Дженнифер поняла, что она в безопасности, страх отступил, уступая место усталости. В подавленном настроении она почистила зубы, сняла джинсы и улеглась в постель в футболке, в которой проходила весь день. «Я живу с дураком» – гласила надпись на ней, а стрелка указывала на пустое место в кровати рядом с ней. Дженнифер была одна. До 1:57 ночи.

Дженнифер Нолан неожиданно проснулась. Когда она попыталась сесть в кровати и закричать, рука в перчатке нанесла ей сильный удар в лицо. Женщина ударилась головой о спинку кровати. Она еще раз попыталась вырваться, но ее остановило лезвие ножа у горла. От ужаса она обмочилась, из глаз потекли слезы.

Но даже сквозь слезы она разглядела нападавшего в слабом свете, просачивающемся сквозь дешевенькие жалюзи. Мужчина навис над ней словно воплощение беспощадной судьбы. Он показался Дженнифер огромным. Она в ужасе уставилась на его лицо, наполовину скрытое карнавальной маской, украшенной перьями.

Ричард Кадроу умирал. Несмотря на усилия медиков, его тело буквально пожирало само себя. Ему посоветовали оставить практику и посвятить все время лечению, которое все равно не принесло бы результатов. Ричард Кадроу понимал, что его смерть неизбежна. Только работа заставляла его жить. Бросая вызов докторам и своим болезням, он уже умудрился прожить дольше, чем ему предсказывали. Кадроу надеялся, что сражение за Маркуса Ренара даст ему возможность прожить еще месяцев шесть-восемь.

– Моего клиента избил до полусмерти ваш детектив, Ноблие. Какого еще дерьма вы собираетесь навешать мне на уши, чтобы скрыть правду?

Гас молча поджал губы. Его глаза превратились в щелки, когда он метнул яростный взгляд на Кадроу, сидевшего напротив.

– Или вы скажете, что Маркус Ренар сам сломал себе нос и челюсть? И сам выбил себе зубы? Спросите вашего помощника Бруссар. А еще лучше, я сам сделаю это, – сказал Кадроу, поднимаясь с кресла.

Гас решительно встал, его палец угрожающе уперся в адвоката.

– Держитесь подальше от моих людей, Кадроу.

Адвокат стоял на своем:

– Бруссар – свидетель, а Фуркейд – бандит. Он вел себя так же в Новом Орлеане, и вы отлично знали об этом, когда брали его на работу. Поскольку вы не соизволили отстранить Фуркейда от дела Памелы Бишон после его очевидной попытки подложить улику и манипулировать следствием, вы также можете считаться виновным в сговоре с целью нападения на моего клиента.

Гас фыркнул:

– Сговор? Ну-ну, попробуй притащить это в суд, посмотрим, что у тебя выйдет. И можешь выдвигать сколько угодно исков. Ты умрешь в бедности, прежде чем тебе удастся выцарапать хоть пенни из моего ведомства. А что касается остального, то я что-то не помню, чтобы тебя избирали окружным прокурором.

– Смит Притчет выдвинет обвинения еще до того, как ты успеешь переварить тот бекон, что съел на завтрак. Он будет счастлив засадить этого ублюдка Фуркейда за решетку.

– Поживем – увидим, – прорычал Ноблие. – Тебе ничего не известно о том, что случилось вчера вечером, и я не обязан обсуждать это с тобой.

– Это все должно быть отражено в рапорте. – Кадроу с видимым усилием поднял свой кейс. – И черт меня подери, лучше этому рапорту существовать. Бруссар произвела арест, взяла показания у моего клиента, спрашивала, намерен ли он выдвинуть обвинение, Если это не отражено в документах, то тебе придется за это дорого заплатить, Ноблие.

Черты лица Гаса исказились, словно он только что учуял запах полуразложившегося трупа.

– Твой клиент страдает галлюцинациями, да к тому же он еще и лжец. И это его самые лучшие качества, – сказал шериф, направляясь мимо адвоката к двери своего кабинета. – Вон отсюда, Кадроу! Мне есть чем заняться помимо того, чтобы терпеть, как ты тут воняешь все утро.

Кадроу улыбнулся. Энергия закипела в его венах, словно ракетное топливо, вызывая прилив сил.

– Шериф, общаться с вами, как всегда, было сплошным удовольствием. Но ничто не сравнится с наслаждением от того, что я уничтожу и вас, и вашего бандита Фуркейда.

– Почему бы тебе не облагодетельствовать мир и не сдохнуть прямо сейчас? – предложил Гас.

– Я никогда не доставлю вам такого удовольствия, Ноблие. Я планирую пережить вас на посту шерифа, пусть даже назло вам.

– Рад заметить, что я на сто процентов уверен, что тебе это не удастся.

– Что ж, посмотрим, за кем останется последнее слово.

Кадроу вышел, и Гас шумно захлопнул за ним дверь.

– За мной, конечно, старый вонючий подонок! – рявкнул он, оставшись в одиночестве. Потом повернулся к двери, ведущей в кабинет его секретаря и гаркнул: – Заходи, Бруссар!

Анни поднялась с кресла, где коротала время в ожидании, сердце у нее упало. Она очень внимательно прислушивалась к громким голосам, хотя расслышать слов из-за двери не могла. Ей показалось, что жар перепалки физически передался ей. Анни почувствовала, как между лопатками струйкой потек пот и взмокли подмышки.

Сделав глубокий вдох, она вошла в кабинет начальника и закрыла за собой дверь. Ноблие тяжело шагнул ей навстречу, сверля пронизывающим взглядом.

– Ты вчера брала показания у Маркуса Ренара?

– Да, сэр.

– Я велел тебе отправляться домой, так или нет, Бруссар? Может быть, у меня старческий склероз или что-то в этом роде, а? Или мне просто приснилось, что я приказал тебе идти домой?

– Никак нет, сэр.

– Тогда за каким чертом ты отправилась в больницу?

– Я должна была взять у Ренара показания, шериф, – ответила Анни.

– Не следует напоминать мне инструкцию, помощник шерифа Бруссар, – резко прервал ее Гас. – Ты что, полагаешь, что я с ней незнаком? Когда я отдаю приказание что-то сделать, Бруссар, у меня есть на это основания. – Он нагнулся к ней и немного сбавил тон. – Иногда надо как следует разобраться в ситуации, прежде чем поступать, как предписывает должностная инструкция. Ты понимаешь, о чем я говорю, помощник шерифа?

У Анни от напряжения окаменели все мускулы, но она не сдавалась:

– Я видела, как Ник Фуркейд избивал Маркуса Ренара, шериф.

– Меня мало интересует, что ты видела. Я говорю, что ты не знала всех обстоятельств, ты не слышала звонка о грабителе из этой части города, тебя там не было, когда правонарушитель сопротивлялся аресту.

Анни не сводила с него глаз.

– Вы хотите сказать, что меня не было вчера вечером здесь, когда все пытались состряпать правдоподобную историю? – наконец произнесла она, понимая, что провоцирует гнев Ноблие. – Вчерашний поступок Фуркейда – вне закона.

– А то, что Ренар сотворил с Бишон, это по закону?

– Разумеется, нет, но…

– Выслушай меня внимательно, Анни, – намного спокойнее и мягче произнес шериф. Он отступил назад и присел на край письменного стола. – Мир нельзя поделить на черное и белое, Анни. В нем очень много серого. Я не хочу сказать, что оправдываю поступок Фуркейда. Я хочу сказать, что понимаю его. Ты не должна совершать опрометчивых поступков. Не стоит пытаться арестовать детектива, не нужно ехать в больницу брать показания, когда я приказываю тебе отправляться домой.

– Я не могу изменить тот факт, что я была там, шериф, или что Ренар видел меня на месте происшествия. Как бы все это выглядело, если бы яне взяла у него показания?

– Это бы выглядело так, что он перепутал ход событий. Или что мы даем ему время прийти в себя, прежде чем снова беспокоить его.

«Или что мы попросту игнорируем жертву жестокого избиения только потому, что это дело рук полицейского. Или пытаемся выиграть время, чтобы состряпать правдоподобную историю», – добавила про себя Анни.

Она отвернулась и стала смотреть на стену – блестящее доказательство отличной карьеры Огюста Ф. Ноблие. Вот фотография шерифа, когда он был помоложе, – улыбается, пожимает руку губернатору Эдвардсу. Потом целый ряд снимков менее известных политиков и знаменитостей, побывавших в округе Парту во время правления шерифа Ноблие. Анни раньше всегда уважала его.