С рассветом пришла убийственная стужа. Одинокий колокол на башне отбил терцию. note 100

— Вон они! — Рикард выпутал одну руку из под тяжелого плаща и ткнул пальцем, указывая, куда смотреть.

Перед лицом Аш висело туманное облачко застывшего дыхания. Щеки онемели. Аш окинула взглядом лагерь осаждающих, холодный ясный свет, разраставшийся на востоке, озарил суету людей, выбирающихся из шатров и палаток, угасающие костры и траншеи. Всмотревшись, она наконец поняла, что углядел Рикард.

— Быстро добрались, — заметила она. — Милорд Оксфорд их недооценил.

«Дай бог, чтоб это оказалось единственной его ошибкой!»

Из бараков выбегали и строились на открытой площадке отряды визиготских сервов; первые лучи солнца блестели на латах катафрактариев и на наконечниках копий; над холодной землей разносился хриплый визг труб и рожков. Аш ладонью прикрыла глаза от слепящего белого сияния солнечного диска, присмотрелась: не видно ли где-нибудь отдающей приказы или стоящей одиноко Фарис.

Всего несколько минут понадобилось визиготам, чтобы выстроить квадратный легионерский строй под орлами Четырнадцатого Утики и Шестого Лептис Парвы. Они встали у дороги за пределами досягаемости пушечных ядер и стрел. На глазах у Аш дорога заполнялась подходящими с Юга солдатами в сверкающих шлемах, черными знаменами и вымпелами, а впереди медленно катила бронзовая церемониальная колесница короля-калифа.

Аш кивнула в подтверждение собственных мыслей, увидев на развернутом черном стяге серебряную решетку крепостных ворот. В памяти неотвязно стояло видение сумрачных стен Карфагена. Под ложечкой неприятно засосало.

— Ну вот, Рикард, это личная стража короля-калифа. И Третий легион Каралис… следующего не рассмотреть… — Аш обняла рукой плечи мальчишки, закутанные плащом. — И личное знамя Гелимера… ага, вот и Фарис. Отлично. Подождем, пока варево начнет закипать…

Два часа спустя Аш заснула, сидя в главном зале дворца. Здесь остался единственный дубовый сундук, приткнувшийся у стены вблизи камина. На него она и уселась, в полной броне, чтобы выслушать доклады бургундских «центурионов», подходивших поочередно, а затем и собственных командиров копий или их посланцев. Биллем Верхект и Томас Рочестер, Эвен Хью и Генри Брант, Людмила Ростовная и Бланш с Бальдиной. Бесконечные проблемы. Не хватало сил соображать, выручали только опыт да инстинкт.

Она заснула, приткнувшись головой к углу камина, прямо в полной броне, посреди разговора. Смутно слышала лязг железа о камень, но не могла проснуться. Мерцающий огонь согревал одну щеку.

Сквозь дрему она еще отмечала голоса измученных людей, складывающих снаряжение и валившихся на тюфяки в надежде хоть немного заспать голод, слышала доносившийся со двора рык Ансельма, проводившего учение в рукопашном бое. Краешком сознания она еще воспринимала подсчеты Анжелотти и Джасси: сколько осталось болтов, стрел, аркебузных и пушечных ядер.

Какая-то часть ее сознания даже во сне оставалась начеку. Сверкнула мгновенная мысль: «Это потому, что я не хочу видеть сон. Не хочу слышать Годфри, слишком это больно: слышать — и не сметь отвечать. А визиготы могут узнать у своего каменного голема, что я говорила. И Дикие Машины могут услышать, хоть и молчат…» Потом она провалилась в сон, как в темный колодец, и тут же почувствовала, как чьи-то руки трясут ее за плечи, и она разлепила онемевшие со сна губы, и взглянула в лицо Роберта Ансельма.

— Что?..

— Я говорю, жаль, что ты не видела!

Солнечное пятно, падавшее на пол сквозь стреловидную бойницу, продвинулось далеко в сторону. Аш моргнула, выговорила:

— Докладывай, Роберт.

И потянулась за поднесенной Рикардом чашкой воды.

— Парламентеры из лагеря крысоголовых, — отрапортовал Роберт, шлепнувшись на пол перед сундуком. — Ты бы их видела! Шесть этих долбанных големов, и каждый со знаменем. Барабанщик — карлик карликом. И один-единственный бедолага с белой тряпкой тащится между ними к северо-западным воротам, бормоча молитвы, чтоб наше ворчание не оказалось предобеденным мурлыканьем тигра, и вопит, требуя переговоров.

— И кто это был?

— Мистер Кого-не-жалко, — презрительно усмехнулся Роберт. — А ты что думала, девочка, сам Гелимер явится? Ну нет. Они выслали к нам Агнца!

Аш, застигнутая врасплох, только хмыкнула:

— У-гу, представляю себе, как Ягненок обмочился. Напомни мне, если ситуация переменится, предложить парню место у нас. Обещай ему, что если он запишется к Флориан, на него не станут складывать все дерьмо! Когда это было? О чем они хотели договориться? И чем кончилось?

— С час назад. — Карие глаза Роберта блеснули под саладом, надвинутым на кожаную шапочку. — А кончилось тем, что док Флориан собирается вылезти наружу и побеседовать с ними.

— Ты совсем, на хрен, с ума съехала!

Гневные взгляды бургундских рыцарей и знатных господ, собравшихся в покоях Флоры, устремились на Аш; она не замечала ни этих взглядов, ни одобрительного кивка Оливера де Ла Марша.

— Хоть кто-то высказался напрямую, — пробормотал военачальник герцогини.

— Стоит тебе высунуться за стену, и будь у тебя все пять сотен мехметских турок прямо в заднице — ты покойница! Неужто не ясно?!

Флора дель Гиз повертела в руках корону, потрогала пальцами острые шипы отростков и подняла глаза на Аш.

— Держи себя в руках, — посоветовала она.

— Это ты мне говоришь? На себя посмотри! — Аш стиснула кулаки. — Слушай, Флориан. Диким Машинам нужна твоя смерть, и они это знают. Если Гелимер по-прежнему обращается за советами к каменному голему, он наверняка услышал именно такой совет. А если он голема больше не слушает — он все равно должен прикончить тебя: ты — это Бургундия! Убей тебя — и война на севере шипит и гаснет, остатки христианских земель стоят на вытяжку и приговаривают: «Слушаюсь, босс!», а турки старательно соблюдают мирный договор!

Краем глаза она видела, как одобрительно кивает весь двор во главе с де Ла Маршем; Джон де Вир негромко обменивался замечаниями с братом.

— Знаешь, что бы я сделала на месте Гелимера? — тихо продолжала Аш. — Открыла бы огонь из всех пушек и осадных орудий, едва увидела бы тебя на открытом поле, и перемешала бы с грязью. И тебя, и всех, кого угораздило попасть с тобой в парламентеры. А потом бы принесла извинения султану за «несчастную случайность», приведшую к гибели его турок. Потому что, избавившись от тебя и крепко утвердившись в Европе, он может твердо рассчитывать, что Мехмет сочтет несвоевременным открывать военные действия из-за такой мелочи. Говорю тебе, только высунься — и можешь считать себя трупом. И тогда уж некому будет остановить Дикие Машины!

Сквозь стекло тускло серело нависшее небо. Сквозь редкие облака просвечивал бледный круг солнца — не ярче полной луны. Флора дель Гиз по-прежнему вертела венчик из рога в сильных перепачканных пальцах. Два темных пятна под глазами — знак глубокой усталости, — словно на веках налипла темная копоть.

— А теперь послушай меня, — сказала она. — Я уже говорила с советом и с милордом Оксфордом, а теперь повторяю для тебя: у нас кончилась еда. В городе болезни: дизентерия, а возможно, и чума. Горожане умирают от голода. Я намерена вступить в переговоры с визиготами и выговорить для них выход из города.

Аш ткнула пальцем в окно:

— Чтоб они могли умирать от голода там, вместе с другими беженцами?

— Я — врач, а не герцогиня! — огрызнулась Флора. — Я не просила вручать мне корону, однако она свалилась мне на голову, так что мне приходится делать хоть что-нибудь. Госпитали переполнены: не прошло и двух часов, как здесь передо мной плакал аббат Сен-Стефана. Не хватает священников, чтобы молить за болящих. Я давала клятву, Аш! И первая заповедь в ней: не навреди! Я должна вывести жителей из города прежде, чем начнется эпидемия.