У нее за спиной открылась дверца машины. Голова Анни дернулась назад, когда Долл схватила ее за волосы и потянула к себе.
– Вставай!
Анни упала на землю и сжала зубы, когда Долл ударила ее в спину и выругалась. Свернувшись в комочек, Анни постаралась спрятать голову. В правой ладони она крепко сжимала спасительный баллончик.
Дверца «Кадиллака» захлопнулась, пролетев прямо у Анни над головой. Долл снова схватила ее за волосы, заставляя сесть. Анни открыла глаза, прислонилась к машине, чтобы не упасть – так вдруг закружилась голова, и огляделась по сторонам. Фары «Кадиллака» были единственным источником света, но и этого оказалось достаточно. Перед ее глазами кружился и покачивался разрушенный дом, чьи окна с выбитыми стеклами казались щербинами в старческой улыбке.
Они приехали в тот самый дом в Пони-Байу. Именно здесь Памела Бишон рассталась с жизнью.
– Я не убивал Памелу, – негромко сказал Маркус. Лицо Хантера Дэвидсона исказилось от отвращения.
– Не лги! Здесь только один судья – Господь Бог. Нет никаких лазеек для тебя и твоего проклятого адвоката.
– Я любил ее, – прошептал Маркус, и слезы снова покатились по его щекам.
– Любил ее? – Дэвидсона даже затрясло от ярости. Рубашка под мышками потемнела от пота. Тонкие темные волосы были влажными и блестели в свете лампы. – Ты даже не знаешь, что такое любовь! Ты ни черта не смыслишь в родительской любви. Она была нашей любимой девочкой, и ты отнял ее у нас!
Ирония заключалась в том, что как раз о такой любви Маркус знал все. Он попал в ловушку материнской любви, изуродованной, извращенной, и не мог выбраться из нее всю жизнь. Сегодня вечером он собирался с этим покончить. А теперь отец Памелы покончит с ним.
– Ты даже не можешь представить, сколько раз в своем воображении я убивал тебя, – негромко произнес Дэвидсон и шагнул вперед. Его глаза казались стеклянными от ненависти. – Я мечтал о том, чтобы пригвоздить тебя к полу и заставить пройти через все то, что испытала моя дочь.
– Нет, – едва слышно произнес Маркус и заплакал сильнее, теперь уже от страха. Слюна пузырилась в уголках его губ и текла на подбородок. Помимо его воли, взгляд Маркуса упал на большой деревянный стол, где словно в операционной были разложены инструменты и ножи для работы. Он покачал головой. – Прошу вас, не надо.
– Я хотел услышать, как ты станешь молить о пощаде, как тебя умоляла Памела. Звала ли она меня, когда умирала? – В голосе Дэвидсона слышалось страдание. Крупные слезы потекли по его красным щекам.
– Я не знаю, – пробормотал Маркус.
– Я каждую ночь слышу ее голос. Я слышу, как она зовет нас, просит меня спасти ее, а я ни-че-го не могу для нее сделать! Ее больше нет. Она ушла от нас навсегда!
Теперь Дэвидсон стоял всего в двух футах от Ренара. Его рука, державшая револьвер, была огромной, как медвежья лапа, и дрожала.
– Тебе бы следовало умереть именно так, – с горечью прошептал Хантер, – но я пришел сюда не ради мести. Я пришел во имя справедливости.
Револьвер выстрелил дважды. Глаза Маркуса удивленно расширились, когда сила пуль толкнула его назад. Он ничего не почувствовал. Даже когда Маркус упал на мольберт, потом на пол, стукнувшись затылком о пол, он ничего не почувствовал. Его тело дергалось снова и снова, пока Дэвидсон расстреливал в него обойму. Маркусу казалось, что он видит это все на экране.
Он умирал. Еще одна шутка судьбы. Он собирался покончить с собой сегодня вечером. Он хотел положить конец изощренному тиранству матери. Он бы избавил Виктора от будущего, в котором о нем некому будет заботиться. А вместо этого он умирает на полу своего кабинета, убитый за преступление, которого он не совершал. Он проиграл даже в смерти.
– Они р-решат, что это с-сделал М-маркус, – сумела выговорить Анни.
– Нет, – возразила Долл. – Они будут точно знать, что ты убила себя сама. Встань.
Опираясь спиной о «Кадиллак», Анни медленно, неуклюже поднялась на ноги.
Придумать план спасения было так же тяжело и трудно, как бороться с сильным течением. А идти и одновременно с этим размышлять оказалось практически невозможно. Земля как-то странно поднималась и опускалась у нее под ногами. В свете фар дом качался, словно мираж в жарком мареве пустыни. Ей становилось все труднее дышать. Анни чувствовала, как все медленнее бьется сердце, словно часы, у которых кончается завод. Осталось совсем немного времени, и наркотик окончательно победит ее, и тогда Долл всунет дуло револьвера ей в рот и спустит курок. Самоубийство.
С карьерой у нее проблемы. С коллегами последнее время она не слишком ладила. Многие говорили, что Анни начала пить. Станет ли это достаточным основанием для того, чтобы все поверили, что она поехала в дом, где когда-то нашла изувеченные останки Памелы Бишон, наглоталась успокоительного, а потом вышибла себе мозги из табельного оружия?
– Н-но как я сюда поп-пала? – поинтересовалась Анни, останавливаясь у лестницы, ведущей к парадному входу.
– Заткнись! – бросила Долл, тыкая ей в спину револьвером. – Заходи.
Анни подумала, что ее машина – это лишь мелкая деталь для такого матерого убийцы, каким была Долл Ренар.
Убийство уже дважды сошло ей с рук. Анни споткнулась на ступеньках.
Дверь оказалась открытой, как будто их кто-то поджидал. Анни вошла в прихожую, ее шаги гулким эхом отдавались в пустом доме. Луч переносного фонаря прорезал темноту, освещая ей путь к смерти. Пол был покрыт пылью. Кружева паутины украшали дверные проемы. Ощущая спиной дуло револьвера, Анни прошла по коридору, цепляясь левой рукой за стену, нащупывая дорогу, как слепая.
– Когда Маркус обо всем узнает, он возненавидит в-вас…
– Маркус любит меня. Я нужна моим сыновьям. Никто их никогда у меня не отнимет. – Долл говорила со страстной убежденностью.
– А кто пытался их у вас отнять? – спросила Анни. Она едва передвигалась на непослушных ногах. Безразличие овладело ею. Хотелось только одного – упасть на пол и больше не двигаться.
Анни переступила порог и оказалась в столовой. Долл присела на корточки, луч фонаря опустился, высветив торопливое бегство змеи по грязному дубовому полу.
Анни согнулась пополам, прислонившись правым плечом к стене, пытаясь собраться с силами. Долл стояла в двух футах перед ней. Дверь в коридор была справа от Долл, там же располагалась лестница на второй этаж, утопавшая в темноте.
Пальцы Анни сжимали крошечный баллончик. Она попыталась вдохнуть поглубже, попыталась думать, разглядывая свои черные форменные туфли.
– Клод собирался отнять у меня детей, – Долл неожиданно ответила на ее вопрос. – Он предал нас. Он бы отобрал у меня моих мальчиков. Я не могла этого допустить.
– В-ваш м-муж?
– Он получил по заслугам. Я так ему и сказала перед тем, как его убить.
Долл сделала еще шаг к Анни.
– Хватит болтать! Ваше время истекло, помощник шерифа.
– А п-почему на Памеле ок-казалась маска? – спросила Анни, не обращая внимания на ее слова. – Она в-вела п-прямо к в-вам.
– Об этой маске мне ничего не известно, – нетерпеливо ответила Долл. – Ложитесь сюда, помощник шерифа. На то место, где умерла другая сука.
– Я н-не могу двигаться…
– А ну-ка пошевеливайся! – потребовал властный голос.
Анни восприняла команду как сигнал к действию и призвала на помощь все силы. Левой рукой она отбила револьвер в сторону. Оружие выстрелило, пуля попала в потолок. Одновременно с этим Анни подняла баллончик и прыснула Долл в лицо.
Миссис Ренар вскрикнула, когда перец попал ей в правый глаз. Она оступилась, прикрывая лицо свободной рукой и снова прицеливаясь в Анни. Револьвер выстрелил, и пуля попала Анни в нижнюю часть груди, толкнув ее к стене. Пуля ударилась о бронежилет, и от удара у Анни перехватило дыхание, но времени для передышки не было. Она должна двигаться. И немедленно.
Пригнувшись, Анни рванулась к лестнице и метнулась в темноту, когда револьвер выстрелил снова. Руки и ноги у нее ослабели, она еле-еле вскарабкалась на второй этаж, упала, расшибла колено, ударилась локтем. Рухнув на площадку второго этажа, она рассекла лицо. Звук от удара подбородком оказался таким же громким, как выстрел. Вдруг острая боль пронзила, Анни – пуля попала ей в бедро.
