Китайцы, как и следовало ожидать, очень скоро сдружились со своими «товарищами», которые относились к ним, как равные к равным, за что те были им, понятно, очень благодарны. Спустя некоторое время после прибытия на остров Ну они получили двадцать тысяч пиастров от одного банкира в колонии, и эти деньги им разрешено было употреблять на свое пропитание и прочие нужды. Генеральный прокурор немедленно установил их недельный бюджет, точно определив все, что должно было им выдаваться, — из опасения, конечно, чтобы деньги, при отсутствии определенных статей расхода, не шли на тайный подкуп начальников караулов.

«Товарищи» сами ходили за провизией для своих китайцев и, надо сказать правду, обнаруживали в выборе ее большие гастрономические познания: деликатесные вина, мясо всяких высших сортов, всевозможная дичь, рис первого сорта, изысканные кофе и сигары — таковы были обычные предметы их потребления, которые не всегда мог позволить себе и свободный колонист с приличным годовым доходом! Порник обыкновенно говорил, что если бы и всегда было так, как теперь, то он согласился бы до конца дней своих не разлучаться с «Фошенькой» — ласкательное имя, данное им обладателю перстня с загадочной надписью.

Остальные «товарищи» тоже держались, разумеется, мнения знаменитого гражданина города Дуарнене и, видя, что они обладают курами, несущими золотые яйца, старались вести себя по отношению к ним благоразумно и осмотрительно. Их единственной заботой было — не возбудить чем-нибудь неподходящим неудовольствие косоглазых сыновей Небесной Империи, которые легко могли, в случае неудовольствия, просить генерального прокурора о назначении им новых «товарищей» взамен настоящих.

Каковы были подробности этих хороших отношений между заключенными китайцами и приставленными к ним наблюдателями, происходил ли откровенный обмен мыслями между теми и другими, этого с уверенностью никто не мог бы сказать. Надзиратели пенитенциарного заведения, слегка завидовавшие сытой жизни «товарищей», не могли открыть ничего противозаконного в их совместной жизни — ни слабого надзора со стороны приставленных соглядатаев, ни попыток заключенных сноситься друг с другом; все шло ровно и спокойно, и служебное рвение надзирателей не приносило ни им, ни начальству никаких существенных результатов. Однако ежедневно по вечерам внимательный наблюдатель мог бы заметить, что в каждом из домиков, где помещались китайцы, шли тихие разговоры, продолжавшиеся до глубокой ночи. Стало быть, заключенные и приставленные к ним ссыльные моряки находили способ разговаривать друг с другом, и с этой точки зрения интересно было бы знать, служил им для обмена мыслями французский язык или китайский, с которым приставленные наблюдатели успели уже достаточно ознакомиться?

Генеральный прокурор был бы более всех других поражен этим открытием, так как, призывая иногда к себе и «товарищей» китайцев, он всегда выслушивал от них один ответ:

— Мы не понимаем по-китайски, господин прокурор, и не можем сказать поэтому, что творится в башках этих типов.

Порник из Дуарнене иной раз при свидании с прокурором прибавлял к этому:

— Они, господин прокурор, такие невежды, что не понимают ни слова по-бретонски!

Порник был бретонец и потому разыгрывал в этих случаях роль наивного простака, думающего, что весь свет непременно должен знать по-бретонски.

Другой, Мариус Данео, разыгрывал такую же роль по отношению к своей родине, Провансу, продолжая в унисон с первым:

— Даже, господин прокурор, по-провански они не знают ничего, честное слово! Это просто невозможные олухи!

О поведении же заключенных они единодушно отзывались с самой лучшей стороны, говоря, что более скромных и покорных людей они и представить себе не могут.

— Мой Фо, — пояснял при этом Порник, — по целым дням все читает свои китайские книги, и случается, что с большим трудом можно вызвать его на прогулку вокруг наших домов!

— А мой китаец, господин прокурор, — прибавлял провансалец, — по преимуществу или спит, или вырезает ящички из мягкого дерева, и тоже не большой любитель прогулок.

Ниже мы узнаем истинные мотивы, заставлявшие этих людей лгать и тщательно скрывать подлинные отношения, какие существовали между ними и заключенными китайцами.

В ТАКОМ ПОЛОЖЕНИИ ДЕЛО ОСТАВАЛОСЬ в продолжение восьми месяцев, и генеральный прокурор за весь этот срок успел не больше, чем в первые дни. Наконец он написал в Париж, что не имеет никакой надежды успешно выполнить возложенное на него поручение, тем более что план, предписанный ему, не дает ни малейшей свободы действий, а потому он просит освободить его от всяких забот по этому делу, передав его кому-нибудь другому.

Вместо ответа Прево-Лемер получил предписание неуклонно продолжать расследование дела, причем в конце бумаги было прибавлено, что «правительство предоставляет ему действовать по собственному усмотрению, вполне полагаясь на его проницательность, опытность и знание местных условий жизни».

Словом, ему давалась карт-бланш, и в случае успеха его, без сомнения, ожидала какая-нибудь высшая награда.

Тогда генеральный прокурор решился привести в исполнение проект, который он давно уже обдумывал и, так сказать, лелеял про себя. Он рисковал многим с этим проектом, но был убежден, что только чрезвычайные средства могут принести желаемый успех и, ввиду важности самого дела, рискнул сжечь корабли.

Но для исполнения упомянутого проекта прокурору нужен был человек, на которого можно было бы вполне положиться, — человек верный, ни перед чем не отступающий, готовый даже пожертвовать жизнью. Такого человека нелегко найти. Любовь к приключениям, решительный характер, храбрость, доходящая до самозабвения, — все это свойства, которые нередко можно встретить в людях; между моряками особенно часто встречаются подобные характеры. Но в данном случае всего этого было мало. Требовались еще высокая степень интеллигентности, безупречность манер и способность производить благоприятное впечатление своей личностью во всех положениях и ролях.

Где было найти подобного человека?

Вот в чем состояла трудность задачи и вот где лежало ее удачное решение!

Не имея возможности найти требуемого человека между офицерами и гражданскими чиновниками колонии, из которых никто даже не согласился бы выступить в качестве явного искателя приключений, генеральный прокурор вынужден был ждать благоприятного случая, который один мог послать ему искомого помощника и исполнителя его предначертаний. Но так как случай никогда не приходит на помощь к тем, кто его просто ждет, то господин Прево-Лемер, напрасно прождав некоторое время, обратился в Париж с просьбой — прислать ему редкую птицу, которую он тщетно надеялся поймать где-нибудь в Нумеа.

Конечно, там, между тайными агентами полиции, должны быть подобные люди, скромные, сдержанные и вполне способные идти неуклонно к цели, которая им будет намечена их начальством.

В начале своих поисков генеральный прокурор думал об одном молодом человеке из ссыльных, обстоятельства которого были известны ему из письмо его дяди, парижского банкира. Эдмон Бартес — так звали этого молодого человека — служил в банкирском доме Жюля Прево-Лемера и отличался замечательными способностями, которые сразу обратили на него внимание высшего начальства: в двадцать семь лет он получил уже должность главного кассира в этом обширном кредитном учреждении, с жалованьем в тридцать тысяч франков, и вел свое дело блестящим образом, к полному удовольствию главы банкирского дома. Вдруг, в одно прекрасное утро, в кассе оказался огромный недочет — миллион в кредитных бумагах исчез неизвестно куда. Молодой кассир первый заявил о пропаже денег. Жюль Прево-Лемер был так уверен в его честности, что и не подумал даже о возможности подозревать его, и решительно заявил, что было бы просто глупо разыскивать пропажу в квартире главного кассира.