— Кто сказал?

— Дочку, Кумыш, на три дня из школы отпустили. Уроки отменили.

— А приедет он когда? Не знаешь?

— Завтра в полдень. Сойдет на разъезде, потом через пески вдоль Ханского кяриза. Если хочешь с ним рассчитаться, удобнее места не найти.

Темные глаза Кертыка блеснули злым блеском.

Вскочив с места, он встряхнул тельпек, нахлобучил его на голову.

— Спасибо за совет, Махтум-ага. Считай, что мы уже избавились от проклятого сироты!

Кумыш взмокла, задыхаясь под тяжелыми складками одеяла. Затекшие ноги свела судорога. Девочка попыталась осторожно выпрямить их — и невольно прикоснулась к ноге отца. Махтум чуть не умер от страха. Отбросил одеяло в сторону. И… глазам своим не поверил, увидев дочь.

— Ах, негодница! — Взбешенный Махтум-торгаш запустил в девочку туго набитой, тяжелой подушкой.

— Каким ветром тебя сюда занесло?

Разбуженные криком маленькие обитатели соседней комнаты вскочили с постели и, толкая друг-друга, бросились к дверям. Вслед за ними, отыскав наконец борик, соскочивший с головы во время сна, выскочила и младшая жена Мах-тума, Сельби.

— Что ты делаешь, отец своих детей? Что с тобой?

Как встревоженная птица, бросилась Сельби на защиту своего птенца. Оттолкнув мужа, прижала испуганную Кумыш к груди. Кто-то из малышей громко заплакал.

Лишь одному Кертыку, казалось, не было дела до происходящего. С невозмутимым видом он выцедил в пиалушку остатки крепкого до горечи чая. Залпом выпил его и неторопливо поднялся с места. Пора уходить, решил он, как бы на шум соседи не сбежались. И ушел.

…Утро выдалось беспокойным. Не успел Махтум выпить чай, как заметил: Кумыш куда-то исчезла.

— Где твоя дочь? — набросился он на Сельби.

Подгоняемые криками и бранью ребятишки бросились во все стороны аула на поиски сестренки.

— Без нее не возвращайтесь! — прохрипел им вслед отец, торопливо седлая кобылку. Поскакал к дому Сары. Седенькая старушка — мать учителя — теребила шерсть, сидя у двери.

— Моя дочь сюда не приходила?

— Нет, сынок…

Махтум изо всей силы хлестнул плеткой по крупу лошади.

…В кровь исколов ноги, цепляясь подолом платьица за колючие ветки кустарника, девочка окольным путем пробиралась к школе. Пересекла неглубокий ров старого арыка, поросший тутовником, и вдруг замерла в полусотне шагов от цели: по дороге верхом на приземистом ишаке, трусил Байры, ее одноклассник. Неужели заметит? Так и есть!

— Эй, Кумыш, ты куда?

— В школу.

— Учителя нет. Разве ты не знаешь?

— Знаю. — На глаза девочки навернулись слезы, она прикусила губу.

— А что случилось?

Кумыш молчала. То ли боялась расплакаться, то ли не решалась поделиться тайной. Байры словно понял ее колебания.

— Говори. Мне можно, я же в классном комитете.

— Они хотят учителя убить! — выпалила Кумыш.

— Кто?

— Один человек. Он к нам в дом приходил и сказал…

— Тебе что ли сказал?

— Нет, отцу. Они тихонько разговаривали, а я подслушала. Тот человек с оружием ушел чуть свет, чтобы учителя подкараулить.

— Куда ушел?

— К разъезду.

Поначалу Байры слушал недоверчиво, но теперь понял: учителю и в самом деле грозит беда.

— Выходит, твой отец басмач?

Вопрос остался без ответа. Послышался мягкий стук подков.

— Отец меня ищет.

— Прячься скорее.

Кумыш нырнула в ров, заросли тутовника укрыли ее надежно. Поравнявшись с пареньком, Махтум-торгаш придержал коня.

— Эй, сынок, ты Кумыш, дочку мою, не видал?

— Нет, Махтум-ага.

Всадник тронул поводья и исчез в облаке пыли.

— Выходи, Кумыш! Смотри, он к железной дороге поскакал. Иди теперь домой, не бойся. Я к разъезду поеду. Как будто за травой…

У разъезда Байры снова столкнулся с разгневанным всадником. Махтум свирепо глянул на мальчугана.

— Чего это ты здесь делаешь?

— Меня мама послала травы накосить.

— Давай коси свою траву и убирайся поскорее.

— Мешок набью — тогда и уеду, а то мама меня ругать будет, что я лодырь.

Махтум-торгаш махнул рукой и отъехал. Что это он связался с мальчишкой, учителя можно перехватить и позже по дороге.

…Вдали заклубился белый паровозный дымок, послышался мерный перестук колес. Всего на минуту затормозил состав у маленького разъезда.

Сары легко спрыгнул с подножки последнего вагона. Байры со всех ног бросился к нему навстречу.

— Благополучно ли доехали, товарищ учитель?

— Все хорошо, Байры-джан. А ты что тут делаешь?

— Вас встречаю. — Байры перешел на быстрый шепот: — Вас хотят убить. Басмачи на дороге караулят…

Учитель внимательно выслушал сбивчивый рассказ мальчишки.

— Спасибо, Байры-джан. С такими верными друзьями, как ты, никакой враг не страшен. На дороге караулят, говоришь? Что ж, в песках — не одна дорога…

А Кертык и прискакавший несколькими минутами позже Махтум-торгаш уже предвкушали долгожданный миг расправы с ненавистным Сары. Битый час прождали — на дороге так никто и не появился.

— Что же ты, Махтум-ага, поезда не дождался? А если упустили учителя?

Кертык не услышал ответа на свой вопрос. Вконец разозленный Махтум вывел из укрытия лошадь, оглянулся по сторонам, вдруг послышался чей-то властный голос:

— Не вставать! Стрелять будем!

И темнота, сгустившаяся вокруг, ощетинилась дулами винтовок.

…Давно то было. Более сорока лет назад. Нет уже в живых учителя Сары. Не вернулся он с большой войны, отгремевшей на западе. Комсомольцы, его друзья по ячейке, стали седобородыми стариками. Но и сегодня в школе, на пионерских сборах, рассказывают ветераны о подвиге двух малышей — Кумыш и Байры. И, как легенда, как песня, кочует из аула в аул, из уст в уста рассказ о маленьких смельчаках.

Счетовод Реим, черноволосый весельчак с приплюснутым носом и кривыми верхними зубами, возвращался домой, в Акчу, с секретарем райкома. Случилось так, что, сдав в районную бухгалтерию отчет колхоза, Реим вышел на крыльцо и увидел — секретарь садится в свой «газик».

— Товарищ секретарь, может подбросите до развилки?

— Садись, Реим, я как раз еду взглянуть на колхозные поля!

В дороге любовались амударьинскими просторами: река на подходе к Керки разлилась раздольно. По западному побережью тянулись бесконечные поля, усыпанные желтыми цветами. На восточном берегу виднелась пристань у развалин древней заброшенной крепости. Белый теплоход, пересекавший широкую коричневую гладь реки, издали казался игрушечным.

— Много воды в реке, — удовлетворенно заметил секретарь. — Если этот уровень продержится подольше — выведем свой район на первое место в республике.

— В Акче тоже так думают, — живо отозвался счетовод. — Дай бог этой красавице, чтобы всегда была полноводной! — кивнул он в сторону Амударьи и прибавил: — Не сглазить бы, а то мы опять не успели насосы поставить.

Заговорили о предстоящем осеннем курултае, и секретарь посетовал:

— Проводим каждый год одни и те же соревнования — скачки, гореш. Узбеки празднуют гораздо разнообразнее. У них и бараны дерутся, и бедене, и петухи. В эту осень и нам надо устроить петушиные бои. Вы, акчинцы, тоже подумайте. Может, выставите хорошего петуха?

— Вах, конечно, выставим! — воскликнул счетовод. — У меня есть один на примете… белый такой…

На развилке дорог Реим вышел из «газика», поблагодарил секретаря за услугу и зашагал в свое село: лежало оно в километре отсюда. Короткошеий, с круглыми плечами, он шел размашисто по пыли и думал о петухах: «Прекрасные птицы! Они же каждую ночь поют, напоминая о себе, а мы о них совсем забыли. Нехорошо это! Несправедливо!»

Вечером Реим отправился в колхозную гостиницу. Там на веранде стояли два бильярдных стола, и каждый вечер собирались заядлые бильярдисты.

— Муса-ага, салам! — окликнул Реим сторожа гостиницы. Старик сидел на корточках возле титана и раздувал в нем огонь. — Где твой белый петух, который всегда крутится под ногами?