Торопливо идя по тротуару мимо припаркованных машин и закрытых контор, она настораживалась при виде каждой тени, внимательно оглядывала переулки, мимо которых проходила. Где-то здесь бродит Маркус, уязвленный, рассерженный ее предательством.

Одному богу известно, на что он может решиться, если увидит ее вместе со своей матерью. Их отношения слишком запутаны, слишком глубоки, и лишь очень тонкая линия отделяет любовь от ненависти. Какие чувства приведет в движение в душе Маркуса Ренара тот факт, что его мать готова совершить самое страшное предательство, – ярость, боль?

Анни видела, что его ярость сделала с Памелой Бишон.

Машина была припаркована у тротуара совсем рядом с рестораном «У Ришара». Долл Ренар нервно расхаживала взад-вперед. Даже в неярком свете, падающем из окон ресторана, Анни увидела глубокие царапины на боку машины.

– Вы попали в аварию, миссис Ренар? Долл посмотрела на нее, как будто ничего не понимая, потом взглянула на машину.

– Ах, это. – Она снова принялась ходить. – Это, должно быть, Маркус постарался. Я редко сажусь за руль. Это такая большая машина. Понять не могу, зачем он мне купил именно «Кадиллак». Он настолько заметный. Это просто вульгарно, честное слово. И его очень трудно припарковать. Мне эта машина только действует на нервы. Вы не можете себе представить, каково мне пришлось. Я все сомневалась, не хотела верить… И тут вчера вечером… Я не могу это больше держать в себе.

– Почему бы нам не присесть и не поговорить об этом? – предложила Анни.

– Да, да, – закивала Долл. – Я взяла на себя смелость и заказала кофе.

Перед рестораном были расставлены пластиковые столы. Долл уселась за один из них, разглаживая юбку, словно дебютантка на своем первом балу. Анни села тоже, помешала свой кофе, попробовала. Темный и горький, как всегда. Горячий, но пить можно. Она сделала большой глоток, чтобы кофеин прогнал усталость последних бессонных ночей. Под столом она нажала кнопку на диктофоне.

– Мне нечем гордиться, – начала Долл. Одна ее рука лежала на столе, пальцы сжимали носовой платок, который мог в любую секунду понадобиться. – Он мой сын. И я должна быть верной семье. – Она замолчала, отпила немного кофе.

Анни сделала еще глоток, терпеливо ожидая продолжения. Она сидела спиной к ресторану и видела всю улицу. Маркуса нигде не было видно, но ему так легко удавалось оставаться неузнанным. Анни представила, как он наблюдает за ними сейчас, его ярость приближается к точке взрыва.

– Я воспитывала мальчиков одна, – наконец заговорила Долл. – Особенно тяжело с Виктором, но он мое дитя, моя ноша, которую я должна нести. Я родила его, выпустила в этот мир таким, каков он есть. Я винила себя в его состоянии, хотя доктора и говорили, что в этом никто не виноват. Но откуда нам знать, что именно передается от одного поколения к другому?

Анни промолчала, но подумала о своей матери и об отце, которого она никогда не видела.

– А что случилось с мистером Ренаром?

Лицо Долл стало суровым.

– Клод предал нас много лет назад. И вот я сижу тут с вами и собираюсь предать моего сына.

– Вы не должны так думать, миссис Ренар. Маркус нуждается в помощи, но вам одной справиться с этим не по силам.

– Я не знаю, с чего начать. – Долл опустила глаза, взглянула на смятый платочек.

– Вы сказали, что вчера вечером поругались с Маркусом. Из-за чего вы поссорились?

– Боюсь, это все из-за вас.

– Из-за меня?

– Маркус очень увлекся вами. Видите ли, с ним всегда так. Он вобьет себе что-нибудь в голову, и его уже не свернуть. И я вижу, что теперь все повторяется. На этот раз с вами. Он убежден, что между вами может быть что-то… личное.

– Я говорила ему, что это невозможно.

– Это не имеет значения, и никогда не имело.

– Такое случалось и раньше?

– Да, с этой Бишон. И до нее… Мы тогда жили в Батон-Руже…

– Элейн Ингрэм?

– Да. Любовь с первого взгляда, так он это называл. Спустя неделю, после того как они несколько раз встретились, Маркус уже был влюблен по уши. Он везде ходил за ней, звонил ей днями и ночами, осыпал ее подарками.

– Я полагала, что девушка разделяла его чувства.

– Какое-то время так и было, но потом ей это показалось чрезмерным. Точно так же Маркус вел себя и с Памелой Бишон. Ему вдруг пришло в голову, что они обязательно будут вместе, хотя ей он был ни к чему. И теперь я вижу, как все повторяется в отношении вас. Я сказала ему об этом.

– И что сын вам ответил?

– Маркус вышел из себя, бросился к себе в кабинет. Он не любит, чтобы туда входили, но я пошла за ним. У меня было дурное предчувствие. Я наблюдала за Маркусом от двери. Он меня не видел. Сын подошел к стене и достал кое-какие вешицы, и я поняла. Я просто все поняла.

– Что за вещицы?

Долл нагнулась к плоской сумочке, лежавшей у нее на коленях. Ее пальцы нырнули туда, что-то достали. Женщина помедлила немного, потом нехотя вынула руку.

Когда она протянула маленькую рамку с фотографией, Анни сразу догадалась, что это. На какое-то мгновение все расплылось перед глазами, потеряло четкость. Справившись с внезапным приступом головокружения, Анни сосредоточилась на снимке. Именно эта фотография пропала из кабинета Памелы Бишон в «Байу риэлти». Одна из улик, которые детективы безуспешно искали, чтобы доказать причастность Ренара хотя бы к угрозам в адрес Памелы.

Анни взяла снимок и стала разглядывать его в рассеянном свете, лившемся из витрины ресторана. Филигранная работа, старинное серебро, стекло треснуло. Фотография оказалась крошечной, всего два дюйма на три, но портрет удался. Снимок стал воплощением любви матери и ее ребенка. Джози, которой было не больше пяти, сидела у Памелы на коленях и смотрела на нее с ангельской улыбкой. А Памела, обнимая дочку, не сводила с нее глаз с улыбкой, полной обожания.

Маркус Ренар украл эту фотографию и разрушил отношения, запечатленные на ней. Он отнял у ребенка мать. Он убил душу женщины, которая любила сама и была любима многими.

Сердце в груди Анни стало тяжелым, как камень. Она едва нашла в себе силы, чтобы остаться на месте, а не убежать прочь от всего этого кошмара. Фуркейд во всем оказался прав. Следы, логика, все вело к Ренару.

– Маркус украл это, верно? – спросила Долл.

– Да.

– Там были и другие веши, но я побоялась их брать. Я знаю, что он украл и вещи, которые принадлежали мне, – призналась Долл. – Например, камею, это семейная реликвия, ее мне оставила моя мать. Медальон, который я носила многие годы, с момента рождения Виктора. Одному богу известно, где они теперь.

«Богу и мне», – подумала Анни, внутренне содрогнувшись. И Памеле Бишон. И, возможно, Элейн Ингрэм. Дрожь пронизала Анни. Она старалась вдохнуть поглубже сырой ночной воздух. Анни смотрела на снимок, но тот начал расплываться у нее перед глазами, и голова снова закружилась.

– Я не могла поверить, что он еще раз решится на такое, – продолжала Долл. – Навязчивая идея и все такое прочее.

– Вы полагаете, миссис Ренар, что Маркус убил этих женщин? – Анни задала вопрос, с удивлением отметив, что язык едва повинуется ей. Она сделала еще глоток кофе, чтобы стряхнуть наваждение.

Долл закрыла лицо рукой и начала всхлипывать.

– Маркус… мой мальчик! Он все, что у меня есть. Я не хочу его потерять!

И все-таки она принесла улику.

– Мне очень жаль, – негромко сказала Анни. – Но нам придется отнести это шерифу.

Она отодвинула стул, встала и покачнулась, земля ушла у нее из-под ног, голова закружилась, в ней будто поселился пчелиный рой. Анни казалось, что она сейчас оторвется от земли и полетит, и ее тело ей совершенно не подчиняется.

– О боже! – Голос Долл Ренар прозвучал откуда-то издалека. – С вами все в порядке, помощник шерифа Брусcap?

– У-у м-меня немного закружилась голова, – вынуждена была признаться Анни.

– Может быть, вам лучше присесть?

– Нет, сейчас все пройдет. Просто слишком много кофеина, вот и все. Нам необходимо найти шерифа.