Ей мгновенно передалось его безысходное отчаяние. И она тут же грубо спросила:
— Ты слышишь мою сестру. Обращалась ли она снова к каменному голему?
— Еще один раз. Я сначала решил, что это ты. Она обращалась к Карфагену, к машине, сказала, что ты жива. Сказала, что ты, как и она, можешь спрашивать и получать ответы от военной машины, И сказала своему хозяину, королю-калифу, что теперь их подслушивают.
У нее в ушах стучала кровь, и шепотом голос, звучащий в голове, добавил:
— Вы очень разные, ты и она.
В чем? Нет, не сейчас. Позже скажешь.
Ей больно было стоять коленями на жестком полу, но зато она могла сосредоточиться.
— Скажи мне, какие войска она развернула сейчас. Какие последние посланцы прибыли из армий в Иберии и Венеции. И насколько она сильна на севере — я знаю, что у нее было еще два легиона, когда мы были в Базеле: сейчас они, должно быть, во Фландрии!
— Мне кажется, я… могу сказать тебе, какие сообщения посланы военной машине.
Аш наклонила голову, все еще крепко вцепившись в руки человека, стоявшего перед ней; глаза не открывала.
— И… мне надо поговорить с Дикими Машинами. Если можно. Не бросишь меня, будешь рядом?
Аш утонула в его печали. Зазвучал голос Годфри Максимилиана, легкий, как перышко:
— Когда я был ребенком, я любил леса. Моя мать по обету обрекла меня церкви. Я предпочел бы жить на открытом воздухе, среди животных. Я любил свой монастырь Святого Герлена не больше, чем ты — свой, Аш, и меня били так же жестоко, как тебя. Я и сейчас не считаю, что Господь предназначил меня для службы священника, но Он дал мне милость совершать мелкие чудеса, и одарил счастьем служить в твоем отряде. И сан того стоил. Как на земле, так и тут я — с тобой. Если я о чем и жалею, так только о том, что не добился твоего доверия.
Слова «И сан того стоил» она задвинула на периферию сознания, стерла, забыла. Пока она не потеряла смелость и ощущала его теплоту, она произнесла:
— Дислокация войск визиготов, осада Дижона, главные части, дать мне их позиции.
И голосом Годфри заговорила военная машина:
— Легион VI Лептис Парвы, северо-восточный сектор: войска рабов в количестве…
— ЭТО ОНА…
На нее накатило то же онемение, какое окутывало ее сознание среди пирамид в пустыне. На секунду она перестала ощущать доски пола, на которых стояла, и крепко сжимающие ее руки Дигори Пастона.
— Сукин сын… — Аш открыла глаза, лицо ее исказилось. Ричард Фавершэм удерживал ее за плечи; Дигори Пастон — за руки. Ее окружали Ансельм, Анжелотти, Флора, но их лица казались ей такими далекими, будто они на дальнем конце поля битвы.
— Годфри! — схватилась она за костлявые руки Дигори.
Ответа не было. Холод все больше охватывал ее разум. Она поискала в себе — но только онемение, глухота.
«Значит, они могут доставать меня и тут.
Христос, всю дорогу за море из Карфагена, через половину христианского мира!.. Но ведь каменный голем может, почему бы им не суметь?»
— Годфри!
Слабый, как во сне, голос Годфри прошептал:
— Я всегда тут.
— ЭТО ОНА, ЭТО ТЫ МАЛЫШКА…
Значит, теперь недостаточно, что тут есть мужчины и женщины — Томас Рочестер, Людмила Ростовная, Караччи, Маргарет Шмидт, — чьи жизни могут быть спасены или разрушены ее решениями.
«Незаменимых нет», — подумала она.
Теперь осталась одна Аш старше девятнадцати лет; стоящая коленями на твердом деревянном полу под холодным ветром, рукав камзола перегрелся от близости огня в очаге. Одна женщина, которая вдруг стала молиться так истово, как не молилась с самого детства: «Лев, защити меня!»
Она вспомнила, как хрустели под копытами бурой кобылы обломки раскрашенной штукатурки, на снегу, на юге, когда она ехала верхом среди больших пирамид. И онемела она сейчас — от холода или от тишины. И тут в голове зазвучали в унисон голоса — их много, множество, легион.
— МЫ ЗНАЕМ, ЧТО ТЫ НАС СЛЫШИШЬ.
— Не врете? — слегка съязвила Аш. Она разжала руки, отпустила больно стиснутые пальцы священника, все еще с закрытыми глазами, и услышала, как он вздохнул. Снова уселась на пятки. Никто не заставляет ее не делать того, что ей хочется. Абсолютно расслабившись, она сказала: — Но вам-то меня не достать. Я могла оказаться где захочу.
— ДА, МОГЛА. НО ТЫ В ДИЖОНЕ. НАМ ЭТО СКАЗАЛО ДИТЯ ГУНДОБАДА.
— Как же, сказала. Разве что каменному голему и, может быть, Дому Леофрика. Но уж не вам. Она вас и слушать не станет.
— ДА ЭТО НЕ ИМЕЕТ ЗНАЧЕНИЯ. ОНА УСЛЫШИТ, КОГДА ПРИДЕТ ВРЕМЯ. МАЛЫШКА, МАЛЫШКА, ПЕРЕСТАНЬ ВОЕВАТЬ С НАМИ.
— Свинячий хрен вам в ухо!
Вот теперь она выступает как наемник, как она всегда и хотела выглядеть: веселая, грубая, сквернословящая, непобедимая. В этом возбужденном адреналином состоянии даже она не знает, что там у нее в глубине, за этим чисто внешним фасадом.
— Какие же вы Дикие, — по ее лицу закапали слезы, и она сама не сказала бы, от боли они или же от неприятного юмора. — Это мы вас построили. Давным-давно, случайно, но мы, мы. Почему же вы нас ненавидите? Почему вы ненавидите Бургундию?
— ОНА УСЛЫШАЛА.
— ОНА ПОНЯЛА.
— ЗНАЕТ ТО, ЧТО ЗНАЕМ МЫ.
— ХОТЬ МЫ ЗНАЕМ НЕ ТАК МНОГО.
— МЫ ЗНАЕМ НАЧАЛО, НО КТО ЗНАЕТ КОНЕЦ?
То, что было хором Голосов, превратилось при последнем вопросе в разноголосицу. С некоторым отзвуком печали. От громкости Аш заморгала, но тут же ей стал виден огонь очага среди веками закопченных камней. Там, где огонь был сильнее, откололся и отвалился кусок камня. Структура камня в месте разлома все еще была видна.
В памяти Аш всплыли трещины в куполе дворца короля-калифа и летящие сверху, вертящиеся в полете камни.
— МЫ ЗНАЕМ КОНЕЦ…
— МЕРЗОСТЬ ПЛОТИ!
— МАЛЕНЬКИЕ ОТРЕБЬЯ, НЕДОСТОЙНЫЕ ЖИЗНИ…
…ИЗ-ЗА ВАШЕГО ГРЕХА…
До боли вонзив ногти в ладони, Аш выдохнула сардоническим тоном:
— А это не предубеждение — после того, как двести лет слушали Карфаген!
Радость, хоть и с примесью горечи — Годфри? И в голове зазвучал снова умертвляющий душу, леденящий гомон.
— КАРФАГЕН — НИЧТО…
— …ВИЗИГОТЫ — НИЧТО…
— ГУНДОБАД ГОВОРИЛ С НАМИ ЗАДОЛГО ДО НИХ…
— САМЫЕ ГРЕШНЫЕ ИЗ ЛЮДЕЙ…
— МЫ ПОМНИМ!
— МЫ ПОМНИМ…
— МЫ СОЖЖЕМ ТЕБЯ, МЕЛКАЯ ЧАСТИЧКА ПЛОТИ.
От последней прозвучавшей в голове фразы она вздрогнула, прикусила язык и почувствовала привкус крови. И вслух сказала, не видя окружающих:
— Не волнуйтесь. Если они могли бы сдвинуть тут землю, они бы это сделали. А если не делают, значит, не могут.
— ТЫ ТАК УВЕРЕНА, МАЛЫШКА?
Под одеждой по ней пробежали мурашки, и она с отвращением подумала: «Малышка, смотри ты! Меня так называл Годфри, от него позаимствовали».
— В общем, что-то вам мешает, — сказала она вслух. И сплюнула с отчаянным сарказмом: — По вашим словам, Фарис армия не нужна! Она дитя Гундобада, она творец чудес; она может превратить Бургундию в пустыню, именно так. Вам только остается помолиться о солнце, и — блямс! — оно тут как тут. Всего одно чудо. Так почему вы его не сотворили?
Вложив в вопрос всю свою ярость, она сразу сконцентрировала внимание — обрела то самое внутреннее состояние, какое у нее наступает, когда в руках меч, — и слушала.
И немедленно она буркнула от беззвучного удара. Стало больно губам. Она подняла руки к лицу, открыла глаза; увидела кровь, поняла, что прикусила губу. Рядом кто-то сказал что-то резкое. Она ничего не видела, только взмахом руки отослала их подальше. И сразу почувствовала, что онемела и задыхается; такое ощущение было у нее, когда она впервые училась ездить верхом. В долю секунды между ударом о землю и началом боли. Она замерла.
Но физической боли не было.
— ТЫ НЕ СМОЖЕШЬ УСЛЫШАТЬ НАС, ПОКА МЫ НЕ ЗАХОТИМ. ТЫ БОЛЬШЕ НЕ УВИДИШЬ НАС.
— Дерьмо, а то как же, — Аш потерла губы руками, размазывая кровь по лицу.
— МЫ ТЕБЯ НЕ ПОНЯЛИ.
