Не знаю существуют ли страны или миры, где убитых принято оставлять непогребенными, но ни мой прежний, ни этот нынешний, к таковым не относились, так что с похоронам мы провозились до самого заката: дождя давно не было и сухая земля плохо поддавалась нашим усилиям, тем более, что ни лопат, ни заступов, ни какого-нибудь еще подходящего для рытья земли инструмента, в достатке у нас не было. Ну да не бросать же тела людей как падаль, на съедение диким зверям?

Все время, что мы возились с погребением, меня не покидало какое-то странное чувство: казалось, что на поляне мы не одни и от неведомого существа, которое по моим ощущениям, составляло нам компанию, веяло какой-то потусторонней жутью. Однако, более конкретно оно никак себя не проявляло и я решил, что просто так мое подсознание реагирует на картину массового убийства которую мы тут застали: как — никак, но такое количество изуродованных трупов для моей психики, непривычной к подобному зрелищу — явный перебор.

Тем более, что к чисто визуальному эффекту был щедро добавлен и обонятельный, и осязательный: от запаха свежей пролитой крови и от «аромата» выпотрошенных тел откровенно мутило, несмотря на то, что все уже выяснили, так сказать, «опытным путем», что блевать больше просто нечем! А липкие от крови руки, казалось, придется отмывать неделю, ну и мухи — куда же без них…

Пока завершили свой скорбный труд и отмывались в ручье, сгустились сумерки и мы, посомневавшись немного, все же решили заночевать поблизости. Ближе к лесу, с противоположной стороны от тракта, как бы за спиной великанского дуба, росшего по центру поляны, которую неизвестные «доброхоты» превратили в филиал скотобойни, была очень даже неплохая и вместительная полянка, окруженная с трех сторон густым колючим кустарником, заваленным к тому же сухими и ломкими ветками, делающими совершенно невозможным бесшумное передвижение по ним.

С четвертой стороны полянку ограничивал неширокий, но довольно бурный ручей, который помимо снабжения нас чистой и холодной водой, мог выполнять еще и защитную функцию, так что посадив дежурного напротив единственного прохода, мы могли быть если не гарантированы от того, чтобы повторить участь тех несчастных, чьими похоронами только что занимались, то хотя бы, получали шанс отбиться!

Я так подробно об этом пишу, чтобы объяснить, почему мы, здорово впечатленные той жестокостью, с которой был уничтожен отряд, остались однако, буквально в паре десятков шагов от края зловещей поляны, не смотря на мандраж, разной степени тяжести, имевший место быть в нашей разношерстной компании, ведь никому не хотелось разделить участь предшественников.

Некоторые сомнения на сей счет развеяли Сулим с Нихимом, которые быстренько сгоняли на несколько «поприщ» (хрен его знает сколько в нормальном мероисчислении это значило — спросить не рискнул) и заверили всех, что хоть подходящие для ночевки полянки там и имеются, но с этой, конкурировать в плане защищенности, они не могут от слова «никак»!

Освободив лошадей от упряжи, прагматичные крестьяне предпочли не использовать телеги для сна, а выстроили из них что-то вроде вагенбурга — дополнительной защиты, но замкнутого не в кольцо, а на заросли окружающие поляну-бивак. Естественно, что своих драгоценных коняшек, они завели в самую середину. Впрочем — я такую заботу о животных только приветствовал.

Вскорости на поляне заполыхали три костра: на одном планировалось готовить «снедать», ужин то есть, а два других использовались для просушки стиранных рубах наиболее впечатлительными мужиками, которые либо реально вымазались в крови, либо которым казалось, что от одежды разит кровью — к последним принадлежал и я. Только в отличие от большинства крестьян, мне было во что переодеться…

Фактически не имея в желудке за целый день и маковой росинки, к идее приготовления пищи, все отнеслись с прохладцей: никто не верил, что сможет нормально поесть после увиденного. Однако, когда вскипятили один котелок на пробу для чая, то напиток не только пошел на «ура», но и успешно реанимировал, казалось напрочь сдохший аппетит!

И все время пока мы обустраивали лагерь, мылись и стирались, пили чай, а потом готовили кулеш, по моему фирменному рецепту (самая быстрая каша, кроме геркулеса, которого здесь не знают) и ели его, а затем разыгрывали как в «фанты» очередность дежурства, мне казалось, что тот «злобный и жуткий», или просто «жуткий» — до конца я так и не разобрался, по-прежнему рядом и внимательно следит за нами с каким-то хищным, чтобы не сказать — «гастрономическим» интересом…

***

Ночь прошла тревожно и не только для меня: периодически кто-нибудь из моих спутников вставал и подходил к костру то попить, то покурить. Табак здесь знали, но использовали и еще несколько трав со слабым наркотическим эффектом — одни с успокоительным, другие — наоборот, с возбуждающим.

Как просветил меня Мерхаб, были и галлюциногены, но очень дорогие и посему использовались только знатью. Было даже какое-то общество с романтическим названием «Общество знатоков грез». Боюсь только, что эти «знатоки» все же не подозревали, куда могут привести их эти «грезы»!

Впрочем — речь не о дорогих развлечениях, а о том, что по моему, кое-кто из крестьян, не доверяя надежности дежурств, как раз и покуривал эти стимуляторы, подсаживаясь к караульным. Я тоже, хоть и без всяких стимуляторов, заснуть смог только ближе к рассвету, но вопреки всем моим опасениям и ощущениям, ночь прошла без происшествий.

Едва рассвет набрал силу, как крестьяне, привыкшие к ранней побудке, зашевелились на своих подстилках, а я, промаявшись почти всю ночь, решил наплевать на завтрак и подремать подольше, но едва над лесом взошло солнце и осветило тот дуб-великан, что вздымал к небу свои ветви совсем недалеко от нас, как над поляной, где-то в вышине, раздался такой страшный крик, полный тоски и нечеловеческой муки, что меня с подстилки как ветром сдуло!

Подхватились и все остальные мои спутники, а Сулим с Нихимом оказались не только полностью экипированными, но и обнажили свои немаленькие ятаганы. Крестьяне тоже похватали кто чего имел и все напряженно уставились туда, откуда донесся этот крик.

«Ну вот,» — подумал я как-то отстранено, — «дождался, проявил себя мой незримый соглядатай! Поздновато только, как это он, после восхода? Или он не может уйти?» — вдруг резанула догадка, — «он где-то там, на дубе и ни напасть ни уйти просто не мог!»

— Надо посмотреть! — заявил я решительно, — нам еще ехать и ехать, а оставлять за спиной «непонятки» до следующей ночи — совсем не дело! Пока светло — тайком не нападешь, а не спать еще одну ночь..? Вдруг кто-нибудь из дежурных не выдержит и уснет..? Все за себя поручиться смогут? Эту ночь-то почти не спали…

Крестьяне смотрели на меня напряженно и поддержать никто не спешил. Что хуже — «братья-гномы» тоже не особо рвались одобрять мою идею. Говоря откровенно — я и сам не особо жаждал ее осуществлять. Здравый смысл вроде как говорил, что я полностью прав и надо бы все разъяснить, а инстинкт самосохранения вопил: «Ходу отсюда! Ходу!»

Мне стало стыдно своего страха, но кто-то нерешительный внутри меня, принялся уговаривать, что это не наше дело и тот «крикун» ведь не напал прошлой ночью, а если уехать подальше, то авось и вообще отстанет! Тем более, если я прав и он от дуба отлучится не может!

Поймав себя на этой слабости я психанул: «Новый мир, новая жизнь, новая натура, говоришь? А сам, как паршивый интеллигент, опять норовишь отделаться умными словами, лишь бы оправдать свое бездействие?! Надо, наконец, из доцента в мужика превращаться!» Вынул свой палаш и попер к поляне с дубом!

Впрочем, «одиноким героем» я оставался недолго! Отдать должное «братьям-гномам», как только я взял инициативу на себя, они почти тут же пристроились прикрывать мне спину. Вот так, углом, мы и вышли на подозрительную поляну. Впрочем, вечерняя и утренние росы очень хорошо поработали, выполнили свою миссию и всякие мелкие хищники и падальщики, подбиравшие остатки кровавого пира всю ночь. Так что теперь, вчерашнее «поле кровавой жатвы», уже никого не напугало бы своим видом.