Я уже давно заметила, что люди, сражающиеся с огнем, говорят о нем как о живом существе, наделенном собственной волей и характером. Макговерн начала работать рядом со мной, загружая все, что могла поднять, в стоящую неподалеку тачку. Мне попался камень, который отдаленно напоминал пальцевую кость, и пока я его очищала, она указала граблями наверх.

— Последним обрушился верхний уровень. Другими словами, сверху лежит то, что осталось от крыши и второго этажа. Именно в этом мы сейчас и копаемся. — Она постучала черенком об изогнутую стальную балку, которая, вероятно, поддерживала крышу. — Точно, поэтому здесь так много изоляции и шифера.

Мы работали и работали, и никто не брал перерыв больше пятнадцати минут. Ребята из местного пожарного депо снабжали нас кофе, содовой и сандвичами и установили по периметру кварцевые лампы, чтобы в нашей мокрой яме было хоть чуточку светлее. Расставленные по всем четырем сторонам помпы без устали всасывали воду и изрыгали ее на траву за гранитными стенами, но и после того, как они откачали тысячи галлонов, условия работы не стали лучше. Прошло несколько часов, прежде чем ландшафт заметно изменился.

В половине третьего я почувствовала, что не могу больше терпеть, и выбралась из котлована. Вполне устраивавшее меня неприметное место обнаружилось неподалеку от дымящихся развалин конюшни, под широко раскинувшейся кроной большого дерева. Руки и ноги у меня окоченели, но тело под тяжелой спецодеждой покрылось потом. Наконец я, нервно оглядываясь, опустилась на корточки. Потом решила пройти к стойлам. Запах смерти ударил в нос и, пробравшись внутрь меня, остался там, отложившись в каких-то потаенных уголках.

Лошади лежали кучей, одна на другой, с подогнутыми под себя ногами и лопнувшей от набухшей, сварившейся плоти шкурой. Жеребцы, кобылы, мерины сгорели до костей, и от их обугленных трупов еще поднимались струйки дыма. Хотелось думать, что они умерли от удушья еще до того, как до них добралось пламя.

Я насчитала девятнадцать тел, включая двух годовалых жеребят и одного постарше. Жуткая вонь от сгоревшего конского волоса окутала меня подобно тяжелому покрывалу. Прибавив шагу, я миновала конюшню и поспешила к руинам особняка. Издалека, четко выделяясь на фоне серого неба, на меня снова смотрел неподвижно застывший жеребенок, единственный выживший, одинокий и печальный.

Макговерн по-прежнему орудовала то граблями, то лопатой, убирая мешавший ей мусор. Было заметно, что она тоже устала, и это доставило мне странное, отдающее злорадством удовольствие. Небо потемнело, ветер стал резче и колючее.

— Жеребенок все еще там, — сказала я.

— Жаль, он не может говорить.

Она выпрямилась и стала массировать поясницу.

— Думаю, его выпустили. Невозможно представить, чтобы он смог выбраться оттуда сам. Надеюсь, кто-нибудь о нем позаботится?

— Мы тоже об этом думаем.

— А соседи? Неужели никто не пожелал помочь?

Я не могла остановиться, потому что присутствие жеребенка действовало на нервы.

Макговерн задумчиво посмотрела на меня и указала пальцем вверх.

— Спальня хозяина и ванная находились прямо над нами, — сообщила она и, наклонившись, подняла с земли треснувший квадратик белого мрамора. — Краны из латуни, мраморный пол, джакузи. Нашли раму от потолочного окошка, которое, кстати, было открыто во время пожара. Слева от вас, дюймах в шести, то, что осталось от ванны.

Помпы продолжали изливать на траву ручейки грязной воды, и ее уровень в котловане упал примерно еще на один фут. Неподалеку двое ребят вытаскивали кусочки дубового паркета, прогоревшие почти на всю толщину. Эта находка стала еще одним свидетельством в пользу того, что пожар начался на первом этаже в районе хозяйских апартаментов, где мы обнаружили ручки от ящиков, остатки мебели из красного дерева и сотни металлических вешалок для одежды. Порывшись, мы нашли обугленные мужские туфли и кое-какие обрывки костюмов и рубашек, которые, вероятно, хранились в сделанном из кедра шкафу.

К пяти часам уровень воды упал еще на фут, и перед нами обнажился печальный ландшафт, напоминающий сгоревшую мусорную свалку с почерневшими от копоти приборами и каркасами диванов. Расчищая зону ванной, мы с Макговерн наткнулись на десятки пузырьков и флаконов из-под лосьонов и шампуней.

Вот тогда я наконец и наткнулась на первое свидетельство присутствия смерти.

— Думаю, здесь что-то есть, — сказала я, осторожно стирая копоть с зазубренного куска стекла, и мой голос почти утонул в нескончаемом шуме работающих насосов и капающей воды.

Макговерн посветила фонариком на то, что было под моей рукой, и застыла на месте.

— О Господи!

Через водянистое потрескавшееся стекло на нас смотрели затуманенные мертвые глаза.

— Стекло, может быть, оконное или от двери душевой кабинки, упало на тело и таким образом помешало ему сгореть до костей, — объяснила я.

Мы убрали лишний мусор, и Макговерн ахнула, увидев жуткие останки человеческого тела, которое, как мне сразу стало ясно, никак не могло быть телом Кеннета Спаркса. Верхняя часть лица сплющилась под тяжестью толстого, испещренного трещинами куска стекла. Глаза казались мутно-голубовато-серыми, но это, конечно, не был их настоящий цвет. Они смотрели на нас из-под обгоревшей лобной кости. Пряди длинных светлых волос жутковато шевелились в оседающей грязной воде. Ни носа, ни рта не было, лишь мертвенно-бледная прокаленная кость и зубы, горевшие до тех пор, пока в них не осталось ничего органического.

Шея сохранилась практически в нетронутом виде, туловище закрывало разбитое стекло, а в сварившуюся плоть вплавилась какая-то темная ткань, бывшая, возможно, блузкой или рубашкой. Я даже рассмотрела узор. Нижняя часть туловища тоже оказалась под стеклом. Жертва носила джинсы. Ноги обгорели до костей, но кожаные ботинки уберегли от огня ступни. Кисти и предплечья отсутствовали, и я не смогла обнаружить даже следов костей.

— Кто это, черт возьми? — пробормотала Макговерн, явно пораженная увиденным. — Разве он с кем-то жил?

— Не знаю, — ответила я, отгребая лишнюю воду.