Но веселость друга не могла успокоить упрямого бретонца, который однажды сказал ему:

— Присутствие здесь твоего Гроляра, который проводит свое время, запершись с этим противным мне Ли Вангом, не может внушить мне успокоительных мыслей. Собственно говоря, плевать мне на них, но как-то сам собой возникает вопрос: о чем эти люди беседуют друг с другом, какой еще заговор затевают после памятного вечера у банкира? Разве они не должны были, садясь на судно, сказать мне прямо: «Вот, господин командир, цель нашего путешествия; надеемся, что вы нам поможете в ней» и так далее? Но они мне не сказали ни слова ни о чем, и я даже не знаю, какого направления мы держимся, так что не будь со мной этого малайца, который заступает мое место по ночам, мы зашли бы Бог знает куда… И ты находишь все это в порядке вещей?

Немного легкомысленный Ланжале начал убеждаться в справедливости выводов Порника, который наконец однажды вечером с видом заговорщика сказал ему, зазвав в свою каюту и крепко заперев за ним дверь:

— Выслушай меня внимательно: дело касается вещи, о которой мы уже говорили.

— Ты узнал что-нибудь? — спросил его тот с некоторым беспокойством, понятным в его положении.

— Пока ничего, и вот потому-то я и хочу поговорить с тобой.

— Черт возьми!!! В таком случае это очень важно!

— Оставь свои шутки, так как я убедился в одном, а именно: в конце концов, помяни мое слово, если Данео, Пюжоль и я не заплатим из наших карманов за разбитые горшки, как говорится!

— Я не понимаю тебя.

— Потом поймешь! Скажи мне, правда ведь, что этот дьявол Гроляр арестовал тогда, в тот вечер, Бартеса и трех китайцев, друзей покойного Фо?

— Правда, но они снова на свободе.

— Это еще ничего не значит! Гроляр наверняка попытается еще раз проделать то же самое, и кто может поручиться, что новая проделка его не будет успешнее первой?

— Положим! Но ведь я их предупредил о нем, и они теперь знают, как держать себя в отношении господина маркиза.

— Я не говорю о тебе: ты ведешь себя безукоризненно по отношению к твоим старым товарищам. Но Гроляр! Можешь ли ты утверждать, что у него нет намерения, упустив крупных птиц, поймать в свою западню хоть мелких пташек, каковы мы трое, твои друзья и собутыльники? И вот мне все мерещится, что мы в один прекрасный день, а то, может быть, и ночью попадем вдруг на борт «Бдительного», который и потащит нас обратно туда, откуда мы явились! Я опять-таки не говорю о тебе: ты теперь вращаешься в иной сфере, чем мы, грешные.

— Этого еще недоставало! Ты принимаешь меня за человека, который подслуживается и вследствие этого делает карьеру?!

— Глупец ты, если так понял мои слова. Разве я не знаю, что ты всем жертвовал для своих друзей!

— Так ты думаешь, что Гроляр?

— Скажи, положа руку на сердце, разве ты не находишь его способным предать нас троих?

— О, абсолютно! Но посмотрим, обдумаем немного наше предположение… Во-первых, не он здесь хозяин, и наша яхта — не «Бдительный». Чтобы арестовать вас троих, нужно содействие банкира Лао Тсина, а именно он и попросил Бартеса командировать вас на свое судно.

— Но ведь банкир не нуждался в нас?

— А я думаю — напротив: он не хотел поручить такого прекрасного судна грубым китайцам, привыкшим только к своим джонкам; к тому же они не умеют обращаться с паровыми машинами. Словом, все это очень просто и вполне понятно.

— Для тебя, милейший мой Ланжале!

— Наконец, я согласен с тобой, что это плавание имеет важную цель, о которой знают только трое здесь: Саранга, Ли Ванг и Гроляр. Цель эта, как думается мне, имеет близкое отношение к делу Бартеса, которого покойный Фо избрал своим наследником, то есть поставил во главе Общества Джонок.

— Все это известно мне; но каковы интересы Гроляра в этом деле? Всюду, где я его ни встречаю, он вселяет недоверие к себе. Быть может, он вошел в сделку с банкиром: «Я, мол, оставлю в покое Бартеса и его трех китайцев, а ты за это дай мне возможность изловить этих трех молодцов», то есть меня, Пюжоля и Данео. Иначе что ему тут делать? Он не с пустой головой явился сюда!

— Послушай, Порник! — сказал очень серьезно Парижанин. — Я всего два раза видел банкира, но голову даю тебе на отсечение, что он не способен на такой низкий поступок, как предательство! Скорее, он способен принести большие жертвы, чтобы спасти вас от беды! Он знает, до какой степени вы преданы Бартесу, и, скорее всего, он для того пристроил вас сюда, на свою яхту, чтобы отдалить вас от «Бдительного», не упускающего вас из виду. Наконец, вот еще одно доказательство, что ты ошибаешься в твоих подозрениях: ведь Гроляр не знал, что вы здесь находитесь, и когда узнал о вашем присутствии на яхте, а особенно — о твоем, то впал в такой страх и ужас, что мне большого труда стоило ободрить беднягу! Я удивляюсь, что мне раньше не пришла в голову эта мысль, потому что она решительно опровергает все твои опасения и подозрения!

— Хорошо! — заключил Порник, немного поколебленный в своей idee fixe. — Но при первом сомнительном флаге, который замечу на горизонте, я, несмотря на Сарангу, возьму судно в свои руки и начну охоту на зверя! Я уже настолько изучил достоинства этой чудной яхты, что считаю ее способной выдержать самую серьезную схватку с каким угодно опасным врагом.

ЧАСТЫЕ РАЗГОВОРЫ С ПОРНИКОМ О ЦЕЛИ путешествия, которая не была известна ни ему, ни Ланжале, навели последнего на мысль — выведать эту загадочную цель у Гроляра. Он знал, какой политики держаться ему относительно полицейского сыщика, чтобы расположить его к откровенности.

Он стал избегать разговоров с сыщиком, отвечая ему односложными «да» или «нет» и вообще выказывая ему неудовольствие чем-то, о чем не находил, по-видимому, нужным объясниться с ним. Так он вел себя весь вечер после беседы с Порником и все утро следующего дня до обеда включительно, а после обеда даже не простился со своим «патроном», уходя к себе в каюту.

Для Гроляра это было уже слишком: он любил Ланжале, как любят вообще слабые натуры более сильных людей, на которых в случае опасности всегда могут рассчитывать, и потому непонятное поведение Парижанина обижало его, и он решил во что бы то ни стало объясниться с ним.

Увидев дверь его каюты незапертой, он прямо вошел в нее и застал своего компаньона уже в постели.

— Что это значит, почему ты избегаешь разговоров со мной? — спросил он Ланжале.

— Я? Кто вам это сказал? — отвечал тот с изрядной дозой бесстыдства.

— Да ты же сам, неблагодарный! Ведь ты едва раскрываешь рот, чтобы только поздороваться со мной утром и проститься вечером, не сказав более ни полслова за весь день, несмотря на все мое внимание к тебе.

— Что мне в этом внимании, если нет доверия ко мне?

— Как?! Я тебе не доверяю?! Я, который посвятил тебя во все секреты моей тайной миссии? Я, который смотрит на тебя, как на самого себя?

— Да, хороши ваши секреты, которые всем известны! Последний из матросов на борте «Бдительного» знает то же, что и я. «Догадайся, если можешь» — вот откровенность и доверие маркиза де Сен-Фюрси! Очень просто — я солдат морской пехоты, бежавший к тому же из пенитенциарного заведения, так стоит ли дружить со мной, в особенности, когда нет больше нужды во мне?

— Замолчи, несчастный, замолчи! Ты разрываешь мне сердце на части, говоря таким образом, — мне, который любит тебя, как сына, пойми ты это!

— Оставьте вашу «любовь»! С сегодняшнего вечера вы можете поберечь ее для себя или поискать другого человека, более меня достойного…

— Это удивительно! — воскликнул Гроляр, ничего не понимая. — Скажи мне, по крайней мере, в чем я провинился перед тобой, чтобы я мог исправить то зло, которое невольно причинил тебе?