– Так ты слышал о моем «продвижении» по службе?

– До меня дошли слухи о том, что ты теперь играешь роль полицейской собаки. – Он посерьезнел, а Анни сразу занервничала. – Почему ты сама мне не рассказала?

– Мне нечем было особенно хвастаться.

– Ну и что? С каких это пор ты перестала мне звонить, чтобы поныть и пожаловаться?

Анни закусила губу и посмотрела в сторону. Она бы с удовольствием избежала этого разговора, но не в ее правилах было откладывать неприятные дела на потом. Лучше немедленно со всем покончить.

– Эй-Джей, нам надо поговорить.

Он шумно втянул воздух:

– Да, полагаю, что так. Давай поднимемся наверх.

Перед мысленным взором Анни сразу предстала ее квартира – стол на кухне завален вырезками и материалами по делу Бишон, простыни на кровати сбились после бурной ночи. Она почувствовала себя легкодоступной женщиной, шлюхой…

– Нет, – Анни схватила Эй-Джея за руку, – мне нужно остыть. Давай посидим в лодке.

Эй-Джей неохотно последовал за ней, остановившись на минуту, чтобы рассмотреть коробочку для чаевых, установленную Сэмом у самой ограды – белый деревянный ящичек со стеклянным окошком впереди и с головой аллигатора длиной в фут над верхним отверстием. Крокодил жадно разевал пасть, прося денег. Надпись на двух языках, сделанная от руки, гласила: «Спасибо за чаевые!»

– Помнишь те времена, когда дядя Сэм делал вид, что этот аллигатор откусил ему палец, пугал нас, ребятишек, а мы визжали от страха?

Анни улыбнулась:

– А все потому, что твой двоюродный брат Сонни попытался стащить из ящика доллар.

– И тогда за дело взялся старый Бенуа, у которого на самом деле половины пальцев не хватало. Сонни чуть не описался.

Эй-Джей опустился на скамью рядом с Анни и потянулся, чтобы взять ее за руку.

– У нас так много хороших воспоминаний, – негромко сказал он. – Так почему ты гонишь меня сейчас, Анни? В чем дело? Ты все еще сердишься на меня из-за дела Фуркейда?

– Я на тебя не сержусь.

– Тогда что? Мы отлично ладили, и вдруг ты не желаешь меня видеть, не хочешь со мной разговаривать. Что…

– Что ты имеешь в виду, говоря «мы отлично ладили»?

– Ну, ты сама знаешь… – Эй-Джей еще боролся, не понимая, что именно он сказал невпопад. Он пожал плечами. – Я думал…

– Что ты думал? Что последнюю сотню раз, когда я говорила тебе, что мы только друзья, я лгала?

– Да ладно тебе, – Эй-Джей нахмурился. – Ты же знаешь, что между нами нечто большее…

Анни вскочила на ноги, сердито глядя на него.

– Почему ты не понимаешь слова «нет»?

– Разумеется, я его понимаю. Я просто не вижу, какое отношение это имеет к нам.

– Господи, – тяжело вздохнула Анни, покачивая головой. – Ты такой же, как Ренар.

– Ты хочешь сказать, что я тебя преследую?

– Я говорю лишь о том, что Памела восемь раз говорила ему «нет», а он все равно слышал только то, что хотел услышать. В чем же между вами разница?

– Ну, для начала, меня не обвиняют в убийстве.

– Не умничай. Я говорю серьезно, Эй-Джей. Я все время пытаюсь объяснить тебе, что ты хочешь получить от меня то, чего я тебе дать не могу! Куда уж яснее?!

Эй-Джей отвернулся, словно она его ударила, по скулам заходили желваки.

– Да, полагаю, ты выразилась предельно ясно.

– Я не хотела причинить тебе боль, Эй-Джей, – негромко сказала она. – Вот этого я совсем не хотела. Я люблю тебя…

Он недоверчиво хмыкнул.

– …только не так, как тебе этого хочется, – договорила Анни.

– Мы уже это раньше проходили. Но потом либо ты возвращалась, либо я, и вообще…

Анни прервала его, отчаянно замотав головой:

– Это невозможно, Эй-Джей. Только не сейчас. Слишком многое произошло…

– Что? Почему ты мне не хочешь рассказать?

– Я не могу этого сделать, – прошептала Анни, ненавидя себя за то, что приходится лгать Эй-Джею, что-то скрывать от него. Лучше всего оттолкнуть его, чтобы он сам не захотел больше ничего знать.

– Я же не враг тебе, Анни! – взорвался Эй-Джей. – О чем ты не можешь мне рассказать?

Анни закрыла лицо руками. Она стала партнером Фуркейда, вела собственное расследование, пыталась заставить Ренара увлечься ею, чтобы вынудить его сбросить благообразную маску и. показать свою истинную уродливую сущность. Анни ни в коем случае не могла рассказать об этом Эй-Джею, так же, как не могла бы во всем признаться шерифу Ноблие. Возможно, они все хотели одного и того же, но шли к цели разными путями.

– О! – вдруг воскликнул Эй-Джей, словно на него снизошло озарение. – Ты ведь говорила не о работе. Господи. – Он шумно вздохнул и искоса посмотрел на Анни. – У тебя появился парень? Это из-за него ты приходишь поздно?

Анни затаила дыхание. Она была с Ником, но только один раз, а одна ночь – это еще не отношения. Ей не приходилось всерьез рассчитывать на продолжение.

– Анни? Это правда? У тебя появился другой?

– Может быть, – она ограничилась этими ничего не значащими словами. – Но это не… Мне так жаль, – Анни сдалась. – Ты даже представить не можешь, как бы мне хотелось, чтобы между нами все было по-другому, Эй-Джей. Я хотела бы испытывать к тебе другие чувства. Но одного желания для этого мало.

– Я его знаю?

– Эй-Джей, только не надо сцен.

Он встал, отвернулся от нее. Его гордость была уязвлена, а мозг пытался справиться с чувствами, которые так редко подчиняются доводам рассудка. Анни хотелось обнять его, предложить свою дружбу, но она понимала, что сейчас Эй-Джей ей этого не позволит. Чувство потери отзывалось у нее в груди физической болью.

– Я знаю, чего тебе хочется, – негромко сказала Анни. – Тебе нужна жена. Тебе нужна семья. И я хочу, чтобы все это у тебя было, Эй-Джей. Но я не готова дать тебе это…

Он потер рукой подбородок, моргнул, посмотрел на часы.

– Видишь ли… – Дусе откашлялся. – У меня сейчас нет времени для такого разговора. Я… гм… я позвоню тебе позже.

– Эй-Джей…

– Ах да… Притчет хотел видеть тебя у себя в офисе сегодня после обеда. Возможно, мы там увидимся.

Анни смотрела вслед уходящему Эй-Джею. Он остановился у ящика для чаевых, сунул пятерку в пасть аллигатора и пошел к машине. Анни почувствовала, как сердце холодным тяжелым камнем стучит у нее в груди.

В отделении интенсивной терапии больницы Милосердия было тихо, только негромко гудели какие-то сложные аппараты. За столом сидела женщина в белоснежном рогатом чепце и очках в пурпурной оправе. Она следила за показаниями мониторов и говорила по телефону. Сестра едва удостоила Анни взглядом. Около палаты Линдсей Фолкнер охраны не оказалось. Это было и плохо, и хорошо. С одной стороны, Анни не придется убалтывать полицейского, но с другой стороны, любой может беспрепятственно пройти к пострадавшей.

Линдсей Фолкнер лежала на кровати и выглядела как неудачный результат научных экспериментов. Голову сплошь покрывали бинты, отчего женщина напоминала мумию. Все тело опутывали трубки и провода. Когда Анни подошла к кровати, со стула встала та самая рыжеволосая красавица, которую Анни уже видела в доме Фолкнер.

– Как она? – спросила Анни.

– В данный момент ей лучше, – шепотом ответила рыжеволосая. – Линдсей вышла из комы. Она то теряла сознание, то приходила в себя. Она кое-что сказала.

– Миссис Фолкнер знает, кто напал на нее?

– Нет. О нападении Линдсей ничего не помнит. Во всяком случае, пока. Здесь уже был другой детектив и задавал вопросы.

Два чуда за одно утро. Линдсей Фолкнер пришла в себя, а детектив Чез Стоукс вылез из постели раньше восьми часов утра. В конце концов, может быть, он все-таки взялся за ум и сделал над собой усилие. Или перспектива возглавить специальную группу пробудила в нем амбиции.

– У нее много посетителей?

– Сюда разрешают приходить только членам семьи, – ответила женщина. – Но мы не смогли дозвониться ее родителям. Они путешествуют по Китаю. Пока мы их не найдем, больница согласилась отступить от правил. Приходили Белла Дэвидсон и Грейс Ирвин.