком нарушении этикета и ущербе репутации дамы не может быть и речи. И так будет куда легче следить за ее передвижениями. Во дворце это сделать невозможно, если только не посадить даму под замок. Не думаю, что это будет таким уж мудрым шагом. Домашний арест вызовет гнев и недовольство сторонников Елизаветы, а нам необходима временная передышка и, следовательно, их бездействие.

– А как насчет ее мужа?

– Уверен, что лорд Нилсон не станет возражать. Пусть объяснит окружающим, что, поскольку крайне занят государственными делами, не в силах оказать достаточного внимания жене. К тому же ей полезно женское общество, тем более что сейчас ее семьи нет в Лондоне.

– После небольшого происшествия со своим любовником Нилсон и пикнуть не осмелится, – заметил Ренар, презрительно скривив губы. – Мои люди доложили, что все прошло как по маслу.

– Вероятно, нам стоит принять совет дона Аштона, – заключил Филипп. – Мы с ее величеством больше не желаем слышать об этом деле.

«Пока в этом не возникнет необходимости». Эта невысказанная мысль бродила в головах всех сидевших за столом. Но никто не посмел высказать сомнения относительно успешного исхода беременности королевы.

Лайонел встал и отодвинул стул.

– Я немедленно этим займусь.

Он поклонился и покинул зал.

Увезти Пиппу из дворца сейчас жизненно необходимо. Только так можно обеспечить безопасность ее и ребенка. Лайонел уже несколько недель обдумывал этот план, предполагая, что он будет хорошо воспринят, особенно Пиппой. Но так было до сегодняшних разоблачений. Теперь придется долго ее уговаривать, чтобы восстановить утерянное доверие и приобрести союзника, а не врага. Его стыд и раскаяние были так велики, что трудно представить, как он станет смотреть ей в глаза. Но ничего не поделаешь, придется.

Он громко постучал в дверь спальни. Тишина. Он снова постучал. Обычно в спальне находится камеристка!

Он попытался открыть дверь.

Заперто.

Лайонел, поколебавшись, шагнул к соседней комнате.

На его стук тоже не ответили, но он услышал чьи-то шаги и решительно нажал на ручку.

Стюарт, держа в руке свернутый пергамент, порывисто отвернулся от камина.

– Что вы тут делаете? – спросил он, бледнея.

– Я искал вашу жену, – спокойно сообщил Лайонел. – Ее дверь заперта, а на стук никто не подходит.

– Может, она спит, – пробормотал Стюарт, поспешно опуская дрожащую руку и стараясь спрятать пергамент в складках плаща. Он нашел письмо Пиппы, едва войдя в комнату.

Лайонел нахмурился и, устремившись к смежной двери, попробовал ее открыть. Дверь не поддавалась.

– У вас наверняка есть ключ.

– Да… то есть… нет…

У Стюарта не было времени оправиться от потрясения, вызванного письмом жены. Осознание того, что теперь ей известен весь ужас ее положения, было невыносимо.

Аштон ворвался как раз в тот момент, когда он дочитывал последние строчки, а ведь даже в обычных обстоятельствах этот человек обладал способностью низводить Стюарта до положения трусливого, жалкого идиота.

– Да? Или нет? – осведомился Лайонел тем самым отрешенным тоном, который так ненавидел Стюарт. Настоящий призрак: его вечно отчужденный вид надежно маскировал мысли и чувства.

– Нет! – воскликнул он, энергично тряся головой.

– Бросьте! Невозможно поверить, что у вас нет ключа от спальни жены, – хмыкнул Лайонел, повелительно протягивая руку. – Немедленно отдайте.

Интересно, как, по мнению Пиппы, он должен два дня держать ее исчезновение в секрете от человека, которому приказано наблюдать за ней? Кто может выдержать жесткий взгляд Аштона? Не послушаться его надменного голоса?

Сам того не желая, Нилсон устремил взгляд на стоявший у окна сундук. Лайонел, заметив, куда он смотрит, подошел к сундуку и взял лежавший там медный ключ.

– Вы знаете, где она? – спросил он так же ровно при виде пустой комнаты.

– Нет.

Последнее по крайней мере было правдой. Лайонел снова повернулся к Стюарту.

– В таком случае вам лучше отдать мне это письмо.

Он показал на безвольно висевшую руку Стюарта.

Тот беспомощно и молча кивнул.

Лайонел прочел письмо, смял и бросил в огонь.

– Да представляете ли вы, какая ей грозит опасность? – гневно выпалил он.

Это явно задело Стюарта. Гордо выпрямившись, он прошипел:

– Еще бы! Воображаете, будто я не знаю, почему на Гейбриела напали прошлой ночью? Пусть я грешник и негодяй, но никак не слепой глупец!

В этот момент Лайонел не мог найти в себе обычного презрения к Стюарту Нилсону. Что уж бросать камни в человека, который одного с тобой поля ягода!

– Пиппа, вероятно, уехала со своим братом. Больше ей ведь не к кому обратиться?

– Я по крайней мере никого другого не знаю.

– Прекрасно. Получается, что мы сможем утаить ее побег, хоть и ненадолго. Король дал мне разрешение перевезти ее в мой дом, где с ней постоянно будут находиться моя воспитанница и ее дуэнья. Все посчитают, что сейчас она у меня.

– А вы тем временем отправитесь на поиски?

– Разумеется, – резко бросил Лайонел. – Если Пиппы не окажется у брата, он наверняка знает, где ее найти. А его я отыщу через французского посла.