Ведь нынче уже существует, твердо обосновываясь и перебираясь из одной книги в другую, мнение, что осьминоги — безобидные и даже трусливые морские животные.

Раньше — страшно было подумать! Теперь — это трусливая «партнерша» в танце. Не в силу принципа «золотой середины», но мне все же представляется нынешняя крайность в оценке этого животного далекой от истины.

Мне доводилось охотиться на осьминогов, случайно встречаться с ними в подводных гротах, вступать в настоящие сражения с ружьем и ножом и нырять за ними, на удивление друзьям, с голыми руками. Поэтому я отношусь к осьминогам как к серьезному, неглупому и сильному сопернику подводного пловца, не иначе, строго придерживаясь правила: подводный охотник, там, где обитают осьминоги, утрой внимание и будь осмотрителен.

Аквалангисту — тому несколько легче, но и опасней, ибо доступная ему глубина увеличивает вероятность встречи с более крупными экземплярами этих животных, которые, если и не разделаются с ним, нагонят достаточно страху.

В детстве, «исследуя» подземные проходы кяризов в окрестностях Ашхабада, я бесстрашно по самые плечи засовывал руки в узкие норы земляных крабов. Было ясно — одна клешня может оказаться сильнее другой, и тогда на месте щипка покажутся капельки крови. Но ты не уступил в смелости, отваге и выносливости никому из твоих друзей. И не столько общий внешний вид осьминога, его желеобразное туловище, как будто зашитое в целлофановый мешок, из которого в разные стороны тянутся находящиеся постоянно в движении щупальца-ноги, щупальца-руки с множеством слегка пульсирующих присосков служили тому причиной. Его глаза! Выпуклые, огромные, вопрошающие, иногда чуточку печальные или злые, но всегда выразительные глаза вызывали опасение и страх.

В одиночку пытался я поначалу охотиться на осьминогов с ружьем. Но у меня, должен признаться, из этого ничего не получилось. Сколько я ни стрелял в осьминогов, которые сидели в своих гнездах, результат всегда был один и тот же. Лишь острие гарпуна притуплялось с каждым ударом о камни и скалы. Стрела пробивала животное, но оно так крепко сидело в своем жилье, присосавшись к стенкам, что лопасти гарпуна всякий раз разрывали его тело, и я оставался ни с чем.

Иногда я ухитрялся перехватывать осьминога в движении — он плавает рывками, используя при этом специальный орган, действующий как водомет. Оба выстрела были удачными. Но оба раза, прежде чем я успевал подтащить к себе стрелу и забросить ее в лодку, животное умудрялось ухватиться за скалу или оплести щупальцами ветви кораллов. В результате оказывалось, что я напрасно «жег порох». Как бы легонько ни тянул я за стрелу, в конечном счете тело осьминога разрывалось, и стрела без добычи возвращалась в ружье, а раненый спрут уползал в первое попавшееся укрытие.

Очень скоро я забросил это занятие, так как всякий раз в подобных случаях у меня портилось настроение. Приходило то же самое ощущение, что и во время боя быков, когда новичок тореро трусил, неумело работал с быком, причиняя животному лишь одни страдания.

Поэтому опытные ныряльщики осьминогов не убивают, не стреляют в них, а вылавливают голыми руками.

В этом месте главы мной была сделана долгая, в несколько дней, пауза-раздумье, как же дальше вести рассказ. Дело в том, что как в биографии каждого, так и в моей есть сугубо не героические страницы. Мое первоначальное отношение к осьминогам во время подводной охоты — одна из них.

Сколько ни обучали меня кубинские друзья, терпеливо и настойчиво, сколько ни смотрел я на то, как они ловко, уверенно и всегда успешно действовали, хватая осьминогов за колпачок, который прикрывает хрящевой череп, легко поддающийся разрыву, сколько ни стыдили они меня — ничего не помогало. Чувство неприязни и страха не покидало меня, и я не мог себя пересилить.

И вот однажды, то ли потому, что просто пришло время, или оттого, что в тот день из-за моего мимолетного испуга пострадал оказавшийся безоружным товарищ по охоте, я, неожиданно для самого себя, попросил Бентоса пойти со мной на осьминога.

Охотились мы как раз в осьминожьем месте. Я забросил ружье в лодку, а Бентоса никогда ни о чем вторично не надо было просить. На глубине метров восьми в первое же погружение мы обнаружили «живой мешок». Он замер. Немигающие, но зорко видящие глаза следили за нами. По мнению Бентоса, этот для первого раза был слишком крупным. Однако второй, имевший своим домиком нагромождения камней на небольшой подводной терраске, показался мне ничуть не меньше. И все же Бентос подал знак действовать.

Насытив легкие кислородом, мы нырнули. Меня лихорадило, но я решительно сунул руку в дыру, стараясь ухватить осьминога за колпачок — бугорок, расположенный сразу же за глазами. Животное тут же оплело руку — мне показалось, сотнею щупалец сразу — и плотно приникло к голой коже присосками. В тот день я охотился в майке с короткими рукавами.

Слыша громкий стук собственного сердца, испытывая неожиданно откуда-то появившуюся тупую боль в желудке, я ощутил, что конец одного щупальца пляшет у меня на левом плече — не может присосаться к трикотажу майки. Выждав положенные пять секунд, конечно же, показавшиеся мне вечностью, — но я исправно считал в уме, — я потянул руку на себя. Но не тут-то было! Щупальца натянулись, как упругие резиновые тяжи, и тело осьминога не поддавалось ни на сантиметр. Моя рука на что-то давила, мяла пальцами что-то мягкое, но осьминог и не думал двигаться с места. По неопытности я не мог точно определить местонахождения уязвимого у осьминога колпачка.

Близость Бентоса, может быть, и тормозила приближение чувства необузданного страха, но мне уже становилось не по себе. Я потянулся рукой к кобуре с ножом, но Бентос тронул меня за плечо и быстро запустил свою руку в дыру.

Навстречу руке, из расщелины, чуть выше входа в жилье осьминога, словно хобот слона, вывалилась самая огромная из щупалец нашей жертвы и проворно обвила руку Бентоса по локоть. Но мой друг знал свое дело. В следующий миг я ощутил, что осьминога будто ударило током. Он вздрогнул, сила его присосок явно ослабела, но не настолько, чтобы я мог высвободить руку. Я был благодарен бедняге за это! Бентос, может быть, и не стал бы никому и ни о чем рассказывать, но я, выдернув руку, помчался бы прочь, а потом измучил бы себя угрызениями совести. Рука друга между тем где-то совсем рядом в студенистом мешке уверенно сдавливала жизненно важные нервные центры осьминога.

Прошла еще секунда, другая, и из норы, вслед за рукой Бентоса, показалось тело животного.

Повинуясь тому, что делал опытный охотник, я принял вертикальное положение, и оба мы, как два преступника, прихваченные один к другому осьминожьими наручниками, поднялись на поверхность. Четыре свободных щупальца болтались под телом осьминога.

Лодка была рядом. Лодочник принял трофей, и щупальца осьминога соскользнули с моей руки. В тот миг меня охватило безудержное желание все это непременно проделать самому, и теперь же, немедленно. Бентос вновь последовал за мной.

Вторая попытка была более удачной. Правда, щупальца этого осьминога не были и полуметровой длины. Я ощутил прилив сил и нырял без конца.

Еще раз в жизни оказалось, что внешний вид — дело привычки. И в человеке, в конце концов, важнее… характер. В тот день, чтобы доказать прежде всего самому себе, что прежняя трусость вовсе не свойственная мне черта, я натаскал, на радость лодочника, с полдюжины осьминогов.

Милый Бентос, он, очевидно, не вдумывался в то, что про исходило со мной, но твердо знал, что так было надо. Он, как лучший в мире телохранитель, не отставал от меня ни на шаг.

С того дня при виде первых признаков жилья осьминогов — они чистюли, но только в своих домиках, рядом всегда полно мусора и отбросов с их стола — я как одержимый бросался на поиски соперника, столько времени державшего меня, как опытный длиннорукий боксер, на дальней дистанции, чтобы еще и еще раз схватиться с ним. Поначалу я не замечал, но всякий раз, как только я начинал шарить по расщелинам в поисках осьминогов (как он это чувствовал, до сих пор для меня остается загадкой), Бентос оказывался рядом. Теперь он догадывался, что делалось у меня в душе, и знал, что рано или поздно могло случиться со мной при встрече с осьминогом.