– О, прошу прощения, премьер-майор, у вас гостья. – Лис снова перешел на свойственный ему шутовской тон. – Сударыня, ваш паладин чуть не пал один. Оставляю вас, оставляю. Петруха, за мной! – Он махнул рукой моему камердинеру и добавил, поворачиваясь ко мне: – Вечером я к тебе еще зайду сказку рассказать о Бабе-яге, избушке на курьих ножках и злом волшебнике, чтобы тебе спалось лучше. А крестик, ваше высокородь, все-таки надень. Глядишь, защитит тебя сей талисман от злого разбойника. – Он подтолкнул недоумевающего Петра Реброва к двери и сам последовал вслед за ним.

Немая сцена длилась несколько минут. Мы смотрели друг на друга, не решаясь начать разговор, словно подыскивая слова. Не думаю, чтобы в душе госпожи Орловой, в каких-то неведомых ее уголках, таилось нежное чувство ко мне. Скорее здесь было другое. Как сказал когда-то один умный человек: «Ни один военный план не выдерживает прямого столкновения с реальностью». То же было и здесь: образ Пугачева, этакая себе смесь Зорро с Ринально Ринальдини, растаял вмиг давеча в штабной избе. Ожидая увидеть себя наконец-то царицей, Елизавета Разумовская внезапно оказалась заложницей собственного титула и происхождения. Вокруг нее бушевала людская стихия, безразличная к отдельным людским судьбам. Моя гостья понимала, не могла не понимать, что повели завтра Пугачев вздернуть и ее со свитой, как нынче меня, и та же толпа, что сегодня горланила «Ура!», встречая сестру «императора», завтра с ленивым интересом будет ожидать, как выбьет из-под ее ног чурбак безмолвный нелюдь Матвей Рванов. В этом бушующем море я был для нее, быть может, злом. Но злом знакомым, и потому она хваталась за меня, как тонущий средь Атлантики негр за мачту потопленного штормом корабля работорговцев.

– Поздравляю вас с высокой наградой, господин премьер-майор, – наконец находя слова, произнесла Елизавета Кирилловна.

– Благодарю вас, – поклонился я. – Однако крест – это пустое. Сегодня вы спасли мне жизнь, и, поверьте, такого не забывают.

– Мне бы не хотелось связывать вас благодарностью. Вы спасли меня, я спасла вас – мы квиты. Далее вы можете поступать, как сочтете нужным, не оглядываясь на сегодняшнее событие.

– И все же…

– Вы абсолютно свободны. Сожалею, но за время, прошедшее с нашего знакомства, мы не стали друзьями, а потому я не хочу, чтобы вы каким-то образом считали себя обязанным мне.

– Сударыня, – заметил я, – но в то же время я не стал и не пытался стать вашим врагом. Все, что я делал, было направлено лишь на обеспечение нашей общей безопасности. Откуда мне было знать, что ваши друзья все это время находились рядом…

– Я пыталась рассказать вам об этом, господин премьер-майор, но вы слушали только себя. Судьба иногда подкидывает очень странные случайности. Порою от них можно впасть в отчаяние, если не знать, что все в жизни делается с какой-то неведомой нам целью.

– О чем вы, Елизавета Кирилловна? – недоумевая, спросил я.

– О чем? – переспросила она. – Конечно, никто не мог подозревать, что тюремная карета, в которой меня повезут, по дороге соскользнет в кювет и потеряет колесо. Конечно, никто не мог предполагать, что в этот момент по этой же дороге будете проезжать вы и что при этом окажетесь настолько благородны, что, невзирая на суровую кару, которая теперь грозит вам за мое освобождение, решите отбить меня у конвоя. Но мои друзья знали, что в тот вечер меня должны были перевозить в Царское Село. Подкупленный тюремщик известил их об этом. Они организовали засаду на дороге и ждали появления повозки. Поверьте, все это отличные наездники и превосходные рубаки, они бы отбили меня у драгун. Но появились вы и опередили их. Нас проследили до имения, в котором вы расковали меня и взяли экипаж. Признаться, ни я, ни они толком не поняли, что произошло. Я и представить себе не могла, что вы действуете по собственному умыслу. Естественно, и друзья мои были сбиты с толку. Они решили, что вы посланы моим мужем. Да и я, узнав, что вы не поляк, в первое мгновение подумала то же самое. Потом мы перебрались в особняк этой сумасшедшей герцогини Кингстон.

– Я попрошу… – начал я резко.

– Извините меня, Вальдар. Мы, женщины, редко бываем справедливы друг к другу. Но она приставила к моим дверям стражу, так, как будто считала, что я ночью убегу к вам во флигель.

– Это ревность, – развел руками я.

– Из-за этой ревности графу Скарбеку пришлось лезть по водосточной трубе на крышу, а с крыши, через форточку, в мои покои. Сначала я подумала, что это вы, и очень перепугалась.

– Ну что вы, сударыня. Я тогда был занят совсем другими вещами. – Мне вспомнилась последняя попойка с Расселом.

– Утром по вашему виду я это поняла. Я пригласила вас тогда в сад, чтобы познакомить с друзьями, договориться, что делать дальше. В порту меня ждало голландское судно. У друзей были готовы документы для меня, в которых я значилась госпожой Шолль, но вы не выслушали и потащили сюда.

– Да, простите. Я был слишком взвинчен.

– Ничего. Я ведь и сама намеревалась когда-нибудь встретиться с Эмилианом Пухачевым, но я и представить себе не могла, что это будет так… – Она замолчала, видимо, вновь переживая события сегодняшнего дня. – Мне жаль, что я заставила вас понервничать, и все же я рада, что мне удалось приехать сюда не вашей пленницей, а великой княгиней. Тем более что в результате это помогло спасти вам жизнь. Теперь, когда и вы, и я свободны, предлагаю начать с чистого листа, и… Мне было бы приятно видеть вас своим другом.

– Почту за честь, – медленно произнес я. – Почту за честь везде, где это не будет противоречить моему долгу.

Дверь моей халупы распахнулась, и в проем вдвинулась пьяная образина:

– Их личество… Желают сестру свою… И енерала… В штабе. – Выдохнув это, гонец начал сползать на землю поперек двери.

Судя по бутыли, сжимаемой им в руках, он явно выпил больше, чем мог, но меньше, чем хотел. Я помог «царевой сестре» перебраться через уснувшего «сторожевого пса», и мы побрели через двор к ставке. Оказывается, меня уже в генералы произвели. Быстро это у них тут делается. И двух месяцев не прошло, как я прибыл в Россию лейтенантом. Баренсу, что ли, похвастаться? Я активизировал связь.

– Дорогой дядя, я вам не помешаю?

– О мальчик мой! Судя по тому, что ты все еще разговариваешь, тебя не повесили.

– На редкость верное замечание. Вместо этого меня произвели в генералы и наградили крестом Святого Людовика.

– Гм-м, поздравляю тебя. Я так полагаю, это означает перемену в политическом курсе?

– Что-то в этом роде. Пугачев решил ехать к Екатерине.

Костерок в степи потрескивал, жадно пожирая накошенную саблями солому. Вода в котелке все никак не закипала, несмотря на старания Лиса, и мы сиротливо ждали, когда же можно будет выпить по чашечке привезенного мной растворимого кофе.

– Лётал я вчера к твоей зазнобе, – щурясь на огонь, медленно говорил мой напарник. – Бабуся-ягуся говорит, что все идет нормально. Еще денька три, и будет как новая. Чернухи на нее навешали, верблюду хребет сломать можно, но коли Ягуся сказала, что беду руками разведет, стало быть, так тому и быть. А после того как девица из домовины встанет, надо будет ей в семи водах искупаться, в семи росах омыться, тогда вся наветь и чернуха с нее, что пыль, сойдет.

– Спасибо, Лис. Очень тебе обязан.

– Ой, да чуть шо – обращайся! Какие проблемы? Я только одно тебе сказать хочу. Расколдовать-то твою герцогиню расколдуют, дело ясное. Но вот что за человек она окажется, это уж, извини, все претензии в лигу сексуальных реформ. Оно только в сказках: скинула царевна лягушачью кожу, и сразу тебе эталон красной девицы в полный рост.

– Доживем – увидим, – пожал плечами я. – Что сейчас загадывать.