Прошло четыре с половиной недели с тех пор, как я согласился поработать на императорских ученых двадцать девятого века, пока Рабан разыскивает путь домой. Вообще, я не пожалел о своем согласии – приятно было какое-то время пожить относительно спокойной жизнью. Очень относительно, если честно…

К моему облегчению, оказалось, что когда тот профессор называл Академию своей, он имел в виду не то, что он там самый главный, а всего лишь то, что он тоже там работает. Это меня порадовало – я отнюдь не желал оказаться под началом у кого-то вроде незабвенного Краевского.

ЦАН, она же Центральная Академия Наук, размещалась в стопятидесятиэтажном здании, формой напоминающем Вавилонскую Башню. Каждый этаж высотой в шесть метров, немалая подземная часть, да еще и Шпиль. Кстати, этот самый Шпиль занесен в местную Книгу Рекордов, как самое высотное искусственное строение на Земле. Собственно, он был всего лишь узкой башней диаметром метров в пять. Внутри у него размещались только опорные конструкции, да еще скоростной лифт. Зато высота… Достаточно сказать, что верхушка Шпиля находится выше атмосферы. А теперь попробуйте сами подсчитать, какова его высота. Как всю эту фигню вообще умудрились построить, я просто ума не приложу…

ЦАН находится в Терраполисе – столице этой многопланетной Империи. Терраполис же располагается в самом центре Западной Европы – в двадцатом веке на его месте находились такие города, как Цюрих, Берн, Мюнхен, Турин, Милан, Генуя, Женева, Лион, Марсель, Ницца и княжество Монако. Чудовищный мегаполис поглотил почти всю Швейцарию, северо-запад Италии и юго-восток Франции. Даже до Германии дотянулся. Впрочем, в этом мире вся Земля была единым государством.

Ученые, коих в ЦАНе насчитывалось больше ста тысяч, обрадовались мне, как родному. Инопланетяне в этом мире давно уже не были новостью – первый контакт с иной расой состоялся восемь с половиной веков назад. А вот пришельцев из параллельных миров они доселе не встречали. Насколько я понял объяснения Рабана, с помощью техники можно сравнительно легко путешествовать между звездами, а вот в другие миры получается плохо. А магия, наоборот, легко открывает врата между мирами, но даже на Марс с ее помощью добраться трудновато.

Прежде всего меня заграбастали те самые физики, которые разрабатывали механизм перемещения. Мне раз двадцать пришлось заставлять Рабана гонять нас туда-сюда – несколько раз с видеокамерой, дважды – вместе с наблюдателем. Они всячески исследовали все это, но только безнадежно разводили руками. Я написал им на бумажке Слово энгахов, но они мне попросту не поверили! Они не поверили, что я (ну хорошо, Рабан!) просто произношу эту фразу и перемещаюсь между мирами. Для очистки совести они попробовали сами – надо ли говорить, что из этого ничего не вышло?

– Этого не может быть! – упорно повторял Каннинг – молодой доцент, последние десять лет своей жизни посвятивший проблеме перемещения между мирами. – Это же всего лишь набор звуков – как это может действовать?!

– Но ведь действует же, – неизменно отвечал я.

В конце концов им это надоело. Они объявили дальнейшие опыты в этом направлении неперспективными, и меня больше к себе не приглашали. Не очень-то и хотелось.

Генетики тоже очень мной интересовались. Но к ним я сам ходил неохотно – все они смотрели на меня, как сластена на торт. Им явно ужасно хотелось разрезать меня и посмотреть, что прячется внутри. Только недвусмысленный приказ императора останавливал этих палачей от науки.

Правда, потом они тоже ко мне охладели. Я остался для них чем-то вроде винограда из басни Крылова – видит око, да зуб неймет. Поэтому они, так же, как и в басне, единогласно решили считать меня не представляющим интереса. Я попытался заинтересовать их той самой слизью, которую так желал заиметь Краевский, но оказалось, что в двадцать девятом веке похожее вещество уже существует. Не настолько эффективное, но вполне пригодное и очень дешевое. Называется – регенерин. Образцы они на всякий случай взяли, но и только-то.

Тем не менее оставалось еще множество других отделов, в которых меня в любое время суток принимали с распростертыми объятьями. Биологи с моей помощью изучали флору и фауну параллельных миров, химики – природные элементы, не встречающиеся в этом мире, социологи – иномирные цивилизации. Физики чуть не скончались от восторга, когда я доставил им диск с записью мира, в котором пространство и время взаимопроникнуты. Правда, записать эту штуку удалось далеко не сразу – я никак не мог привыкнуть к тому, что с течением времени в том мире ты не только стареешь, но еще и движешься в определенном направлении. Причем разные предметы движутся с разной скоростью – камеру то и дело вырывало у меня из рук. Историки буквально засыпали меня заказами, когда узнали, что путем перемещения между мирами вполне реально посетить самое настоящее прошлое. Нет, не совсем настоящее, конечно, но вполне достойную замену. Палеонтологам я доставил яйцо самого настоящего цератозавра, и они потом очень долго умоляли меня привезти еще одно, но уже вылупившееся. А лучше – взрослую особь. А уж как благодарны были криптозоологи (есть, оказывается, и такие!), когда я привез им детеныша мантикоры…

Почти в каждой экспедиции я пересекался с Серым Плащом – он по-прежнему с большим любопытством наблюдал за тем, что я делаю. Похоже, он ничуть не смущался, что забросил меня так далеко от дома – скорее, наоборот, выглядел очень довольным. Если, конечно, эта резиновая маска вообще может иметь выражение лица…

А сегодня у меня выходной. Первоначально эти профессора воспринимали меня примерно как персонального робота, нужного только для того, чтобы выполнять их заказы, но я быстро их разочаровал. Я нашел удивительно легкий способ сбивать спесь с самых настырных – я попросту стрелял в их сторону хвостом, останавливая жало буквально в сантиметре от наглой морды. Действует безотказно.

Выходные я обычно проводил здесь же, в ЦАНе, на сто двадцать седьмом этаже. Мне выделили здесь нечто вроде квартиры – две комнаты и довольно обширная кладовая. Обедать и ужинать я ходил в столовую на этом же этаже. Здесь же находились квартиры некоторых особо фанатичных ученых, предпочитающих не покидать место работы даже… да никогда, вообще-то.

Семьсот пятьдесят метров – это очень высоко. Однако для моих глаз такое расстояние – пустяк, я прекрасно различал всех, кто сейчас проходил внизу. Вот, кстати, что мне понравилось в этом мире – к инопланетянам здесь привыкли, и моя внешность ни у кого не вызывала ничего, кроме рассеянного любопытства. За те пятнадцать минут, что я смотрел в окно, я видел уже троих пришельцев – красно-зеленую гусеницу с тремя десятками толстых лапок, существо, похожее на одноглазого Колобка, и маленькую рептилию-гуманоида.

– Заходи, Кэй, – не оборачиваясь, сказал я.

– Можно? – запоздало поинтересовался Кэй – мой новый друг, весьма многообещающий минералог. – Хей, Олег, а как ты узнал, что это я?

Направление, разумеется… Я здорово наловчился им пользоваться – своих знакомых я могу почувствовать хоть на другом конце города. Но ему я об этом рассказывать не стал.

– Как дела?

– Да так, идут… – неопределенно ответил Кэй. – Я тут хотел насчет того камешка спросить…

– А что с ним?

Вчера я по заказу отдела минералогии доставил им груду булыжников из пары прилежащих миров. По большей части это были обыкновенные минералы, такие же, как и здесь, – я не очень-то в этом разбираюсь. Но вот один заинтересовал их конкретно – тускло-желтый, внешне похожий на большой кусок окаменевшей слюды.

– Так и не расшифровали! – восторженно поделился Кэй. – Удивительное вещество – совершенно никуда не вписывается! Атомный вес – двести двадцать, тяжелее свинца, а в воде не тонет! Лазер его не берет, а простой нож – запросто! Там, откуда ты его принес, еще есть такие?