– Понимаю, – выговорила она, серьезно и уверенно. – Робин твердит, что возьмет меня в жены, но не украдет чести. Выслушав то, что вы мне сказали, я постараюсь уговорить его передумать.

Выражение лица девушки было таким суровым, что Лайонел не посмел ее перебить.

– Я хочу узнать, что это такое – быть женщиной, сэр.

Лайонел провел кончиками пальцев по губам.

– Я не встану у тебя на дороге. Но думаю, что, если ты хоть немного веришь в мою способность избавить вас от беды, поверишь и в то, что подобные знания лучше приобретать в брачную ночь.

– А если я не захочу ждать?

Лайонел неожиданно рассмеялся.

– Заверяю, Луиза, у тебя просто не будет времени приобщиться к тайнам любви до того, как мы сядем на корабль в Саутгемптоне. А вот как только окажемся в море, разрешаю применить к Робину всю силу своего убеждения. И когда мы высадимся во Франции, вы поженитесь.

– Вы обещаете, что так и будет?

– Я не раздаю обещания. – Опять этот резкий тон. – Я рассматриваю возможности. Доверься мне, Луиза. Больше ничего обещать не могу.

Девушка едва заметно кивнула и отвернулась. Он положил руку ей на плечо.

– Буди Пиппу и Робина. Я приведу коней.

Луиза немедленно вернулась к костру, и, хотя разговор с опекуном отнюдь ее не утешил, все же она испытывала огромное облегчение, будто все те условности, которым подчинялось ее существование, разом растаяли. Она сможет самостоятельно принимать решения, испытать свои силы, найти себя.

Пиппа уже проснулась и грела руки у тлеющих угольев костра. Она улыбнулась Луизе, посмотрела в ту сторону, где неспокойно ворочался под плащом Робин, и вопросительно подняла брови.

Луиза улыбнулась в ответ, втайне гордясь тем, что не покраснела.

– Дон Аштон пошел за конями. Он говорит, что мы должны немедленно выезжать.

Пиппа встала, зевнула, потянулась, собрала фляги для воды и направилась к берегу. Лайонел, уже успевший прийти туда, плескал себе в лицо холодной водой. Пиппа опустилась на колени, и он окинул ее быстрым, оценивающим взглядом.

– Хорошо спала?

– На удивление, – пробормотала она. – А что это за судно – «Морская греза»? И почему оно должно быть в Саутгемптоне?

– Один из кораблей моей флотилии. После смерти отца я унаследовал все. И по-прежнему торгую с Нидерландами. Да и другими странами тоже.

– В свободное время от занятий шпионажем и тому подобными делишками? – поинтересовалась Пиппа, наполняя водой фляги.

– Именно, – без всякого выражения подтвердил он. – У меня прекрасные управители и капитаны.

– Вероятно, этим и объясняется приобретение твоего лондонского особняка, – кивнула Пиппа. – А я все дивилась, откуда такое богатство.

– Я действительно богат.

– Но никогда не добивался титула? – с любопытством допытывалась Пиппа. – Состоятельные семьи часто покупают титулы.

– Мой отец не желал набивать карманы знати и их приспешников, и я с ним согласен, – с нескрываемым пренебрежением ответил Лайонел и, встав, поднял с земли фляги. – Нам пора. К полудню нужно добраться до Чендлерз-Форда. Придется скакать во весь опор.

– Но иногда и останавливаться, иначе я просто не доеду, – возразила Пиппа.

– О, я не собирался гнать коней без остановки, – заверил Лайонел улыбаясь и получил в ответ сухой кивок.

Они пустились в путь, держась, как и накануне, окольных дорог и тропинок. Пиппу почти не удивило, что Лайонел так хорошо знаком с этими глухими местами. Он оказался владельцем торгового флота и фамильного дома в Чизуике. Только в другой жизни он был придворным и доверенным лицом испанского короля. Любой его поступок, любое действие больше не могли поразить Пиппу.

Во второй половине дня они пересекли луг, пестревший маргаритками и одуванчиками. Впереди лежало крошечное поселение Чендлерз-Форд, стоявшее на узком притоке реки Итчен.

Лайонел спешился и снял недоуздок с измученной лошади.

– Здесь мы их отпустим, – велел он. – Мал кол м позаботится о них, когда будет время. А пока пусть спокойно пасутся.

Пиппа сползла на землю и стояла, устало прислонившись к своей кобылке. Ноги отказывались ей служить. Только бы это изнурительное путешествие не повредило ребенку!

Лайонел посмотрел на нее. Обычно белое, усыпанное веснушками личико сейчас приобрело сероватый оттенок. Под глазами легли фиолетовые тени. Кожа на скулах натянулась. Прежняя худоба, казавшаяся следствием неуемной энергии и брызжущего через край жизнелюбия, сейчас производила впечатление агонии увядающего цветка, чей стебель бессильно клонится к земле.

Усталость была не просто физической. Из нее будто вынули какой-то стержень, и теперь жизнь медленно, по капле, утекала прочь.

Горечь и гнев зажглись в нем, и он приветствовал их очистительный поток. Лайонел обещал, что не станет навязываться ей: просто примет ее приговор и будет молча страдать под бременем своей вины. Но теперь он решил нарушить слово. Пора отбросить угрызения совести, раскаяние, отвращение к себе. Они только ослабляют его, лишают сил.

Он подошел к Пиппе, все еще опиравшейся на лошадь, обнял, поцеловал в губы так крепко, что она изумленно вскинула голову, подхватил на руки и прижал к груди.

– Что это ты затеял? – воскликнула она. – Немедленно отпусти меня, Лайонел.

– Ни за что. Я понесу тебя через луг, к маленькой хижине у брода. Там ты отдохнешь у огня, а хозяйка приготовит настой из трав. Прежде чем снова тронуться в путь, ты должна выпить подкрепляющего.

– Я не больна, – запротестовала она, бессознательно прильнув к его мощному телу, нежась в его объятиях, как в колыбели. – И вполне способна решить сама, когда мне отдыхать… и не только это!

– Возможно, но сейчас позволишь мне принять решение за тебя, – спокойно ответил он, ступив на луг. – Так будет гораздо проще и легче для нас обоих.

– Почему это вдруг?

– Это тот случай, когда одна голова лучше, чем две. И пусть это будет моя голова, – парировал он.

– Что это дон Аштон делает с Пиппой? – спросила Луиза, глядя им вслед.

– Понятия не имею. Надеюсь только, что он знает, – ответил Робин. – Помоги мне расседлать коней.

Пиппа, решив, что должна экономить силы для более важных дел, не стала сопротивляться. Они прошли через маленькую калитку, куда с трудом мог протиснуться один человек, и оказались на узкой дорожке, вернее, выложенной камнями тропинке, ведущей к броду, по которой могла проехать телега. У самого берега стоял маленький, чисто побеленный домик.

Лайонел постучал условным стуком, и дверь немедленно открылась.

Пиппа уставилась на сгорбленного старика в лохмотьях.

– Малколм, – помедлив, прошептала она. Тот расплылся в улыбке, едва видной сквозь покрывавшую лицо грязь.

– Да, леди Нилсон, он самый. Входите.

Лайонел усадил Пиппу на грубо сколоченный диванчик у огня.

– Подними ноги.

Она не задумываясь послушалась и привалилась спиной к сиденью. Лайонел туго свернул плащ и подсунул ей под плечи.

– Где хозяйка Эббот?

– На задах дома. Сейчас позову, – откликнулся Малколм, глядя на Пиппу с плохо скрытым сочувствием.

Лайонел встал спиной к огню. Пиппа молча смотрела на него. Он, казалось, чувствовал себя здесь как дома. Все тяготы безумного броска через полстраны словно отошли в прошлое. Но несмотря на это, Пиппа чувствовала, что настает самый опасный момент их путешествия.

– Ты о чем-то хочешь спросить? – обронил он, ощутив ее настойчивый взгляд.

Она покачала головой:

– Пока нет.

Пиппа вдруг распознала железную решимость, скрытую за внешней сдержанностью. Она светилась в его глазах, придавая ледяной оттенок серому цвету, и в линии плотно сжатых губ. Лайонел был твердокаменным, несокрушимым, таким же могучим и непобедимым, как старый, глубоко укоренившийся дуб в долине, и теперь Пиппа почему-то уверилась, что он возьмет над врагами верх и выйдет победителем. Спасет ее и ребенка. Нанесет поражение Филиппу, а в его лице и всей Испании.