— Это твое решение, мальчик, — крикнул его отец. — Но если ты уйдешь прямо сейчас, то тебе придется оставить жилет здесь. Я чертовски серьезно.

Не колеблясь ни секунды, Медведь снял с плеч жилет и поднял его, обнажив голую грудь и двойную кобуру, которая скрывалась под ним.

— Мне подходит, папаня. Потому что это дерьмо здесь? — Медведь оглянулся на балконы, которые теперь были полны зрителей. — Все это должно быть семьей, но как бы сильно мне этого не хотелось, ее нет. И уже чертовски долгое время.

— Единственная твоя настоящая семья — это я, мальчик, — прошипел покрасневший Чоп и сосредоточился на жилете в руке Медведя.

— Вот где ты ошибаешься, старик. Неважно, носишь ли ты этот долбаный жилет или нет, Кинг — мой брат. А если ты не можешь уважать мою семью... — Медведь посмотрел на заполненный байкерами балкон. Затем подошел к сломанному пластиковому стулу, опасно прислоненному к испорченной стене. Бросив последний взгляд на клочок кожи, который был центром всего в его мире, он положил свой жилет на стул. — Тогда я не могу уважать твою.

— Идем, мужик, — обратился я к Медведю. С пятнадцати лет я был с «Пляжными Ублюдками». Достаточно долго, чтобы понять, что нужно уводить отсюда Медведя, и чем быстрее, тем лучше. Не только потому, что у малышки заканчивалось время, но и из-за понимания того, что как только выходил срок в должности проспекта и ты получал нашивку, становясь братом, не было шанса, что тебе удастся уйти.

Нельзя отказаться от своего жилета.

Тебя или хоронят в нем… или без него.

Если без него, то твоя смерть не будет связана с естественными причинами.

Я обязан был вывести Медведя отсюда быстрее, чем они вспомнили бы об этом.

В десять пятьдесят пять вечера Медведь, Джейк и я лежали на животах под высокими корнями мангровых зарослей за лодочным домиком, который находился в поле нашего зрения.

Именно там сенатор пытал мою девушку.

Там он и сдохнет.

— Еще раз. По плану вы ждете десять минут, — сказал я. — Независимо от того, что услышите или увидите. Я не могу рисковать жизнью малышки из-за того, что не сыграл по правилам этого психопата. — Джейк и Медведь кивнули в знак согласия. — Мне также нужно убедиться, что вы оба знаете, чем все закончится. Если вы войдете, и выбор встанет между мной и ней, то вы выбираете ее. При любом раскладе это она.

Всегда выберу ее.

Я с треском размял пальцы на руках.

— Ничего не сделаю, пока не буду уверен, что в итоге она выйдет оттуда невредимой, — сказал я.

Джейк оглянулся на лодочный домик и кивнул.

— Согласен.

— Не проблема, — сказал Медведь. — Если ты не выберешься, то я позабочусь о твоей девочке.

— Джейк, — обратился я. — Если мне не удастся выбраться, то выстрели этому ублюдку в голову.

Я встал и пошел к домику.

— Понял, — ответил Джейк.

— Какого хера? — Медведь толкнул меня в плечо. — Ты не можешь вывалить на него подобное дерьмо, мужик. Он воспринимает тебя буквально.

Все настолько плохо, босс. Джейк не понял бы сарказма, даже если бы он укусил за его хитрую задницу, вмешался Преппи.

— Хорошо. Потому что я, черт возьми, не шучу, — было моим ответом.

— Пора, — сказал Джейк и проверил обойму в своем пистолете.

У меня перед глазами была Доу, лежавшая в моей постели, обнаженная и наполовину укрытая простыней, она смотрела один из фильмов 90-х, которые так любила, а потом обернулась, чтобы посмотреть на меня и убедиться, что я не пропускаю ни одной важной для нее части.

А также была картина умоляющего о пощаде сенатора, взывающего к моему милосердию. Я снова размял костяшки пальцев и передал Медведю свое оружие.

— Черт, да.

Наконец-то пора забрать мою девочку раз и навсегда.

Что бы ни случилось, без нее я не уеду.

Я понимала, что находилась в полубессознательном состоянии, и, несмотря на все старания, проснуться не получалось. Не удавалось даже открыть глаза. И я абсолютно не чувствовала рук. Было такое ощущение, словно я плыву в невесомости. На мгновение показалось, что прозвучал голос отца.

— Рэйми, Рэйми, проснись, — проговорил он. Но я не могла ответить. Потому что уплывала все дальше и дальше, и до меня доносились лишь отголоски его мольбы. А потом отдалилась настолько, что перестала слышать и это.

Мне исполнялось девять. Это был день моего рождения. Мама вышла и выставила меня дурой перед всеми моими друзьями. Она снова напилась и только что закончила рассказывать, что никому не нужна толстая жена, поэтому никто не должен есть мой торт. Она ушла в дом, пока Надин заканчивала нарезать торт на кусочки, но никто из моих друзей не взял ни кусочка. Выбранная нами песня закончилась, и если до этого мы по очереди выбирали треки, то после никто не встал, чтобы поставить новую песню.

Мой отец появляется у задней двери. Он одет в костюм. Я всегда видела его только в такой одежде. Не думаю, что он носит что-либо еще. Даже пиджак снимает очень редко. Однажды мы отправились на ярмарку, где он выступал с речью в поддержку будущих фермеров Америки, и там снял пиджак. После чего передал своей ассистентке, и она держала его в руках как корону королевы Англии. Рукава рубашки были закатаны. Это так сильно меня озадачило, что после окончания речи я спросила отца, не заболел ли он.

А он рассмеялся и взъерошил мои волосы так, что они начали торчать во все стороны, а потом упали на лицо. В то утро моя мать настояла на выпрямлении моих локонов, и во время процедуры мне обожгли кожу головы. По ее словам я должна была выглядеть как точная копия идеального политического образца.

— Так лучше, — сказал он, прежде чем сбежать со сцены к ожидающим его представителям прессы.

Мой отец открывает дверь, ведущую на задний двор. В руке у него большой букет желтых роз. Предполагаю, что они для моей матери, но большинство ночей они даже не спят в одной комнате. И прошло уже несколько месяцев после последней ссоры, а ни один из них так и не потрудился извиниться. Они больше не ругаются.

Просто игнорируют друг друга.

Лучше бы они ссорились. Потому что в этом случае они хоть как-то общаются, пусть и напряженно.

Я сижу на краю бассейна в тишине, пока Надин пытается поднять настроение моих одноклассников и друзей, а отец улыбается и подходит ко мне.

— С днем ​​рождения, Принцесса, — произносит он и вручает мне цветы.

— Это мне? — спрашиваю я, убирая челку с глаз.

— Ну, это же твой день рождения, не так ли?

— Да, — отвечаю грустным голосом, потому что чувствую себя побежденной.

— Теперь тебе девять, а это уже немало. Хотел купить тебе еще одну мягкую игрушку, но решил, что цветы станут гораздо более подходящим подарком для такой молодой леди, как ты. — После этих слов отец вдохнул аромат цветов, а затем резко отстранился, закрыл глаза и начал кашлять. Я хихикнула. — Люди всегда говорят, что они пахнут очень хорошо. Но я думаю, что их запах ужасен. — Он рассмеялся, увидев мою улыбку, и вручил мне букет. — Но, тем не менее, они для тебя, моя милая девочка. — Зеленая оберточная бумага стала скользко в моей влажной руке, которая оказалась недостаточно большой, чтобы обхватить стебли. Отец отдал мне цветы, но сумел поймать их прежде, чем они упали в бассейн. После чего вновь протянул мне букет, и я вдохнула аромат цветов, но не закашлялась. Тут же решила, что запах роз — мой любимый.

Я полюбила эти цветы.

— Почему все на вечеринке выглядят так, словно только что попытались сбить ослика, а тот лягнул их? — спрашивает он. Я смотрю, как мои друзья молча сидят за столом. Не хочется рассказывать, как мама полностью испортила мою вечеринку, но мне и не приходится, потому что открывается раздвижная стеклянная дверь, и она выходит в черном бикини и широкополой шляпе. Бокал по-прежнему у нее в руке, только на этот раз он наполнен до краев.