Галина смерила его взглядом и проговорила с нарочитым удивлением:

— Подумать только, вы даже успели что-то заметить! Мне, признаться, казалось, что, кроме самогона, вас уже ничто не интересует. Какая досадная несправедливость с моей стороны, правда? Вы, оказывается, не забывали даже следить за мной! Вам кто-нибудь поручил или сами додумались? — Она презрительно опустила уголки губ.

— Никто мне не поручал, — хмуро сказал Алексей. — Вышло случайно. Но уж коли вышло, хотелось бы знать, что это значит?

— Вы так спешили уличить меня и чем-то, что сразу пустили в ход главный козырь, — будто не слыша его, продолжала Галина. — Вот уж напрасно! Я как раз собиралась все вам рассказать. Козыри вообще следует придерживать до поры до времени, а то они могут и не сыграть!

«Ишь, сатана, даже поучает!» — подумал Алексей, удивляясь про себя, с какой легкостью он из атакующего превратился в атакуемого.

— Ладно, препираться нам нечего! Хотели рассказать, так рассказывайте!

Она, видимо, поняла, что нужно переменить тон, и сказала сухо и неприязненно, точно желая поскорее отделаться от неприятной обязанности:

— Микола Сарычев передал мне список парканской организации.

— Что еще за организация?

— В Парканах скрывается группа офицеров, они ведут большую работу, имеют оружие

— Сколько их там?

— Десять человек.

— Всего десять?!

— Не знаю, может быть, и больше. В списке только десять фамилий.

— Давайте сюда список!

Галина вздохнула:

— Не будьте наивны, Седой! Неужели вы думаете, что я стану держать при себе такой документ?

— Где ие он?

— Вызубрила и сожгла. Если есть на чем писать, я вам продиктую.

Алексей достал бумагу и огрызок карандаша. Присев на бугорок, записал десять названных ею фамилий.

— Явка у них есть? Пароль?

Галина сказала и это.

— Хорошо. Теперь объясните мне, почему именно Микола передал вам этот список? Да еще втихую, чтобы никто не видел?

Галина вздохнула еще горестней:

— Неужели и это надо объяснять? Скажите, вы сами-то что-нибудь узнали у Нечипоренко о состоянии его дел? Ага, нет!.. То-то же. Из «щирого» самостийника слова не вытянешь, он из-за каждой мелочи торгуется, как базарная спекулянтка! А мне Викентий Михайлович велел разузнать все, что возможно, об обстановке в районе. Вот и пришлось искать другие способы информации. Удалось обработать Миколу Сарычева и еще одного человека.

— Кого?

— Есть тут один…

— Говорите кто!..

Видимо, А. лексей произнес это излишне категорическим тоном. У Галины тотчас же вспыхнули щеки, а в глазах зажглись злые, строптивые огоньки.

Ничего я вам больше не скажу! Передайте Шаворскому список и явки парканской группы, и хватит с вас! Остальное я сама найду способ сообщить ему. Да и вообще, пока еще не все ясно…

Алексея так и подмывало намекнуть, что и об ее отношениях с Цигальковым ему уже известно, но он вовремя сдержался: черт с ней, еще спугнешь ненароком!

Он сделал попытку исправить положение:

— Зачем же искать еще какие-то способы? Давайте я все заодно и передам, вам же меньше хлопот.

— Подумать только, какая бескорыстная забота! — усмехнулась Галина. — Оставьте ее при себе! Я скоро сама приеду в Одессу со всеми сведениями. И не следует, знаете, выезжать на других: вы здесь пьянствовали, я работала, а получится, что все сделано вами!

Вон что! Эта особа просто-напросто не желала делиться с ним своими заслугами!

— Причина-то, на мой взгляд, несолидная, — сказал он, вставая. — Одно ведь дело делаем.

— Одно, да по-разному. Каждый в меру своих способностей! И хватит, может быть? Время позднее.

Рдели облака над краем земли. В буераках копились тени. Заканчивался этот трудный день, который надолго запомнится Алексею.

Впереди до самого рассвета предстояла тряская дорога. Фургон тарахтел. Пассажиры сидели спиной друг к другу, молчали…

Когда они подъезжали к Тирасполю, вставало солнце. Над Днестром таяла нежная, непрочная пленка тумана. От травы потягивало росистой свежестью.

Спрыгнув с фургона вблизи Крепостной Слободки, Алексей был уверен, что больше никогда не увидит ни Галину, ни ее возницу. Но встретиться им довелось в тот же день.

План у Алексея был такой: в три часа дня найти «своего» в трактире «Днестр», поручить ему съездить в Бычки и любыми средствами выяснить, что сообщит Галине Цигальков, главное — срок мятежа. Затем дать есаулу уехать к Нечипоренко, а девицу сразу же обезвредить. Что касается Паркан, то ими займется уездная ЧК, где Алексей решил побывать вечером, перед отъездом, когда там будет поменьше народу…

Чтобы зря не болтаться по городу, он пошел к Днестру и в прибрежных кустах проспал до часу дня. Проснулся разбитый, со звоном в ушах: тени почти не осталось, он лежал на самом солнцепеке. Вокруг было тихо, ни живой души. Только неутомимые кузнечики точили что-то в траве да река поплескивала на отмели. Алексей выстирал портянки и рубаху и, пока они сохли, развешанные на кусте, сам залез в воду.

Легкий, взбодренный, шагал он в Тирасполь.

Городок совсем разомлел от жары. Медленная теплилась жизнь на его улицах. Сидели старухи под навесами крылечек. Редко и лениво проползали телеги в бычьих упряжках. Окованные колеса тупо стучали на выбоинах дорог, и пыль подолгу висела в горячем воздухе, покрывая жестяные вывески портняжных, сапожных и часовых мастерских.

Близ вокзала навстречу повалила толпа: прибыл поезд из Одессы. На базарчике шла бойкая торговля. Хитроглазые спекулянтки набивали мешки тряпьем, выменянным на картофель и кукурузные лепешки. Заезжие крестьяне из окрестных деревень подыскивали пассажиров. Стоял гомон, и где-то рядом, за кирпичным зданием вокзала, сердито и мощно отдувался паровоз.

Трактир «Днестр» помещался в низком сводчатом полуподвале. На его двери был намалеван усатый приказчик с пробором по середине головы: в одной руке он держал свиной окорок, в другой — пивную кружку, над которой клубилось кучевое облако пены. В глубине трактира за стойкой, где, закрывая всю стену, возвышался огромный дубовый буфет, хозяйничал благообразный старик в клеенчатом фартуке. На дощатом помосте мордастый парень в грязной сатиновой рубахе фальшиво наигрывал на гармошке. Посетителей обслуживали горбатый половой и тощенький, неряшливо одетый мальчонка в галошах на босу ногу, напомнивший Алексею Пашку Синесвитенко. Деньги брали вперед.

Алексей сел у стены возле входа. Мальчик принес ему поесть. Ни окороками, ни пивом здесь и не пахло. Сушеную рыбу с мамалыгой давали только одну порцию Зато подслащенный сахарином чай можно было пить сколько влезет — к двум кружкам полагался корж из кукурузной муки, пресный и безвкусный.

Прихлебывая кипяток, Алексей разглядывал сидевших за столиками посетителей. Главным образом это были приезжие. Усталые, изголодавшиеся, они жадно набрасывались на еду, и было видно, что костлявая рыба и жидкая мамалыга были для них признаками царившего в этих краях изобилия. Они заказывали по десять кружек чаю, впрок запасаясь твердыми, как из цемента, коржами.

За широким столом возле помоста сидела компания завсегдатаев: три подозрительных парня, матрос с затекшим глазом и две женщины в цыганских шалях. По шумному веселью за тем столом нетрудно было понять, что для этих клиентов у трактирщика нашлось кое-что покрепче чая. Гармонист перегибал через колено обшарпанные мехи гармошки и, безголосо напрягая глотку, пел «Лимончики» — песенку уголовных дебрей Молдаванки:

Я умею молотить,

Умею подколачивать,

Умею шарики крутить,

Карманы выворачивать…

Компания вразнобой подхватывала припев:

Эх. лимоны, вы мои лимончики!..

Матрос на ложках дробно отбивал такт.

Прочие посетители с опаской и любопытством прислушивались к их разухабистому веселью.