КУСОЧЕК “ПЕСТРОЙ" ИСТОРИИ

Безделье становилось наконец в тягость. Город Алексей уже знал, фотографии, оставленные Инокентьевым, были изучены до последней черточки, рыбалка надоела, и если он продолжал ходить с Пашкой в порт удить рыбу, то лишь потому, что так можно было убить время и существенно пополнить их более чем скудный рацион. От Синесвитенко он узнал, что Оловянников давно приехал, но это не внесло в его жизнь никаких изменений.

Синесвитенко являлся домой поздно. Он возглавлял группу активистов, которые собирали среди рабочих вещи для обмена на продукты. На заводе сельскохозяйственных машин готовилась поездка в хлебные места.

Синесвитенко едва приволакивал ноги. На скулах его пятнами горел румянец. По ночам он надсадно кашлял и сплевывал в тряпку. Ел мало, неохотно, будто через силу.

— Сгоришь, Петро, — сказал ему как-то Алексей, — нельзя так.

— Не сгорю, — отмахнулся Синесвитенко. — От меня одни кости остались, а кости не горят, только тлеют… Завод надо восстанавливать, а у людей руки не поднимаются. Вот продуктов добудем — приободрятся… Отряд собрали, — рассказывал он, прихлебывая чечевичный суп. — Махнем куда-нибудь в сторону Раздельной с кулачьем торговаться. В губкоме обещали обоз. Еще разговор был об охране завода. А я так считаю, не завод надо охранять, а рабочих. Блатные шуруют в городе, как в собственной малине. Долго так будет?

— Недолго, — уверенно сказал Алексей, вспомнив митинг в Оперном театре, — за них крепко взялись.

— Пора! Моя воля, так я бы закон издал — стрелять их, где встретишь, без канители, вроде бешеных собак… Не знаешь ты, Алексей, что творилось в городе при Мишке Япончике!..

Кое-что Алексею было известно. О Мишке Япончике и его банде ходило много слухов.

Низкие кособокие домишки, дворы, пропахшие вонью конюшен и сточных канав, немощеные улицы, удушливо пыльные летом, а осенью затопленные непролазной грязью, — такой была до революции Молдаванка, район одесской бедноты, нищих жилищ, ночлежных домов, мелочных лавок и государственных «монополек». Населяли ее многодетные семьи извозчиков, ремесленников, портовых рабочих. Здесь оседал всякий пришлый люд, чаще всего голь перекатная, которую тянули в Одессу теплое солнце и надежда прокормиться около порта. Убогая, безысходная нищета царила на Молдаванке, и в ней пышно расцветала уголовщина.

Молдаванка создала свой особый вид налетчика, действовавшего в деловом сговоре с лавочниками, барышниками, владельцами извозов и постоялых дворов. Налет, ограбление, купля и продажа контрабанды возводились ими в высокую степень ремесла. Многие налетчики впоследствии открывали собственное «дело» — лавку, извозное хозяйство или увеселительное заведение.

Молдаванские ребятишки играли на пустырях «в налеты». Бандиты волновали их воображение. Налетчики жили на широкую ногу, одевались пестро, с крикливым провинциальным шиком, и разъезжали на лихачах. Это были люди, сумевшие вырваться из окружающей нищеты и «воспарить над ней».

Их главарем и предводителем был сын биндюжника с Госпитальной улицы Михаил Винницкий, прозванный Япончиком за скуластое лицо и черные раскосые глаза. Молва приписывала ему удивительные по смелости и дерзости налеты. По-видимому, среди подобных себе Япончик и впрямь был незаурядной фигурой. Хитрый, волевой, наглый, он сумел сколотить шайку из самых отъявленных молдаванских бандитов. Постепенно весь уголовный мир Одессы признал его своим вождем. Полиция была у Япончика на откупе, закон стыдливо обходил его стороной, поскольку с политикой он не имел ничего общего, и пути ему были заказаны только в те кварталы, где проживала одесская знать. Но разве и без этих кварталов мала Одесса?

Люди Япончика проникали всюду. Они наводили ужас на одесских скототорговцев, магазинщиков, купцов средней руки, и те безропотно платили Мишке щедрую дань, откупаясь от налетов на их конторы и лабазы.

Скандальная популярность Япончика была велика. Этот коренастый узкоглазый щеголь в ярко-кремовом костюме и желтой соломенной шляпе «канотье», с галстуком-бабочкой «кис-кис» и букетиком цветов в петлице гулял по Дерибасовской, сопровождаемый двумя телохранителями из самых отчаянных громил. Городовые делали вид, что не замечают его. Прохожие почтительно уступали дорогу. Небрежно помахивая тросточкой, Япончик отправлялся на Екатерининскую улицу. Там, в знаменитом кафе Фанкони, где собирались преуспевающие одесские дельцы, у него был постоянный столик. Мишка чувствовал себя здесь равным среди равных.

Япончик был честолюбив. На Молдаванке он время от времени обкладывал контрибуцией местных лавочников и закатывал шумные пиршества. Столы ломились от даровой еды, водку подавали ведрами, и в благодарность за бесплатную выпивку молдаванская голытьба нарекла Мишку «королем Молдаванки».

Но подлинную силу Япончик обрел во время гражданской войны.

То были смутные тяжелые годы. За сравнительно короткий срок в Одессе сменилось множество властей. Кто только не топтал ее прямые, выстланные сицилианской брусчаткой улицы! Австрийцы и немцы, польские легионеры, гайдамаки Скоропадского, Петлюры и Центральной рады. Были здесь войска Антанты — французы, итальянцы, греки, англичане. Занимали город генерал Деникин и атаман Григорьев.

Под ударами Красной Армии все они рано или поздно покинули Одессу, но, уходя, оставили в ней многочисленное охвостье, путь у которого был один — к Мишке.

Банда Япончика росла. В разгар гражданской войны под его началом оказалось несколько тысяч вооруженных до зубов головорезов Они хорошо знали город, имели на окраинах много потайных «опорных» пунктов, а про запас, на самый крайний случай, — такое верное убежище, как катакомбы — одесскую преисподнюю.[3]

Впрочем, крайних случаев почти не было. И при Деникине и при Антанте бандиты чувствовали себя превосходно. В прошлое отошли времена, когда Мишка Япончик «ощипывал» купцов и магазинщиков. Теперь он не брезговал и простыми обывателями. Днем в городе лютовали белые, ночью он попадал в руки налетчиков…

Деникинский генерал Шиллинг, главноначальствующий Одесского военного округа, не разобравшись в обстановке, приказал своей контрразведке ликвидировать Япончика. Он не желал делиться властью с каким-то молдаванским бандитом.

Мишку взяли, когда он один, без телохранителей, выходил из кафе Фанкони.

Три офицера-контрразведчика подошли к нему с револьверами в руках и объявили, что он арестован.

— Я?! — страшно удивился Мишка. — Здесь, наверно, какая-то ошибка. Я так думаю, что вы сильно перепутали, просто даже неприятно за вас. Я же Япончик!

— Тебя и нужно! Подними руки, да поживей!

— Зачем такая спешка? — проговорил Япончик, оглядываясь и отступая к стене, чтобы не выстрелили в спину. — Давайте разберемся, мы же свои люди…

— Я тебе покажу «свои люди»! — зарычал один из контрразведчиков. — Руки вверх, бандитская морда!

Япончик укоризненно покачал головой:

— Ай-яй-яй, смотрите на него: такой интеллигентный, а какие нехорошие слова!.. — Но руки поднял.

Когда его обыскивали, Япончик сказал стоявшему перед ним офицеру:

— Могу я просить вас опустить шпалер? А то, не дай бог, вы еще случайно выстрелите и наживете себе крупных неприятностей!

У него отняли висевший под мышкой револьвер и через весь город повели в контрразведку.

Но не успели доставить Япончика по месту назначения, как слух о его аресте распространился по Одессе и достиг Молдаванки.

Через полчаса к зданию контрразведки подкатила кавалькада фаэтонов и извозчичьих пролеток. На них сидели бандиты. У каждого в руках была связка гранат.

На глазах у деникинской охраны бандиты перегородили фаэтонами улицу и, опрокинув несколько проезжавших мимо телег, соорудили баррикаду. Затем один из них, в панцире из пулеметных лент, подошел к растерянным, напуганным этими приготовлениями часовым.

— Ты, — сказал он выбежавшему на шум офицеру, — иди передай Мише Япончику, что мы за приехали. И еще скажи своим панам, что мы ждем пятнадцать минут, а потом пусть они не обижаются…

вернуться

3

Одесские катакомбы представляют собой сложно переплетенные подземные тоннели, находящиеся под самым городом. Некоторые из них имеют выходы далеко за пределами Одессы. Общая их протяженность более 100 км