A mon arrivée ici, j’ai écrit <à> Cte de Nesselrode pour me démettre de ma place de secrétaire à Turin et pour le prier de autoriser de passer cet hiver à l’étranger. Il m’a répondu avec beaucoup d’obligeance, en m’accordant ma demande. Maintenant voici quelles sont mes intentions. Au mois de mai prochain nous irons à Pétersb, ainsi que j’en ai déjà pris l’engagement vis-à-vis du Ministère et à moins qu’on ne mquelque poste dément avantageux, quelque avancement extraordinaire — ce qui est peu probable, à moins, dis-je, d’une chance pareille, je suis bien résolu à quitter la carrière diplomatique et m’établir définitivement en Russie. C’est le vœu de Nesty pour le moins aussi que le mien. Je suis cette existence de l’homme sans patrie, et de songer à se préparer une retraite pour qui vient. Il est surtout temps de vous pour ne vous quitter. Que quelques années pour réparer le temps perdu.

Cette lettre, uppose, vous trouvera encore à Minsk, auprès de Dorothée et de son mari. Dites-leurs mille amitiés de ma part. Je n’ai pas écrit à Dorothée depuis sa dernière lettre. Mais s’est qu’il y a des choses dont il m’est impossible de parler; des souvenirs qui saignent toujours et ne guériront jamais.

Nicolas vous aura déjà quitté à présent. S’il en est ainsi, veuillez, je vous prie, lui faire parvenir à Varsovie la lettre que lui écrit ma femme. Quant à moi, je compte lui écrire directement. Mais est-il toujours à Varsovie et quelle est son adresse?

Je ne vous parle pas de la vie que nous menons ici. C’est une vie fort retirée et paisible. Les enfants, Maltitz et sa femme, la tante de Clotilde, son père et ses frères, vo ce qui forme notre société h. Je vois souvent Северин qui me témoigne bcou

d’amitié. En fait de Russes il y a encore ici le Tolstoy avec sa fille, la Cesse Закревск<ая> qui chaque fois que je vais le voir, me de compliments pour vous. — Pour cette fois adieu, je vous <écrirai> dans quelques jours.

Мюнхен. 1/13 декабря 1839

Я получил ваше письмо, любезнейшие папинька и маминька, 24 числа прошлого месяца, в самый день именин маминьки. В этот день и накануне я много думал о вас и не смел надеяться на письмо. Оно доставило мне большое удовольствие. Мне не терпится свидеться с вами. И если Бог продлит нам жизни до будущей весны, мы непременно увидимся. Дело это решенное, бесповоротно решенное. Моя жена пишет вам и вложит письмо в этот же конверт. Уже три месяца своим колебанием, своим откладыванием я мешал ей написать вам. Не сердитесь на меня, особливо же не сочтите за лень эту невозможность писать. Я решительно не понимаю, что это такое. Однако не беспокойтесь обо мне, ибо меня охраняет преданность существа, лучшего из когда-либо созданных Богом. Это только дань справедливости. Я не буду говорить вам про ее любовь ко мне; даже вы, может статься, нашли бы ее чрезмерной. Но чем я не могу достаточно нахвалиться, это ее нежностью к детям и ее заботой о них, за что не знаю как и благодарить ее. Утрата, понесенная ими, для них почти возмещена. Тотчас по приезде в Мюнхен мы взяли их к себе, и две недели спустя дети так привязались к ней, как будто у них никогда не было другой матери. Но я и не встречал натуры более располагающей к себе детей, нежели ее. Да, это натура весьма благородная и прекрасная, и я настоятельно поручаю ее вашей приязни. Подробности вы найдете в ее письме. Мы приехали сюда в конце сентября. Мы намеревались провести зиму в Петербурге, но ввиду того, что к этому времени положение Нести вполне определилось, нам пришлось отказаться от этого проекта. Но, как я уже говорил вам, он только отложен до будущей весны.

По приезде сюда я написал графу Нессельроде, чтобы сложить с себя должность секретаря в Турине и просить его разрешения провести зиму за границей. Он очень учтиво ответил мне согласием на мою просьбу. Теперь вот каковы мои намерения. В будущем мае мы поедем в Петербург, как я обязался перед министерством, и, если только мне не предложат какого-либо поста положительно выгодного, какого-либо необычайного повышения — что маловероятно — если, повторяю, не будет подобной счастливой случайности, я твердо решился оставить дипломатическое поприще и окончательно обосноваться в России. Нести желает этого не менее, чем я. Мне надоело существование человека без родины, и пора подумать о приискании приюта для надвигающихся лет. Особливо же пора свидеться с вами, чтобы более вас не покидать. Дай нам Господь еще несколько лет, дабы возместить потерянное время.

Предполагаю, что это письмо застанет вас еще в Минске у Дашиньки и ее мужа. Передайте им тысячу дружеских приветствий от меня. Я не писал Дашиньке после ее последнего письма. Но это потому, что есть вещи, о коих невозможно говорить, — эти воспоминания кровоточат и никогда не зарубцуются.

Николушка уже, должно быть, от вас уехал. Если это так, то благоволите, прошу вас, доставить ему в Варшаву письмо моей жены. Что до меня, я рассчитываю написать ему непосредственно. Но в Варшаве ли он еще, и каков его адрес?

Не пишу вам о нашем здешнем образе жизни; мы живем очень уединенно и тихо. Дети, Мальтиц и его жена, тетка Клотильды, ее отец и братья — вот кто составляет наше обычное общество. Я часто видаю Северина, который очень дружески ко мне относится. Из русских здесь еще старый граф Толстой со своей дочерью, графиней Закревской, которая всякий раз, когда я у него бываю, поручает мне передать вам поклон. — На этот раз простите. Напишу вам через несколько дней.

Тютчевым И. Н. и Е. Л., 20–22 января/1-3 февраля 1840

Munich. Ce 1^er février/20 janvier 1840

Je suis de nouveau bien coupable envers vous, chers papa et maman. Depuis six semaines il ne s’est pas coulé un jour que je ne me sois sévèrement reproché de l’avoir laissé passer sans vous écrire. Votre dernière lettre que j’ai reçue il y a quelques jours est venue enfin rompre la glace. Je vous remercie des choses bonnes et affectueuses que vous dites dans cette lettre de ma femme. Elle mérite à tout égard l’opinion favorable que vous vous en êtes formée. On ne pourrait être meilleure qu’elle n’est, plus vraie, plus aimante et dévouée. Vous l’aimerez certainement dès que vous la connaîtrez.

Je vois avec peine par votre lettre que vous êtes beaucoup plus préoccupés de ma santé qu’il n’y a lieu de l’être. Depuis six semaines que j’ai commencé la cure d’eau j’éprouve une amélioration dans ma santé que je n’osais plus espérer. Il m’est démontré maintenant, par le bon effet de cette cure que le principe de mon mal était dans les nerfs affaiblis et surexcités. Toutes mes autres infirmités n’étaient que la conséquence de celle-ci. Or il est reconnu que l’eau froide et le grand air sont les seuls moyens de fortifier les nfs. Je ne puis assez me féliciter d’avoir, par une sorte d’instinct, recé depuis des années à toute drogue de pharmacie. C’est là ce qui me facilite maintenant le succès de ma cure. Mon appétit, depuis que je l’ai commencée, s’est sensiblement amélioré, tous ceux qui me voient s’accordent à me trouver meilleure mine. Voici, j’espère, chère maman, un bulletin qui doit vous satisfaire. Et ce qui achèvera de vous rassurer, c’est qu’il y a près de moi quelqu’un dont la faculté de s’inquiéter de ma santé à tout propos et hors de propos ne peut se comparer qu’à celle que je vous ai connu, autrefois, à vous-même. Car ce n’est certainement pas la faute de ma femme, si je ne me suis pas encore définitivement convaincu que j’étais de neige et que j’allai fondre et m’évaporer au premier rayon de soleil.