Анни как раз обдумывала эту вероятность, когда Ник поднял голову и посмотрел на нее:

– Согласен, напряжение мы сняли. А теперь пойдем поищем кровать и займемся делом как следует.

Когда Анни выбралась из постели, уже перевалило за полночь. Завязывая пояс на халате, она рассматривала Фуркейда при свете ночника. Детектив Ник Фуркейд слишком хорошо смотрелся в ее постели.

Идя по коридору, Анни бормотала себе под нос:

– Во что на этот раз ты впуталась, моя дорогая?

Ответа на этот вопрос она не знала и слишком устала, чтобы пытаться его найти. Но другие вопросы без ответов кружились в ее голове – о деле Памелы Бишон, о Линдсей Фолкнер и Ренаре, о том, кто сидел за рулем несущего смерть «Кадиллака». Ник говорил, что она сильнее, чем думает. Но он сказал и о том, что она боится заглянуть слишком глубоко в собственную душу. Анни подумала, что Фуркейд оказался прав в обоих случаях.

Включив свет на кухне, она медленно обошла вокруг стола, потянулась к шарфу, вдруг почувствовав потребность прикоснуться к нему. Сначала он внушал ей отвращение, так как Анни считала, что его прислал убийца. Потом этот кусок шелка вызывал у нее тошнотворное чувство, стоило ей представить, что его когда-то уже дарили женщине, погибшей страшной насильственной смертью.

– Это тебе Ренар прислал, верно?

Анни резко обернулась при звуке его голоса. Ник стоял на пороге в одних джинсах и босиком.

– Я не хотела тебя будить.

– Ты и не разбудила. – Ник подошел ближе, дотронулся рукой до полоски бледного шелка. – Это его подарок?

– Да.

– Точно так же он вел себя с Памелой.

– Мне вдруг показалось, что это тот самый шарф, что Ренар посылал ей, – призналась Анни. – Он тебе знаком? Фуркейд покачал головой:

– Никогда такого не видел. Что Ренар сделал с подарками после того, как Памела ему все вернула, остается загадкой. Стоукс должен был бы знать, тот ли это шарф, но я сомневаюсь. У него не было повода обратить на такую безделицу внимание. Дарить женщине милые пустячки совсем не значит нарушать закон.

– Белый шелк, – задумчиво произнесла Анни. – Как у Душителя из Байу. Ты думаешь это преднамеренно?

– Если бы это было так важно для Ренара, я думаю, что он задушил бы этим шарфом Памелу.

Анни чуть передернула плечами при одной мысли о такой вероятности, потом взяла себя в руки и вернулась в гостиную. Она включила стереосистему, стоявшую на книжных полках, выбрав фортепианную блюзовую композицию. За высокими французскими окнами все еще лил дождь, хотя теперь он стучал по крыше не так яростно, чуть приглушеннее. Гроза переместилась к Лафайетту. Словно неоновый всполох, небо на севере прочертила молния.

– Зачем ты отправился к Ренару в субботу, Ник? – спросила Анни, обращаясь к его отражению в оконном стекле. – Он мог позвонить в полицию, и тебя бы арестовали. Зачем так рисковать?

– Не знаю.

– Уверена, что знаешь. – Анни обернулась через плечо, как всегда, удивляясь сиянию его неожиданной улыбки.

– Ты отличная ученица, детка, – он шутливо погрозил ей пальцем и подошел ближе.

Фуркейд открыл створку и глубоко вдохнул холодный ночной воздух.

– Я был в том доме, где умерла Памела. – Он помолчал. – А в субботу решил посмотреть, как живется ее убийце. Понимаешь, ярость – очень прожорливый зверь. Ее надо регулярно подпитывать, иначе она погибнет. А я не хочу, чтобы моя ярость угасла. Пусть она бьется в моей ладони, как живое сердце. Я хочу его ненавидеть. И хочу, чтобы его наказали.

– А если Маркус Ренар не убивал Памелу Бишон?

– Он убийца. Ты знаешь, что это его рук дело. И я об этом знаю.

– Я понимаю, что Ренар в чем-то виновен, – ответила Анни. – Я знаю, что эта женщина стала его манией. Я верю, что он ее преследовал. Его образ мыслей, то, как он рассуждает, говорит, как выворачивает все по-своему, пугает меня. Наверное, Маркус Ренар мог убить Памелу. Возможно, что он ее все-таки убил. Но, с другой стороны, кто-то попытался убить Линдсей Фолкнер именно тогда, когда она собиралась рассказать мне о чем-то, что могло иметь отношение к гибели ее подруги. А теперь кто-то пытается убить меня, и это явно не Маркус Ренар.

– Держи все концы отдельно, иначе нити запутаются, Туанетта, – резко оборвал ее Ник. – Первое – на свободе разгуливает насильник. Он выбрал Фолкнер, потому что она подходит к его схеме. Второе – у тебя есть личный враг, и это помощник шерифа Маллен. Он хочет тебе отомстить. Допустим, Маллен следил за тобой, доехал до дома Ренара, и это вывело его из себя. Ты не только никого не слушаешь, но еще и вступила в сговор с врагом. Это заставило Маллена переступить черту.

– Может быть, и так, – согласилась Анни. – Или мои попытки раскрыть это дело заставляют кого-то нервничать. Возможно, Линдсей вспомнила что-то такое о Донни и об этих сделках с землей. Ты сам говорил о возможных связях между Донни Бишоном и Дювалем Маркотом, – напомнила она Нику.

– Я рассматривал все варианты и до сих пор уверен, что Памелу убил Ренар.

– Разумеется, ты в этом не сомневаешься. Иначе если Ренар не убийца, то с чем останешься ты? Ангел-мститель, разящий человека без всякой на то причины, превращается в обыкновенного бандита. Наказывать невиновного несправедливо. Если Ренар не преступник, тогда преступник ты.

Именно об этом думал Ник, когда возвращался из Нового Орлеана, а все его тело мучительно болело после побоев, нанесенных головорезами Ди Монти. Что, если, сосредоточившись на Ренаре, он проглядел другие возможности? Какие тогда карты остались у него на руках?

– Так вот что ты думаешь обо мне, Туанетта? Ты считаешь меня преступником?

Анни вздохнула:

– Я уверена, что ты неправильно обошелся с Ренаром. Я всегда хотела верить в законы, но каждый день я вижу, как их нарушают. Иногда мне это нравится, иногда нет. Все зависит от результата. Так кто же я после этого?

– Человек, – ответил Ник, глядя на дождь. – Ливень прекратился.

Он вышел на балкон. Анни пошла за ним босиком по холодным мокрым половицам. На севере небо оставалось черным от грозовых туч, а на юге его бриллиантовой россыпью украсили звезды.

– Что будешь делать с этим парнем в «Кадиллаке»? – спросил Ник. – Ты не заявила в полицию.

– У меня такое чувство, что я только попусту потрачу время. – Анни смахнула воду с перил, закатала рукава халата и оперлась о мокрое дерево. – Вряд ли кто из коллег поспешит мне на помощь. И к тому же я не запомнила номера, да и водителя не могу толком описать. Утром я составлю рапорт и проедусь по мастерским, посмотрю, не стоит ли где большая машина с остатками моей краски на боку. Но это все равно что искать иголку в стоге сена.

– А я проверю алиби Маллена, – предложил Ник. – В любом случае пора с ним немного поболтать.

– Спасибо.

– Я виделся со Стоуксом сегодня вечером. Он говорит, что состояние Линдсей Фолкнер стабильно, но она по-прежнему без сознания.

Анни кивнула:

– Вчера они встречались за ленчем. Чез ничего об этом не говорил?

– Нет.

– А обо мне упоминал?

– Сказал, что ты как заноза в заднице. Ты думаешь, Фолкнер могла ему что-нибудь сболтнуть насчет того, что ты копаешь вокруг этого дела?

– Не вижу причины, почему бы ей этого не сделать. Когда я с ней встретилась в воскресенье, Линдсей сообщила мне, что очень скоро увидится со Стоуксом. Ее вовсе не обрадовало то, что я спасла Ренару жизнь. Так что она встретилась со Стоуксом за ленчем и могла что-то рассказать ему о Памеле. А вечером Линдсей позвонила мне с извинениями и просьбой о встрече.

– Отчего такие перемены?

– Не знаю. Вполне вероятно, Стоукс не посчитал ее информацию особенно важной. Но если Фолкнер все-таки упомянула обо мне, то почему Стоукс молчит? – спросила Анни. – Вот этого я понять не могу. Днем он велел мне держаться подальше от его дел, но почему ему было не отправиться прямиком к шерифу? Чез знает, что у меня и без того уже неприятности. У него была возможность добиться моего отстранения от работы. Почему он не воспользовался случаем?