В одном месте стена была разрушена. Темнел широкий пролом с острыми зубчатыми краями.

Микоша остановил Алексея.

— Тут, — шепнул он. — Подходяще: все увидим, как в театре,

Алексей поставил бидон и огляделся.

За пустырем сгрудились жилые дома, В них кое-где еще светились окна.

Слева, сразу за оградой элеватора, начиналась просторная территория грузовой пристани. Было слышно, как далеко-далеко, за молом, шумят волны. Свежий ве. тер гулял по пустырю, шевелил мусор…

Теперь надо было запастись терпением и ждать столько, сколько потребуется Микоше, чтобы осознать провал затеянного бандитами поджога.

Они сели на землю возле пролома, Микоша придвинулся к Алексею.

— Ветерок-то, а? — зашептал он громко, не слишком даже заботясь об осторожности. — Раздует будь здоров! Ох и погреются нынче комиссары)

— Слушай-ка, — сказал Алексей, — ты мне объясни, на элеваторе свои люди, что ли?

— А то как же! — охотно отозвался Микоша. — Главный кладовщик. Хозяин ему английскими фунтами заплатил, можешь себе представить? Иначе ни в какую!не соглашался.

— Но согласился же?

— Согласился… Две трети вперед, остальное после.

— А как он все устроил?

— Ну, то просто. Подрядил Фомку и еще пару биндюжников из наших зерно возить. Они ему и завезли под мешками ни много ни мало — тридцать четвертей керосину.

— Тридцать четвертей? — с сомнением повторил Алексей. — Силен ты врать!

— А на кой мне! — искренне удивился Микоша. — Правду говорю, Потерпи маленько, увидишь, как полыхнет.

Помолчав немного, Алексей спросил.

— Кладовщик сам и запалит?

— Тю! Больно ему надо! Кладовщик, гадюка, нынче дома сидит, деньги считает…

Микоша вдруг осекся.

По двору кто-то ходил. Алексей затаил дыхание: это могли быть чекисты.

В темноте за стеной тлел огонек папиросы. Трое мужчин прошли мимо пролома. Один говорил:

— …соснуть надо. Утром два пульмана разгружать… —

По-видимому, это были рабочие с элеватора.

Когда их шаги затихли в отдалении, Микоша иронически просипел:

— Ты слышишь, он еще беспокоится за разгрузку! Завтра он будет искать полку, куда зубы положить!..

Алексей подумал, что так бы, пожалуй, и случилось, если бы поджог удался. Тысячи рабочих семей не получили бы хлебного пайка. Тысячи людей, ребятишки!.. Их завтрашний день — в том здании, что темнеет впереди, в хлебных закромах, куда бандиты завезли тридцать четвертей керосина… Алексей почувствовал, как к горлу комком подкатывает ненависть…

«Спокойно! — сказал он себе. — Спокойно. Не распускаться. Все получат сполна, дай срок!..»

Больше они не разговаривали.

Прошло еще с полчаса. Становилось прохладно. Ветер то утихал, то занимался снова.

Вдруг Микоша приподнялся на локтях и потянул носом.

— Чуешь?

Алексей понюхал воздух и почувствовал только кислый запах давно не мытого тела, исходивший от Микоши.

— Ни черта нет, — сказал он, — помнилось тебе.

Микоша еще посопел, внюхиваясь, и лег. Но через минуту снова поднялся:

— Да что тебе, заложило? Пахнет!..

И тут Алексей действительно уловил тонкий, едва ощутимый запах гари.

У него похолодело внутри. Он оглянулся на пустырь, не горит ли там чего. Или от жилья нанесло?..

Пустырь был черен. В домах погасли последние огоньки.

А запах становился все отчетливей, все гуще.

И вдруг приутихший было ветер швырнул в лицо теплую удушливую горечь дыма…

— Теперь чуешь? — возбужденно прохрипел Микоша. — Началось… Алексей вскочил, бросился к пролому. Со стороны моря быстро розовел воздух, и на его фоне проступили четкие контуры здания с косой висячей галереей зерноподъемника. Темнота над ней шевелилась, меняла очертания, и с каждой секундой все заметнее было, что это не темнота, а дым, плотной массой текущий в небо…

Алексей еще не верил, еще надеялся на что-то. Но тут, на мелкие осколки дробя тишину, во дворе элеватора тревожно и часто забился пожарный колокол…

Все смешалось в голове Алексея. Из сумятицы мыслей выплыла одна, страшная в своей неопровержимости: предательство!.. Оловянников не узнал о готовящемся поджоге. Предупреждение Алексея не дошло до него!..

Что же теперь делать? Бежать спасать то, что еще можно спасти? А Микоша?!

Припав к пролому, Микоша жадно смотрел вверх, туда, где над крышей элеватора вот-вот должно было вынырнуть открытое пламя.

Зарево уже заметили в разных концах города. Где-то поблизости заревел фабричный гудок. Ему отозвались гудки с Пересыпи и с вокзала. Ударили в набат на колокольне женского монастыря, и густой протяжный звон разнесся над спящей Одессой.

— Пора! — Микоша оторвался от стены, обернул к Алексею застывшее в довольной гримасе лицо. — Сейчас второго петуха пустим! Они у нас побегают!

— Погоди!.. — выговорил Алексей.

Он еще не представлял, что будет делать. Знал только, что Микоше надо помешать…

— Чего годить? Самое время! Где бадейка?

Он нашел бидон, схватил его и приказал:

— Айда за мной! Живо!..

— Да погоди же ты!..

Микоша только рукой махнул. Пламя наконец вырвалось, осветив пустырь и груды строительного мусора. Микоша длинными кошачьими скачками бежал к стоявшим поодаль домам.

Путаясь в рваной подкладке пиджака, Алексей нашарил браунинг во внутреннем кармане.

В голове мелькало: «Нельзя! Ведь знают, что мы вместе, догадаются». Но раздумывать не оставалось времени: Микошу надо было остановить во что бы то ни стало!

…Посреди пустыря, оскальзываясь на мелкой щебенке, Алексей настиг его и сграбастал за плечо.

— Стой!

— Скорей! — Микоша взмахнул бидоном. — Пока не всполошились…

— Стой, тебе говорят!

— Ти-ха! Очумел, что ли!

— Брось бидон!

Трудно сказать, зачем он это делал: надо было стрелять не мешкая.

— Ты что, парень?!

Микоша, рванулся, высвободил плечо, но Алексей тотчас опять схватил его. Крикнул, задыхаясь:

— Бросай по-хорошему, бандитская морда, убью!..

Микоша отшатнулся. Было уже совсем светло Он увидел браунинг и — все понял.

— Ты?! — хрипло выдавил он. — Ты?!

Он выпустил бидон, присел и вдруг что было силы ударил Алексея по руке. Хватаясь за карман, метнулся в сторону.

— Стой! — еще раз крикнул Алексей.

В тот же момент Микоша выстрелил. Полыхнула вспышка. Грохот на несколько секунд оглушил Алексея. И он два раза нажал спуск, почти не слыша своих выстрелов…

Элеватор пылал, пламя бушевало, окутывая здание с четырех сторон. Алексей понял, что делать ему там нечего. Микоша валялся на спине, выкинув над головой кулак с револьвером. Присев на корточки, Алексей наскоро обшарил его карманы. Нашел пачку папирос «Сальве», немного денег, серебряные часы-луковицу и два конвертика с кокаином. Все это он оставил при Микоше. Револьвер тоже не взял. Бидон с керосином на всякий случай опрокинул.

Покружив в лабиринте переулков и тупичков, он выбрался к Потемкинской лестнице.

Навстречу бежали люди. Чтобы не вызывать подозрений, Алексей не торопясь поднялся на Николаевский почувствовал, что у него, как от удара, саднит предплечье. Он остановился, пощупал. Рукав был разорван и влажен.

«Э, да меня ранило!» — подумал он.

Микошина пуля скользнула чуть выше локтя и неглубоко распорола кожу. Ранка была пустяковая, но она сразу изменила планы Алексея… Он свернул на Пушкинскую, потом на Успенскую и припустил со всех ног к Резничуку…

Растерзанный, задыхающийся, предстал он перед Шаворским.

— Микошу убили!..

Вопреки ожиданиям, это известие произвело на Шаворского не слишком сильное впечатление.

— Спокойно! — сказал он. — Где убили? Кто?

Едва переводя дыхание, Алексей рассказал, что все произошло как раз в тот момент, когда они с Микошей собирались поджечь жилые дома вблизи элеватора. Он так, мол, и не разобрал, на кого они напоролись: то ли на милицию, то ли на чекистов. Алексей едва ноги унес, а Микошу сразу наповал.