Через мгновение она рассмеялась, — о, дорогой. И преувеличить немного нельзя?
— Нет, при исполнении обязанностей нельзя. Твое о ней мнение?
— Должно быть забежала по дороге домой, как ты сказал. Она даже не переоделась.
— Прозрачный белый нейлон — ее униформа?
— С просвечивающим нижним розовым бельем. Не стоит упоминать где нижнего белья нет. Рядом с нею красивый парень — будто телевизионный демонстратор моделей, красиво загорелый, с вьющимися черными волосами и яркими белыми зубами. Одетый в гражданскую одежду, спортивный пиджак и брюки, но он носит их, как форменную одежду, я думаю, он моряк, с базы, возможно авиатор, в увольнении. У летающих моряков несколько иная выправка, чем у плавающих моряков. Живя в Пенсаколе их быстро научишься различать. Гарольд позеленеет от ревности, если узнает, что его маленькая королева из офиса гуляет с молодым человеком.
Я случайно повернул к ним взгляд. Это был Брейсуейт. Я же требовал большей информации о Муни. Посадите кого-нибудь покопать о нем грязи, — просил я. — Поищите в его прошлом, в его доме, в его офисе.... Как этот морской летчик проделал работу по сближению с секретарем Муни — непонятно, но похоже, что они встретились не случайно.
Она молода и очень красива. Со слабостью Муни к волокитству, он едва ли выбрал бы себе ведьму с которой мог бы делить свои рабочие часы. Я вспомнил, что мне говорили, что отбор у него был значительно суровый.
Электрооборудование врача видимо требовало чтобы его медсестра надевала шапочку на самый верх ее бледных волос и это придавало ее голове невообразимые размеры. Повидимому ей много приходилось тратить на прическу времени, чтобы работать почти без выходных. На мой вкус она была полновата, все у нее выдавалось вперед, особенно спереди, но талия ее была мала и руки казались очень пропорциональными, когда просвечивали сквозь полупрозрачные рукава ее медицинского костюма. Белые чулки и грубые, на низком каблуке, белые туфли не могли скрыть тот факт, что ее круглые икры и приятные лодыжки выдержали бы всякую критику.
— У тебя цепкий взгляд, доктор, — сказал я, да, он из морской авиации.
— Ты не туда смотришь, — сухо произнесла Оливия, — поскольку ты знаешь его, я полагаю он тот, с кем тебе предстоит встреча.
— Может быть. Он уже проделал одну работу. Теперь посмотрим, как он справится со второй. — Я рассеянно глянул на часы. — Давай займем место. Не хочешь же ты стоять, когда природа зовет меня вот уже сто сорок три секунды. Я усадил ее за боковой стол. Она начала стягивать перчатки, глядя на молодую парочку в баре.
— Я не понимаю.... Он пытается выведать у нее информацию о Гарольде, для тебя, я полагаю. Да, он разыскал нужного человека. У нее должно быть имеется множество самой захватывающей информации о нем.
— Давай надеяться, что это именно так, — сказал я, — но подошло время уйти. Я встал и сказал ей самым безоблачным супружеским тоном, — закажи мне один бурбон и воды, дорогая, если сможешь поймать официанта. Я скоро вернусь.
Я не смотрел на бар когда выходил, но я знал, что Брейсуейт все еще вел разговор с блондинкой в белом медицинском костюме. Или он забыл, или он не был моим связным, или наши часы шли неверно, или же время ему было назначено на минуту или на две позже моего. Я вошел в кабинку, выложенную керамической плиткой и помочился самым прозаическим образом. Когда я вышел, чтобы помыть руки, он уже стоял тут и тоже мыл руки. В вестибюле ты находились одни.
— Говори кратко, — сказал я.
— Группа для допроса уже в городе. У меня записан их адрес и телефон....
— Никогда ничего не записывай. Дай сюда.
Он вырвал листок из маленькой записной книжки и передал его мне. Я запомнил информацию и бросил бумажку в унитаз.
— Что ты знаешь о деле?
— Я думаю много, сэр. Вы уже выявили "нашего" человека?
— Да, выявил. Приказ — взять немедленно. Ты видел леди со мной? Ты вероятно помнишь ее по авианосцу — доктор Мариасси.
— Да, сэр.
— Если я буду занят, и дела пойдут туго, я перекладываю на тебя ответственность за нее. Поскольку ты участвуешь в деле — ее нам нельзя потерять. Ты должен сохранить ее живой и здоровой. Если сможешь остановить пули или нож своей собственной головой, или сердцем, используй это, смотря по тому, что у тебя крепче. Уяснил ситуацию?
— Да, сэр.
— Ты вооружен?
— Да, сэр.
— Ты умеешь стрелять?
— Да, сэр.
Это могло означать, что не такой уж он хороший стрелок, — думал я грустно, — глядя на него; и если он стреляет метко, то только по бумажным мишеням. Моряки не очень-то увлекаются маленьким калибром — можно представить, как моряки стреляют — у них имеются всякие способы для меткой стрельбы. Не всякий человек, который знает как стрелять, сможет ответить на этот вопрос не имея опыта. Это были самые лучшие выводы, которые я мог сделать на этот момент.
— Но где я могу тебя найти, если ты мне понадобишься сегодня вечером? — Спросил я. Не на авианосце же, я полагаю, ты живешь?
— Нет, сэр. Я временно проживаю в гостинице на местной базе.
— Твой телефон?
— В моей комнате нет телефона, но если вы позвоните мне на базу...
— Черт, мне не хочется связываться со всем этим, — сказал я нетерпеливо. И я не могу послать леди в гостиницу для холостяков-офицеров, — нахмурился я. — А как эта медсестра? Она живет одна?
— Я думаю, одна.
— Как далеко зашли с ней твои отношения? Может ли она пригласить тебя к себе, если ты с ней договоришься? Поскольку уж ты не можешь пригласить ее к себе.
Он слегка покраснел. — Да, сэр... Конечно, сэр. Она хорошо ко мне относится. Я собирался посоветоваться с вами об этом. Я уже не ребенок, но я не знаю как далеко... Я хочу сказать, что они не сказали мне, могу ли я так поступить...
— Я хочу чтобы ты провел ночь с ней, по-крайней мере я буду знать, где тебя разыскать в случае необходимости. Это так же даст тебе возможность исполнять свою первоначальную миссию, которая заключается, по моему мнению, в сборе информации о ее хозяине. Что еще ты сделаешь или не сделаешь целиком и полностью зависит от тебя. Это будет продолжаться так долго, насколько долго ты сможешь дружить с нею не вызывая подозрений.
Он колебался. — Да, сэр, — сказал он неохотно.
— Возражения есть?
— Значит, этому нет никакой альтернативы? И все это делается так убийственно хладнокровно.
Я вспомнил об наших отношениях с Оливией два часа назад. Я полагаю, что они дали мне теплые и сентиментальные чувства познания, что вокруг тебя есть люди, для которых секс имеет символическое значение и я решил показать, что это истощает мое терпение.
— Иисус! — воскликнул я, — моряк и так совестливо относится к женщинам? А я считал, что у вас имеются девушки в каждом порту.
Он весь подтянулся. — У меня много девушек, сэр! Дело не в этом. Просто она кажется мне еще таким ребенком....
Проклятое дело, в него проникло столько красивых девчонок.
— Ты думаешь, что она красивая девчонка, но ты не думаешь, что она пойдет в постель с тобой? — Спросил я. — Да, я подал тебе намек. Если уж ты не сможешь лечь в постель с молодой леди под фальшивым предлогом, тогда притворись пьяным и проведи всю ночь на полу. Если она действительно красивая девчонка, и если даже нет, она вероятно затащит тебя на кушетку и не позволит спать на полу. Она может даже утром сварить тебе кофе. Согласен?
— Да, сэр. Прошу извинения, я не предполагал...
— Есть ли у нее какое-нибудь интересное сообщение относительно доктора Муни?
— Не много. Я еще и не пытался ее как следует расспрашивать. Я ведь только недавно... вошел с ней в контакт, а точнее — за ленчем. По ее словам, доктор любил таскаться за женщинами и водит ее за нос. Свою предыдущую девушку он покинул, Дотти говорит, потому что она начисто износила свою пару обуви — вот такой он человек. Муни рассказывает Дотти о своих любовных делах с другими женщинами и намекает, что она может разделить его блаженство, если захочет. До сих пор, говорит она, она этого не хотела, но удержаться очень трудно. Она подумывает перейти на другую работу, но он хорошо ей платит.