— Казан, мне тоже не нравится, что вампир здесь, и мне очень страшно. Но ты не должен винить в этом человека, пока не будешь знать точно, что произошло.

— Я и так вижу, что произошло, — буркнул он, смирно держа своё лицо перед ней. Боги, как же она была мила, когда волновалась. Так и хотелось обнять её и утешить. Держать и оберегать от всех бед мира. Казан не мог не улыбнуться ей: — Ты только ничего не бойся, Джинна. Я твой верный слуга на веки, и моё счастье — твоё счастье. Этот вампир не подойдёт к тебе, если он вообще посмел остаться в замке.

И что-то Казану подсказывало, что вопрос точно по поводу Реджинальда решился. А то Джабраил бы побольше оставил его в лампе.

Может, и хорошо, что его временно лишили радости воевать за свой народ. Казан узнает о Луи, и если этот мерзавец в замке, станет оберегать покой Джинны. Тем более ей нужно наверстать все, что она не смогла сделать для тех, кто потерял дом, находясь вместо этого с Казаном. И, решая это, он ощутил что-то холодное на своём лице, и не мог не улыбнуться шире:

— Ты всё-таки надела тот перстень?

— Ну… Да, — смутившись, она быстро убрала руки от его лица и спрятала кольцо. — Оно просто к платью подходило.

Но это было три дня назад. С тех пор она уже сменила наряд, а перстень так и не сняла. Возможно, после отдаления Барти ей хотелось почувствовать, что хоть кто-то остался с ней. Казан всегда, даже после заданий, в первую очередь приходил к ней — прилетал на своем ковре на балкон ее комнаты. Глупо, но это стало чем-то привычным для нее, что не хотелось терять.

— Кому, как не тебе, принцесса, понимать, что зеленый не подходит к твоему коричневому платью, — прошептал он с хитрой улыбкой, но отодвинулся — не стал смущать. Она его носила, и Казану было приятно. Но было бы еще приятнее, если бы он подарил не найденный в замке вампира перстень, а что-то, что долго искал, неделями выбирал.

«Вот этим и займусь», — решительно подумал он. А этот перстень бросит в лицо вампиру, как нечто гнилое и грязное.

От его слов Бриджинна только сильнее смутилась и была уже похожа на помидорку. И почему так засмущалась? Такие шуточки друг над другом для них были обыденными. Отчего же сейчас она их восприняла иначе? Чтобы не выставлять себя ещё большей идиоткой, она нашла объект, на который можно было переключить внимание.

— Твоя лампа. — Джинна подхватила ее с колен и протянула Казану, чуть ли ткнув ему в грудь. — Возвращаю ее тебе. Я с нее пылинки сдувала все три дня, так что она в полном порядке.

— Я знаю, — шепотом сказал Казан, но лампу так и не взял. Он опустило своё лицо к Джинне и медленно, чтобы не спугнуть резкими движениями, коснулся лбом её макушки, как бы благодаря за это. — Спасибо, Дженн. Я не хочу, чтобы ты когда-нибудь была заперта в собственной лампе. Это было неприятное испытание.

Просто так хотелось ей донести на самом деле, как её голос спасал его в минуты отчаянья, когда он думал, что его тут заперли на недели, а может, даже месяцы. Слушать её, убаюкиваться голосом и успокаиваться; знать, что его никто не бросит в той тьме совсем одного.

— У меня и лампы-то нет, — усмехнулась Джинна и пожала плечами. Но сейчас такой интимный момент, что шутки были неуместны.

Они никогда не были так близко, по крайней мере, с тех пор, как вышли из детского возраста. Казан всегда в шутку, чтобы лишний раз по-доброму поддеть Бриджинну ее статусом принцессы, целовал ей ручку, но это не воспринималось всерьез. Сейчас же это касание лбом чувствовалось как нечто гораздо более личное и глубокое.

Неужели в лампе так плохо? Опустив руки с лампой обратно к себе на колени, Бриджинна подумала, что ей поскорее нужно стать сильнее, чтобы научиться вызволять джиннов из плена лампы, как отец. Только сначала им нужно вернуть их всех.

— Отец слишком строг к тебе, но это потому, что он возлагает на тебя большие надежды, — тихо заговорила Джинна, боясь шевельнуться, иначе он мог отстраниться. — Запирать тебя было неправильно, я ему этого больше не позволю. К тому же мне не верится, что ты мог сойти с верного пути. Ты же лучший из нас.

И все же она сама немного отстранилась, чтобы взглянуть ему в лицо, а то разговаривать с грудью было ещё более странно, чем с капюшоном. Помимо этого она положила руку ему на плечо в знак поддержки, которую была готова дарить в любой ситуации, лишь бы он позволял. Его лицо оказалось так близко, что на ее щеках опять вспыхнул румянец, но она больше не убегала в смущении.

— Что-то я сомневаюсь, что он продолжает на меня что-то возлагать после произошедшего, — с грустной улыбкой сказал Казан, качая головой и даже не думая от неё отстраняться. Ему нравился тот румянец, который он заставлял появляться на этих девственных щеках.

В отличие от Джинны Казан понимал, что всё-таки сошел с верного пути, но ничего с собой сделать не мог. Лишь обиду, что была у него на человека за судьбу Бартимеуса, он готов был превратить в силу, которая поможет ему биться против Луи.

— Кстати, ты ведь не знаешь, чем в итоге дело закончилось? — спрятал он улыбку. Всё-таки нужно было знать, прежде чем что-то предпринимать.

— Нет, — качнула она головой. Стыдно было признаться, но все это время она боялась подходить к тронному залу, потому что там был вампир, а поздно вечером не хотела тревожить отца в его комнате. Закусив губу, она все же поделилась: — Мне немного боязно ходить по дворцу. Знаю, глупо, у нас ведь полно стражи, а он всего один, но это сам Луи! Тот самый, которым нас в детстве пугали.

В конце она перешла на шепот, опуская глаза, и сильнее сжала плечо Казана, начиная опять волноваться из-за вампира. Джинна не хотела показаться трусихой, ведь для окружающих наследница должна быть такой же сильной, как отец, и только Казану и Барти, хотя на его счёт уже не была уверена, она могла доверить свои переживания.

— С утра перед отбытием я обязательно расспрошу о текущем положении дел, — решилась она. Пора преодолевать свои детские страхи.

— До утра я и сам всё узнаю, — сказал Казан и взял её ладонь, что так нещадно сжимала его плечо. Но он не отпустил, а сжал её своими пальцами, после чего в привычной манере поцеловал. Правда, сразу наткнулся подбородком на этот перстень.

«Ублюдок Реджинальд! Теперь хозяйка дома вынуждена бояться находиться в своих же стенах!» Ну почему, почему Казан не попытался сделать хоть что-нибудь, когда была возможность? «Убить! Нужно было его убить!»

— Прошу, принцесса, не переживай, — прошептал он сначала в ладонь, потом поднял на неё глаза и положил вторую руку поверх её, но лишь затем, чтобы медленно, будто бы ничего не происходило, снять этот перстень. Он сразу заметил вопрос в глазах Джинны и попытался оправдаться. — Я не хочу, чтобы из-за этого кровососа ты не могла даже сладко спать. Позволь я зачарую драгоценность, чтобы моя принцесса спала сладко-сладко. Без тебя благотворительность остановилась, а тебе нужны силы, чтобы вновь встать в строй свежей и отдохнувшей.

Он хотел избавиться от кольца. Он выполнит обещание, но не с этим.

— Только верни поскорее, мне с ним как-то… спокойнее, — призналась она, хотя объяснять настоящие причины не собиралась. Она и сама в них не до конца разобралась. Когда кольцо оказалось в руках Казана, она вдруг вырвала ладонь и хлопнула его по плечу. — Сколько раз говорить, чтобы ты не делал так? Да, я принцесса, но мы с тобой давно друг друга знаем — все эти официальности необязательны.

Надув губки, Бриджинна недовольно уставилась на Казана. Вот вечно он так! То руку целует без спроса, то на балкон прилетает без разрешения. Если отец их поймает, будет недоволен. Но она никогда не закрывала двери для него и не носила перчатки.

— Думаю, верну уже завтра, — пообещал Казан и засмеялся на её резко выпущенные иголки. — О, моя принцесса наконец-то проснулась. Хотя, надо признать, я с твоей копией тоже неплохо проводил время.

Казан поднялся с кровати и взял лампу, только, немного о чем-то подумав, вложил её в руки Джинны. Он не знал, что творится снаружи. И не знал, чем всё может обернуться, если он увидит этого кровососа. Может, если этот гад еще тут, то только потому, что у него есть какой-то план! Реджинальд уже знал о местоположении лампы Казана, и несмотря на то, что лампа должна быть со своим «рабом», Казан не собирался от неё уходить надолго. А значит, ничего дурного не случится.