И вдруг – мурашки по спине, реакция тревоги.

Чье-то присутствие. Здесь. Сейчас. Совсем рядом.

Я вскинула голову и огляделась.

Тьма была непроглядной. Она поглотила без остатка все живое и неживое, включая росший поблизости огромный дуб; мир свелся к ощущению наблюдающих за мной глаз и бешеному стуку моего сердца.

Это не могла быть мисс Винтер. Только не здесь. Только не в этот час.

Тогда кто?

Я почувствовала это прикосновение еще до того, как оно произошло. Что-то мягко прижалось к моему правому боку…

Это был кот, Призрак.

Он еще раз потерся щекой о мои ребра и мяукнул, с некоторым опозданием заявляя о своем присутствии. Я погладила его, прислушиваясь к тому, как постепенно успокаивается сердечный ритм. Кот издал довольное мурлыканье.

– Ты же совсем промок, – сказала я ему. – Идем, глупенький. Нельзя торчать на улице в такую ночь.

Он проследовал за мной в мою комнату и вылизал себя насухо, пока я заматывала мокрую голову полотенцем. После этого мы вместе забрались в постель. На этот раз – возможно, благодаря коту – я спала без сновидений.

Следующий день выдался мрачным и серым. По завершении очередной встречи с мисс Винтер я отправилась на прогулку по саду. В гнетущих дневных сумерках я попыталась повторить путь, проделанный мною прошлой ночью. Вначале это было несложно: я прошла по огражденной бордюрами дорожке и повернула в сторону пруда. Но дальше я потерялась. В моей памяти осталась рыхлая почва под ногами, но все ближайшие клумбы были в полном порядке: никаких следов ног. Тогда я двинулась наобум и сделала по саду круг, который мог приблизительно соответствовать – а мог и не соответствовать вовсе – маршруту моих ночным странствий.

Я не заметила ничего необычного. Если не считать встречи с Морисом, который, вопреки обыкновению, со мной заговорил. Я застала его тщательно заравнивающим взрыхленный пятачок земли. Услышав мои шаги позади себя, он распрямил спину, ворчливо бросил через плечо: «Ох уж эти лисицы» – и продолжил заниматься своим делом.

Я вернулась в дом и начала переносить на бумагу содержание утреннего интервью.

Вдень, назначенный для медицинского осмотра, в усадьбу прибыл доктор Модели. Чарли, как обычно, не появился на людях. Эстер предупредила его о визите доктора уже проверенным способом – записка на подносе перед дверью его комнаты – и, не получив ответа, сделала единственно правильный вывод: ему на это было наплевать.

Пациентка на тот момент пребывала в мрачном, но не агрессивном настроении. Она позволила отвести себя в комнату, выделенную для осмотра, и покорно снесла процедуру выслушивания с помощью стетоскопа и постукивания молоточком по конечностям. Просьбу открыть рот и высунуть язык она не выполнила, но, однако же, и не укусила доктора, когда тот пальцами разжал ее челюсти, дабы проникнуть взором в ротовую полость. Она вообще избегала смотреть на доктора и его инструменты, как будто ее ничуть не касалась вся эта возня с медосмотром. На задаваемые вопросы она отвечала молчанием.

Доктор Модели выявил у пациентки дефицит веса и вшивость; в остальном же она была совершенно здорова физически. Куда сложнее обстояло дело с проверкой состояния ее психики. Была ли она умственно неполноценной, как утверждал Джон-копун? Или причиной ее отклонений от нормы стало отсутствие родительской заботы и дисциплинирующего контроля? К последней версии склонялась Миссиз, всегда старавшаяся оправдать и обелить близнецов.

Этим отнюдь не исчерпывались версии, которые держал в уме доктор, проводя обследование дикой близняшки. Накануне вечером, сидя с трубкой в зубах у камина, он вслух рассуждал на эту тему (ему нравилось иметь бессловесного слушателя в лице жены, что подстегивало докторское красноречие), перечисляя все известные ему примеры отвратительного поведения пациентки. В числе таковых значились: кражи вещей и младенцев из домов поселян, уничтожение фигурного садика, регулярные избиения Эммелины, опасные игры со спичками. Он как раз говорил о возможных объяснениях этого феномена, когда раздался тихий голос его жены:

– А может, она просто нечестива по своей сути? Доктор был так удивлен этим вмешательством в ход его рассуждений, что ничего не ответил.

– Это только предположение, – поспешила добавить жена, легким взмахом руки дезавуируя предыдущую фразу.

Нет, конечно же, она ни в коей мере не навязывала супругу свое мнение; однако сам по себе тот факт, что она это мнение высказала, уже придавал словам докторши немалый вес.

Кроме того, была еще и Эстер.

– Вы должны иметь в виду, – говорила она доктору накануне, – что до настоящего времени, за отсутствием существенного влияния со стороны родителей или иных лиц, развитие девочки полностью определялось ее близнецовым статусом. Сестра является единственным постоянным и значимым элементом в ее восприятии мира, которое формировалось через призму их взаимоотношений.

И она была, безусловно, права. Доктор не знал, из какой книги она почерпнула всю эту премудрость, но в том, что она подошла к решению проблемы во всеоружии, сомневаться не приходилось. Слушая ее пронзительный голосок, он не переставал удивляться, ибо в этом голосе, при всем его типично женском тембре, явственно ощущались мужская властность и сила. Она умела четко формулировать свои мысли. У нее была занятная манера высказывать собственное мнение таким же авторитетным тоном, каким она перед тем излагала теорию какого-нибудь научного светила, ссылалась на него в порядке аргументации. А делая паузу в конце очередного пассажа, чтобы глотнуть воздуха, она бросала на доктора быстрый взгляд – в первый раз его смутивший, а потом начавший забавлять, – которым либо позволяла ему вставить слово, либо давала понять, что она еще не закончила.

– Мне нужно дополнительно изучить этот случай, – сказал доктор, когда они с Эстер встретились по окончании медосмотра. – При этом, разумеется, я буду принимать в расчет такое важное обстоятельство, как наличие у нее сестры-близнеца.

Эстер кивнула.

– Я смотрю на это следующим образом, – сказала она. – С некоторой долей условности мы можем говорить о перераспределении между близнецами набора унаследованных ими качеств и черт характера. Если обычный здоровый человек в зависимости от обстоятельств способен испытывать самые разные эмоции и демонстрировать различные модели поведения, близнецы делят весь комплекс эмоций и поведенческих моделей на двоих; в результате каждому из них достается неполный набор. Один близнец может быть агрессивным и неуправляемым, а другой – податливым и пассивным. Один любит чистоту; другому в радость поваляться в грязи. У одного волчий аппетит, а другой готов по нескольку дней морить себя голодом. И если такой выбор – при том что мы не знаем, насколько сознательно он был сделан, – является для Аделины определяющим фактором ее индивидуальности, стоит ли удивляться тому, что она отказывает себе в тех чертах характера, которые при разделе пришлись на долю ее сестры? – Вопрос был риторическим; она взглядом попросила доктора помолчать и, переведя дыхание, продолжила: – Теперь оценим характеристики той самой «девочки из мглы». Она слушает истории, которые не оставляют ее равнодушной; она способна понимать нормальный язык, а не только тот, на котором говорят между собой близнецы. Это предполагает желание общаться с другими людьми. Но кому из двоих досталась функция общения с окружающими? Эммелине! Вот почему Аделина старается подавить эту сторону своей личности.

Эстер взглянула на доктора, сигнализируя, что настала его очередь говорить.

– Весьма оригинальная идея, – осторожно сказал он. – Гораздо легче было бы предположить обратное, не так ли? Разве, имея дело с близнецами, мы не ожидаем увидеть в них больше сходств, чем различий?

– Но не в данном случае, как показали наблюдения, – быстро возразила она.

– М-да…

Эстер молчала, давая ему время поразмыслить. В процессе раздумий он устремил невидящий взор на голую стену, тогда как она озабоченно следила за выражением лица доктора, пытаясь предугадать его реакцию. Наконец он созрел для вынесения вердикта.