Быстрым шагом Джоан прошла в кабинет, благо место, где Лоренс держал ключ от дверей, было ей известно. Никто и ничто не сможет ей помешать: ни Лоренс, ни Бетани (служанку Джоан отпустила на весь день), ни боязнь расплаты, ни угрызения совести!

На сей раз женщина не стала ковырять в замке шпилькой или пытаться подобрать ключ, а сразу достала большой кухонный нож. Сломать ящик — и точка! Джоан нанесла деревянной поверхности несколько глубоких царапин — ей казалось, что она ранит не бездушную мебель, а Лоренса, причем в самое сердце. Потом остановилась и перевела дыхание — решимость начала отступать.

Молодая женщина прошла в кухню, открыла буфет, достала бутылку вина и налила полный стакан. Вынула вазу с бисквитами и стала их есть, запивая вином пополам со слезами. Кто бы видел ее сейчас! Но она давно потеряла свою репутацию, давно перестала быть леди, так чего теперь бояться!

Вино помогло — Джоан почувствовала прилив сил. То, что она делала или хотела сделать, уже не представлялось таким ужасным. Молодую женщину обдало изнутри горячей волной, и она принялась обмахивать пылающее лицо подолом юбки. Потом решительно встала, вынесла из кладовки небольшой топорик и, слегка пошатываясь от внезапного головокружения, направилась в кабинет.

Трудно оказалось сделать только первый удар, а потом Джоан в упоении крушила, рубила переднюю стенку бюро, чувствуя, как с каждым взмахом руки отступает тянущая душевная боль. Она испытала трепетное чувство близости к запретному, а еще — сладость полусвершившейся мести. То, что на протяжении трех лет не поддавалось ласке и любви, она решила завоевать силой и ненавистью. Она трудилась до изнеможения — волосы растрепались, юбка съехала на бок. Джоан начисто искромсала ящик — белые щепки под обнажившейся темной краской торчали как кости, внутри громоздился ворох бумаг. Женщина вцепилась в них, сминая края, и стала нетерпеливо вытаскивать из изрубленного ящика, точно душу из мертвого тела.

Тяжелая пачка выскользнула из рук и упала на ковер.

Джоан наклонилась и схватила верхние листы. Ее ждало разочарование — это были деловые бумаги. Какие-то графики, длинные колонки цифр… Вперемешку с листами лежали газетные вырезки и конверты. Джоан взяла первый попавшийся, но потом отложила — на глаза попался маленький черный футляр. Она раскрыла его. На черном бархате покоился медальон на тонкой золотой цепочке. Джоан увидела миниатюрное изображение молодой женщины с темным, но прекрасным лицом. Пальцы Джоан задрожали. Кто это? Она не нашла имени, сколько ни искала, но, вглядевшись в черты незнакомки, уловила между нею и Лоренсом явное сходство. Может, это его мать?

Немного успокоившись, Джоан вернулась к конвертам. Письмо из… Австралии? От женщины?! Она развернула лист простой почтовой бумаги. «Дорогой Конрад!» Джоан остановилась. Почему Конрад? На конверте стояло «Лоренсу Пакарду от Джулии Уилксон». Как это объяснить? Конрад! Почему снова всплыло это имя? Имя, названное Тиной Хиггинс! Взяв себя в руки, женщина читала дальше: «Больше месяца назад пришло последнее письмо от вас, и я очень волнуюсь. Если, не дай Бог, что случилось, сообщите, помогу, чем сумею, хотя я далеко. Знайте, отец любит вас и тоскует, что бы там ни произошло между вами. С той девушкой он развелся и уехал в Сидней, я сейчас живу одна. Если нужны деньги, мистер Конрад, умоляю, напишите, я пришлю, сколько смогу. Не держите зла на мистера О'Рейли, он как-никак единственный кровно близкий вам человек. Вы сменили имя, зачем? Не отказывайтесь от отца и от себя самого, это большой грех. Пишите, очень жду! Возвращайтесь! Искренне преданная вам Джулия Уилксон».

Мозг Джоан пронзила молния. Конрад! Мистер О'Рейлк! Лоренс Пакард! «Сменили имя». О Боже… Письмо было написано грубоватым почерком, с ошибками, — должно быть, писала служанка…

Джоан сидела с опущенными руками и остановившимся взглядом. Невероятно — но миром правит случайность! Жестокая, нелепая, но одновременно творящая благо, несущая правду! Мрак неведения рассеялся, и Джоан пребывала в шоке от сознания непостижимости того, что узнала. Ее муж, Лоренс Пакард, — возлюбленный Тины Хиггинс, Конрад О'Рейли! Сменивший имя, отрекшийся от своих родных! Вероломный и лживый! Почему она раньше не догадалась?! Она могла бы понять, особенно когда услышала речь Тины и миссис Макгилл: тот же акцент, от которого Лоренс ценой неизвестно каких усилий уже избавился! Он родился и вырос в Австралии, отец его был ирландцем, а матерью, очевидно, изображенная на медальоне женщина… Джоан наспех просмотрела газетные вырезки. Все материалы касались проблем экономики Австралии, в нескольких статьях упоминалось имя Роберта О'Рейли, рассказывалось о деятельности и достижениях возглавляемой им компании. Так! Лоренс интересуется делами отца! Эти многочисленные расчеты — что они значат? Жаль, но Джоан была бесконечно далека от всего этого и ничего не смогла понять.

Мысли ее вернулись к Тине Хиггинс. Вчера Лоренс спросил, не была ли девушка беременна, значит, он имел с нею близкие отношения. «Дрянь!» — подумала Джоан, имея в виду мужа. Он не признался ни в чем даже вчера — потрясающе! Она сжала голову руками. Почему так разнится рассказанное Тиной с тем, что знала и знает об этом человеке она, Джоан? Женщину вмиг одолела жгучая ревность. Джоан вновь принялась перебирать бумаги и нашла написанные от руки ноты, довольно толстую пачку. Так вот какова его тайна! Тина Хиггинс знала об этом, а она, Джоан, нет!

«Моей матери», «Ноктюрн», «Песня Вечности», несколько безымянных произведений, а вот еще… «Посвящается Тине». Тине, Тине!

Джоан расплакалась. Она взяла листы, прошла в гостиную, где стояло пианино, и попыталась сыграть мелодию по нотам, но не смогла: слезы застилали глаза, а пальцы не слушались. Тогда она взялась за края листов с намерением разорвать их.

На миг перед глазами возникло лицо Тины, ее серые глаза, печальные и глубокие, как воды озера. Эта девушка ничего не сделала ей, Джоан. Она сама была несчастна. Джоан вдруг поняла, что Тина все знает, — она без сомнения узнала своего возлюбленного на свадебном снимке, узнала и промолчала, пощадив ее чувства. И все из-за Лоренса, из-за Конрада! Что заставило его сменить имя? Может, он совершил преступление? Тогда он у нее в руках, она душу из него вытрясет, если…

— Джоан?!

Она стремительно обернулась, бледная, с исступленным лицом. Лоренс смотрел на нее, стоящую посреди хаоса и разгрома. Но это было ничто по сравнению с тем, что Джоан испытывала в душе, — точно весь мир ее рухнул, и она не могла не то что выбраться из-под обломков, даже вздохнуть.

— Что ты делаешь? — произнес он растерянно и одновременно с угрозой, хотя все и так было очевидно.

— Я все знаю, — хриплым голосом сказала Джоан и откинула волосы со лба.

Лоренс шагнул к ней, и она подняла руки, точно для защиты от удара. Она не успела приготовиться к разговору с ним, и выкрики ее были полубессвязны, как у безумной.

— Лоренс! Конрад О'Рейли! Не подходи ко мне! Ты лгал столько времени, ты не признался даже вчера, почему?! Чья я теперь жена, скажи, чья дочь Мелисса? Ты… ты совершил преступление?!

— Опомнись! — резко крикнул он, и этот возглас немного отрезвил Джоан. — Преступление?! Что ты несешь?!

Умолкнув, она смотрела на него совсем другими глазами.

— Я все объясню, — твердо произнес он.

— Объяснишь… почему лгал? — запинаясь, проговорила Джоан. — И о… Тине Хиггинс?

Лоренс невольно вздрогнул, но, встретив помутневший от горя и растерянности взгляд жены, негромко ответил:

— Да, и о Тине тоже.

Объяснение состоялось через пару часов — к тому времени страсти немного улеглись и супруги смогли говорить относительно спокойно. Джоан собрала с пола бумаги, переоделась и причесалась. Она не строила планов насчет того, как себя держать и что говорить, всецело полагаясь на обстоятельства.

Они сидели в гостиной, в креслах, друг напротив друга, точно за столом переговоров. Верхний свет не зажигали — лица освещались мягким пламенем маленькой лампы.