— Зачем тебе мой петух? — недовольно отозвался Муса-ага и заворчал: — Маскарабаз ты, парень, не успел приехать — уже на все село твой голос слышно.
— Муса-ага, не сердись. Имею задание от самого секретаря райкома. Где твой петух?
— Да вон он, на мусорной куче, — показал старик в сторону, где у побеленного дувала копошились куры и гордо стоял на мусоре белый петух.
— Очень хорошо, что вы его еще не съели! — захохотал Реим и, взяв старика под руку, повел к тахте, рассказывая о встрече и разговоре с секретарем райкома.
Сторож выслушал счетовода, сказал:
— Ты приметил моего петуха, парень. Но разве это петух? Вот у Амин-эке петухи! Настоящие разбойники! Амин-эке — мой старый друг, он в Карши живет. Когда в войну я лежал в каршинском госпитале, то частенько заглядывал к Амину. Видел бы ты, парень, какие петухи у него и сейчас — не дай бог!
— А если к нему наведаться, может, продаст одного? — заволновался счетовод.
— Дороговаты они, парень. Раз в десять дороже обыкновенных.
— Вообще-то надо подумать, — сказал Реим. — Поговорим еще. — И отправился сыграть партию в «американку» — парни уже кружились вокруг стола, загоняя шары в лузы.
Своевременная подсказка старика-сторожа словно окрылила счетовода. С утра забегал он: от главбуха к председателю, от председателя к казначею. Взял под отчет деньги на петуха, начал собираться в дорогу.
Через день Реим был в Карши. Вышел на привокзальную площадь, сел в такси, спросил, где живет петушиных дел мастер Амин-эке, и через десять минут слез возле огороженного кирпичным забором двора. Осмотревшись, Реим постучал в калитку — никто не отозвался. Тогда он вошел во двор и направился к дому, который виднелся в самом конце длинной виноградной беседки. Дорожка, по которой шел, была кирпичной, в зеленоватой плесени от частых поливов. Над ней, под жердями, висели еще не дозревшие кисти черного винограда. Слева от беседки в клумбах росли розы. Тонким, нежным ароматом этих царственных цветов был насыщен воздух. «Куда же я пру напролом? — спохватился Реим. — В таком богатом дворе наверняка есть собака!» Счетовод встал на цыпочки, чтобы разглядеть — нет ли кого-нибудь возле дома, и осторожно позвал:
— Амин-эке! О, Амин-эке!
Никто не отозвался, но тотчас до счетовода донеслись какие-то странные звуки, вызывающие беспокойство, и на дорожку вышел огромный красный петух. Угрожающе заквохтав, он прочертил по земле крылом и бросился на незваного гостя. Перья на петухе вздыбились, глаза налились гневом, и он так высоко прыгнул, что, не отвернись Реим вовремя, мог бы клюнуть в нос или глаз. Счетовод, защищаясь, подставил спину и почувствовал на себе тяжесть разъяренной птицы. Петух злобно бормотал и клевал Реима в шею и голову.
— Эй, калтаман проклятый! — закричал, смеясь, счетовод. — Я же к вам с добрым сердцем приехал!
Видя, что шуткой не отделаешься, Реим энергично сбросил с себя гневную птицу и увидел торопящуюся к нему девушку.
— Кши, Искандер! Кши, проклятый! Разве так встречают гостей?! — отогнала она петуха.
Петух, оказывается его звали Искандером, отбежал к сараям и там поднял шум, собрав всех остальных петухов и кур.
— Ох, милое существо, вы спасли меня от жестоких когтей этого хулигана! — хохоча, заговорил Реим. — Если мне удастся взять у вас этого Искандера, то все амударьинские петухи плакать от него будут!
— Что значит «взять»! — насторожилась девушка. — И вообще, кто вы такой? Прежде чем войти во двор, вы могли бы попросить разрешения, а еще лучше — известили бы о своем приходе по телефону.
— Дильбар, доченька, пусти молодого человека! Пусть идет сюда, ко мне! — донесся добрый старческий голос из глубины двора.
Амин-эке — седенький старичок, с белой бородкой клинышком, в тюбетейке и, несмотря на сорокаградусную жару, в стеганом халате, — подал гостю руку и усадил его на тахту под урючиной.
— Судя по обличию, вы туркмен. Кажется, я не ошибся? — спросил он.
— Я из того села, где живет ваш старый приятель Муса-ага. Он дал мне ваш адрес и посоветовал приобрести у вас петуха. В этот сезон, не сглазить бы, думаем выйти в передовики. Той решили закатить с петушиными боями.
— Жив-здоров Муса?
— Здоров. Привет вам от него. Живет не тужит. Вот, за петухом меня к вам послал.
— Значит, неплохо живут туркмены, раз до петухов дело дошло, — удовлетворенно проговорил Амин-эке.
Дильбар стояла на веранде, и оттуда донеслись ее слова:
— Папа, я же говорила тебе, они своим Каракумским каналом половину воды из Амударьи забирают. Вот и живут припеваючи! А наши ирригаторы плачут.
— Хозяйка, опомнитесь! — возразил Реим. — С тех пор, как вы построили свой Каршинский канал, мы все время испытываем тревогу за свои урожаи! В этом году хотели поставить насосы, да не успели. Теперь боимся: не дай бог, Амударья обмелеет! Тогда и урожай, и осенний курултай пойдут не в радость!
— Ладно, не прибедняйтесь! Ничего с вами не случится. Поверьте мне, я сама в проектном бюро работаю! — без тени смущения заговорила Дильбар.
Старик строго посмотрел на нее: нельзя же, мол, так развязно вести себя с гостем. Дильбар ухмыльнулась, пожала плечами и ушла.
— Ну так как же насчет петуха Искандера? — тихонько спросил Реим.
— Что «как?»
— Продадите нам его? Я взял из колхозной кассы полсотни.
— Нет, сынок, об Искандере не может быть и речи. У меня в сарае еще три петуха: бери любого.
— У меня отпала охота смотреть на других петухов, — уныло проговорил Реим. — Мне так понравился ваш Искандер: душу готов за него отдать.
— Петух не продается, дорогой гость.
— Амин-эке, а если сто рублей выложу за Искандера, отдадите?
— Парень, не оскорбляй достоинство этой птицы, — с некоторой обидой проговорил старик. — Ей нет цены. Искандер! Эй, Искандер, иди сюда! — позвал он петуха.
Тот легко взлетел на тахту, покосился на гостя и подошел к старику. Амин-эке положил перед ним хлебные крошки и, пока Искандер склевывал их, с непередаваемой нежностью поглаживал петушиную шею.
— Дорогой сынок, — проговорил Амин-эке. — Разве можно такую божественную птицу отдать за деньги? Я сам не верующий, в мечеть не хожу, но все же боюсь — аллах накажет меня, если я обменяю Искандера на червонцы. Его я не продам, но ты не унывай. Сегодня уже поздно, а завтра утром мы выберем тебе птицу…
Ночевал Реим на тахте, рядом с Амин-эке, а точнее — гость спал на одном краю тахты, а хозяин — на другом. Над тахтой нависала густой кроной урючина, закрывая небо. Реим долго укладывал голову на подушке, чтобы отыскать в просвете ветвей хотя бы одну звезду, наконец нашел ее и стал смотреть на нее. Это была давняя привычка счетовода. В детстве, всякую ночь, прежде чем уснуть, он очень долго мучился: ворочался, сопел и не давал спать другим. Отец ворчал на сына, а мать вздыхала и думала, что у ее сыночка не все в порядке с нервной системой. Однажды она его научила: «Чтобы поскорее уснуть, надо найти глазами какой-нибудь блестящий предмет, и не спускать с него глаз: тогда сразу уснешь». Вот уже двадцать лет Реим следовал мудрому совету матери и всегда благополучно засыпал. Сейчас, найдя в небе звезду, он представил расстояние до нее, затем увидел себя в образе петуха Искандера, взмахнул крыльями и полетел к звезде. Полет был не слишком долгим. Звезда быстро приближалась и росла на глазах. Круглая и совершенно голубая, она источала неземное, волшебное сияние. Грудь Реима переполнилась восторгом, он захлопал крыльями и громко по-петушиному закричал. Тут же, как показалось Реиму, он проснулся от собственного петушиного крика. Но, оказалось, кричал это не он. Кричали в сарае петухи Амин-эке, возвещая полночь. Кричали громко и заливисто.
— Ах, чтоб вас пробрало! — заругался Реим.
— Спи, спи, сынок, — торопливо проговорил Амин-эке. — Петухи дружно поют, значит, во всем мире будет спокойно.
Реим вновь отыскал в просвете между ветками яркую звезду и стал смотреть на нее. «Ну, что ж, слетаю еще разок к звезде», — подумал он. Однако, как ни старался, больше не смог увидеть себя в образе петуха. Проснулся вновь от петушиного крика. Был рассвет, петухи горланили вовсю, а Амин-эке плескался водой у рукомойника. Больше Реим уснуть не смог. Он долго лежал, закрыв один глаз, а вторым наблюдал за Амин-эке. Вот старик взошел на веранду, скрылся в доме, вот вернулся с кормом, открыл сарай и начал кормить птиц. Петухи беспокойно метались у ног старика, словно огненные хвостатые клубки.