После зеленого Гронвиля мне не хватало лесного свежего запаха, зеленых рощ с птичьими трелями, поэтому я с удовольствием прогулялась бы по нему.

Пройдя уже по хорошо знакомой академической улице, вышла на нарядную набережную. Прошла по ней два квартала вниз и вышла к красивым кованым воротам, распахнутым настежь.

Их орнамент был простым: вертикальные прутья чередовались с короткими стрельчатыми шипами. Но боковые створки и арку наверху украшало изящное кружево, в переплетении которого гармонично сочетались виноградные лозы и розы. Выпуклые части ягод и цветов покрывала позолота. Смотрело все в целом строго, но утонченно и живописно. Я засмотрелась и услышала бурчание:

— Руками не трогать! Не ломать! Наказание — штраф!

Бородатый смотритель в зеленой форме с эмблемой академии смотрел грозно, и я поспеши заверить его:

— Нет. нет! Любуюсь работой! Ковка отменная!

— Это литье! — возразил мужчина.

— Правда?! — округлила глаза и подошла ближе к створке. — А можно потрогать?

— Можно, но я смотрю в оба!

Решетка была в правду необычной. Я водила пальцем по ней и думала, как же такое можно отлить? Это же не какая-то мелочь!

Но смотритель парка не сводил с меня пристального взгляда. Чтобы не накликать на себя подозрения, я пробормотала:

— Изумительная работа! — и пошла по мощеной дорожке.

Вдоль широкой аллеи, по тенистым краям располагались скамейки, на которых сидели горожане. Несомненно, вид, раскинувшийся передо мной, красивый, но не такой как в Гронвиле. Здесь во всем чувствуется рука садовника, восхитительная искусность, и я в детском деревенском платье чувствовала себя чужой.

На меня свысока поглядывали разряженные дамы, поэтому я ускорила шаг и, как только появилась возможность, свернула в менее людное место.

Цветочные, благоухающие клумбы сменялись разноцветными шаровидными кронами подстриженных кустов. Некоторые цвели, другие имели удивительные оттенки листьев. Сочетание тонов и мастерство садовников завораживало, но я хотела разыскать местечко, поросшее привычной травой и осокой, чтобы по обочине росли полевые травы, что привыкла видеть с детства, стрекотали сверчки и цикады, летали стрекозы…

Я шла и шла, пока не спустилась во влажную, душную низину, откуда доносилось монотонное, громкое кваканье. Ориентируясь на этот гомон, вышла к пруду, покрытому ряской.

Вот теперь я нашла то, что хотела: сонную тишину, отсутствие косых взглядов и грустные воспоминания о доме. Как же скучаю по своим родным болотам.

Сойдя с узкой тропинки, добралась до двустволой раскидистой ольхи, под ней примяла траву и села, прислонившись к шершавому стволу.

Перед выходом из общежития, я сомневалась: стоит ли попусту тратить время? Но теперь не жалела, что пришла в летный сад. От созерцания спокойной водной глади находило успокоение.

Достала из кармашка припасенную корочку от пирога Вейлы и начала отщипывать от него по кусочку. Пожалуй, это место станет моим самым любимым в Эльверде.

Вдруг сбоку послышалось кряхтение. От неожиданности я подскочила.

— Элик! Несносный мальчишка, это ты?! Иди сюда! — раздалось добродушное ворчание. — Иди-иди! Иначе пожалуюсь твоей матери, что ты несносный бездельник!

Боясь обнаружить себя, я молчала. Тогда голос незнакомца стал горестным:

— И не жалко тебе деда?

— Я не Элик, — не удержалась я и ответила.

— Жаль. Элик мне бы очень пригодился. Или смею рассчитывать на вашу любезность? Не могу разогнуться.

— Почему?! — осторожно сделав несколько шагов на голос, я поднялась на небольшой холмик и увидела согнутого пополам старика со странной штукой в руках. На конце длинной палки болтался колпак…

— В старости ползать на коленях и думать, что за это ничего не будет, непозволительная глупость, — вздохнул старичок. — Я надеялся на помощь Элика, но он сбежал. И ловить златокрылого двурога пришлось самому.

— И как охота?

— Вижу, чувство юмора, юная леди, у вас развито, — снова вздохнул старик, попытался разогнуться и охнул.

У меня в мыслях не было издеваться над ним, но уж очень хотелось узнать про двурога да с золотыми крыльями. Некрасиво вышло. Я осторожно подошла к нему, осмотрела добротный костюм незнакомца, очки, пуговицы (рассудила, что такой вряд ли станет грабить) и спросила:

— Чем вам помочь?

Надо было всего-то, придерживая под руку господина Ворди, довести до небольшого бурелома, живописно раскинувшегося неподалеку, и помочь сесть. Глядя, как каждый шаг старичку дается с трудом и болью, я перестала ждать от него подвоха и разговорилась:

— А разве бывают двурогие златокрылы?

— Сейчас-сейчас. Дойдем до моей сумки. Покажу!

Я уже представила чудного зверя, с рогами и крыльями, перепивавшимися на солнце золотом, и каково было моей разочарование, когда отдышавшийся старик достал из сумки толстую книгу, развернул ее на странице, заложенной ярким фантиком от конфеты, и ткнул пальцем в черно-белый рисунок обыкновенного жука!

— А вы чего ожидали? — улыбнулся господин Ворди.

— Что-то красивое, — с сожалением призналась я. — Сказочное.

— Если поймаем его, нам сказочно повезет: рассмотрим золотистые крылышки, которые в дальних странах используют как блестки для украшения нарядов. Думаете, иноземные дамы так глупы, что согласятся украшать себя чем-то некрасивым?

— Но наши дамы их крылья почему-то не используют! — возразила я.

— Чтобы поймать единственный экземпляр, я уже который день ползаю на карачках. А чтобы расшить узор, сколько придется положить сил?

— А этот жук такой неуловимый?

— Элик у меня неуловимый! — вздохнул старик. — Не ленился бы, давно поймали бы.

— И принялись бы за безглазика желтого. — Он посмотрел на меня и предложил: — А, быть может, вы мне поможете?

— Чем?

Уже скоро на коленках ползала я! До того хотелось увидеть, чем украшают себя заморские дамы. Господин Ворди сидел на трухлявом стволе и наставлял меня:

— Они любят влажные, тенистые места! Как только увидишь что-то похожее на двурога, накрывай его сачком! Потом разберемся, кого поймали!

Я настроилась на долгую возню. Уже сожалела, что поддалась на уговоры и трачу свое время попусту. Но оставить старичка одного мне было неудобно.

«Ладно! Загляну в несколько мест, потом сошлюсь на занятость, откланяюсь и уйду…» — бубнила себе под нос. Но уже на третьем перевернутом камне наткнулась на крупного жука.

— Я что-то нашла!

— Вряд ли это он! Мы с Эликом две седмицы ползали, и ничего!

— Но это вы с Эликом ползали, а у меня времени не так много, чтобы две седмицы жука ловить! — пробормотала я, но старик услышал. Надо же.

— Неси, поглядим на твой улов!

Я осторожно подцепила пальцами жучару, с переливающимся на солнце фиолетово-золотистым панцирем, и понесла показывать.

— Вот, — протянула руки и приоткрыла ладонь.

— Он! — радостно дернулся господин Ворди. У него в спине что-то хрустнуло, и раздался протяжный стон…

Мы неспешно, с остановками продвигались к главной аллее и беседовали:

— В молодости я был слишком занят, чтобы обращать внимание на, казавшиеся несущественными, мелочи. Наивно полагал, что все у ног моих, что важнее всего добиться достатка, стабильности, потом купить больший дом, потом обновить карету… Я спешил, суетился, старался, пока в один прекрасный день не понял: беготня, суматоха… — все это больше не приносит радости. Молодость пролетела, но я живу и не знаю, что делать дальше?

Как-то, будучи в отвратительном настроении, сидел в саду и ужинал. Неожиданно взгляд упал на муравьев. Они, будто сговорившись, подняли кусочек засахаренной груши и понесли… Это стало для меня откровением! Разумные существа? В какой мере? Я не понимал, как это возможно? И тогда меня озарило: мир не замыкается на людском обществе. Что ни один из известнейших гениев, ученых не сможет создать подобную мелюзгу, в которой тоже заключен целый мир!

— Есть мастера создающие бабочек так искусно, что они кажутся живыми, — не согласилась я.