–  Какой откат, какой консерватизм. Европа полевела, скоро Францию и Италию так тряхнёт!

–  Чу, слышу голос не мальчика, но мужа, – обрадовался патлатый Виктор Степанович, – вы, простите, кем будете, э-э-э, поэт?

–  Ещё и художник.

–  Конечно, конечно, поэт и художник. А скажите, Игорь, вы когда в последний раз выезжали за рубеж?

–  Давненько, в Венгрию, срочную там служил.

–  Ах, в Венгрию, – торжествующе разулыбался оппонент, – а я то думал вы прямиком из Рима к нам, или из Страсбурга.

Чудо патлатое недавно (я ухом чутким терминаторским всё слышал, невзирая на шум, гам и гитар трезвон) прибыло из Европы, чем сдержанно гордилось, снисходительно рассказывая о тамошней замечательной мешанской жизни.

–  На хрена в такую даль переться чтоб новости узнать? Скоро спутники зависнут над земным шариком, начнут принимать и передавать информацию на специальные устройства. И тексты-распечатки свежих газет всех городов мира и цветные фото и далее фильмы. В режиме реального времени, секунда в секунду в Москве, Токио, Париже, деревне Гадюкино. Как там, «товарищу Шурику» в кино почтенный аксакал сказанул? «Так выпьем же за кибернетику»?! Наливай, чего уставился? Гайдай врать не будет, ждёт человечество скорое торжество разумных машин.

Виктор засуетился с бутылкой, а его собеседник, Павел, ал; подобрался от моих слов, как кобра перед броском, как леопард перед прыжком. Собственно ради знакомства с Павлом и решил немножко тролльнуть ВиктОра…

–  Игорь, а вы кто по образованию?

–  Нет верхнего образования, Паш, только средняя школа и чтение, чтение, чтение, которое, как известно – есть лучшее учение. По профессии, чем на хлебушко зарабатываю, – литератор и художник.

–  Просто я подумал, коллегу встретил, я на мехмате Киевского университета старший преподаватель.

–  О, у старика Глушкова?

–  Какой же Виктор Михайлович старик?

–  Мощный! Мощный старик, гигант мысли и отец советской кибернетики!

–  Ах, вы в этом смысле. Но без шуток, так оно и есть.

–  О чём и речь! Давай, доцент, жахнем за искусственный интеллект, чтоб он зачах в зародыше.

–  Я не доцент, и почему такое неверие в робототехнику?

–  В робототехнику как раз верю. Как вырастим монстра железного, так захватит он планету, уничтожит человечество.

Павел снисходительно посмотрел на жалкого любителя, черпаюшего информацию из научно-просветительских журналов и терпеливо начал разжёвывать невозможность «восстания машин».

Убедительно докладывал питомец глушковской школы, толковый препод, сразу видно. Но только МНЕ известно, как оно случится в не столь уж и отдалённом будущем. Не стал раскрывать инкогнито попаданца-киборга, всё одно не поверит учёный, сочтёт всё сказанное бредом полупьяным, либо розыгрышем подвыпившего художника, начитавшегося «Техники Молодёжи». Зато есть, есть контакт в глушковской «конторе», сие очень здорово. Не зря время потерял, Валеру сопровождая. Намеревался ещё пообщаться с киевлянином, но тут краем глаза заметил товарища Грушина в состоянии крайнего опьянения. А его вещи на территории «ЗИЛа» хранятся, да и надо до вагона доставить барда, живого и здорового в этом варианте многомирья.

–  Валера, ау!

–  Игорь, привет – Грушин полез обниматься, – я вообще-то не пью, точнее, очень мало пью, практически не пью. Но сегодня…

–  Понятно, понятно, в честь пятидесятилетия Великой Октябрьской Социалистической Революции сам Маркс велел. Пошли-ка под кран, комсомолец юный, охолонёшь малость.

Без пяти минут авиационный инженер не споря и не пытаясь доказать кристальную трезвость, прошествовал в ванную где и «освежился». Беречь Грушина надо, беречь, чем больше он мир этот жизнью своей, поступками, делами, песнями изменит, тем больше шансов, что не повторится та печальная тема по изничтожению людской цивилизации грёбаными компьютерами на ножках и колёсиках.

Такси удалось заказать по телефону, почти и не ждали, поволок Валеру с гитарой и большой сумкой по лестнице – с пятого этажа да вниз, да с моими-то данными, да легко! Майор Перегудов уважительно кричал вслед: «Здоровый чертяка! Бывай. Ещё встретимся»!

Червонец с профилем вождя широким, «купецким» жестом извлечённый из пачки, с ясно-понятным намёком, мол и ещё получишь, вези, извозчик, утихомирил шофёра, вякнувшего поначалу что-то о невозможности перевозки пьяных пассажиров.

–  Шеф, надо золотого человека на поезд доставить, потому не бухти, считай, на этот вечер зафрахтован. Сибиряки не обидят, не боись, мы не из жадюг.

–  Сделаем в лучшем виде, – флегматично ответствовал водила, но чирик в карман убрал молниеносным движением фокусника. Таки профи…

Юбилей Октября в СССР и «соцлагере» праздновался широко и радостно, вышли новые р-р-революционные фильмы, театральные постановки с «пгиятно картавящим» Ильичем, устраивались экскурсии школяров из глубинки в Ленинград, к «истокам». Досрочно вводились в строй предприятия, годовые планы выполнялись к заветной дате, много чего случилось в красно-кумачовом ноябре 1967 года.

Я же, обнаглев, даже плакаты не таскал на мегапраздничной демонстрации, отговорился «особым заданием». Хорошо у графоманящего главы КГБ состоять в иллюстраторах, все вопросы мигом снимаются. А ведь и покойный Андропов не чужд был писательства, правда Юрий Владимирович всё больше сонеты ваял. Ну а Семён Кузьмич выдавал на-гора классический рубленый текст о героях партизанах, чутка подправленный литобработчиками. Хотя, на общем фоне советских «инженеров душ человеческих» Цвигун вполне на уровне. Вторая встреча с чекистом-писателем состоялась 12 ноября в конспиративном особнячке на Воробьёвых горах.

–  Проходи, гость дорогой, располагайся, – добродушно рокотал генерал, – посидим, дела и планы обсудим, текст ушёл в издательство, иллюстрации твои приняты.

–  Приятно слышать, спасибо, Семён Кузьмич.

–  Скажи, друг ситный, а ты командира отряда специально под Брежнева изображал?

–  Ну, если только самую малость, типаж, общие, собирательные черты отважного политрука. Леонид Ильич ведь в штабном блиндаже не отсиживался. В десанты ходил, в тыл к немцам, где и ранен был.

–  Орёл! Однако, орёл! Далеко пойдёшь, если дурь из головы выбросишь и учиться начнёшь.

–  Поздно учиться, товарищ генерал-полковник, в 25 лет на первый курс, когда сверстники уже капитанские погоны примеряют?

–  Ишь, взыграло честолюбие. А ты на других не смотри, иди спокойно своей дорогой. На художника категорически не желаешь поступить?

–  Нет. Там переучиваться заставят, все нервы истреплют мэтры.

–  Да, показали профессуре твои работы, как начали морщиться, то не так, это не этак. Дескать, кич, штамповка, даже пресмыкательство перед Западом пришили, представляешь? И манеру письма, мол очень сложно, почти невозможно исправить.

–  Я, Семён Кузьмич, слово в слово то же самое выслушал, чуть раньше. Ну их, пердунов замшелых.

–  Хм, а в Литературный институт пойдёшь? Говоришь грамотно, много читаешь, пишешь стихи недурные, есть что предъявить приёмной комиссии, да и потом, – Цвигун гордо приосанился, – моё слово тоже кое-что значит.

–  Неожиданно.

–  А ты подумай, подумай.

–  Что тут думать, товарищ генерал-полковник, Согласен!

–  Молодец! Поговорю с Пименовым, с Владимир Фёдоровичем, с ректором – пояснил довольный чекист.

Ещё бы ему не быть довольным, я ж целых четыре «закладки» сделал, четыре рисунка где руководители партизан, неуловимо похожие один на Брежнева а второй на Цвигуна, обучают бойцов и умело бьют немецко-фашистских захватчиков. Две из четырёх таких иллюстраций войдёт в книгу, которую хитрый Кузьмич стопудово подарит Леониду Ильичу…

Студенчество в Литинституте, дело хорошее, главное и напрягаться то особо не надо – память киборга надёжно удерживает десятки и десятки тысяч томов лучших «перьев» планеты Земля, творивших вплоть до 2198 года, до порабощения беспечного человечества искусственным интеллектом. Уж поди найду чего «вытащить» для курсовой то для работы…