Внимание фотографа привлекли две полосатые рыбки. Мне думается, что это были шестиполосные губкоеды. В погоне за ними мы ушли еще дальше от берега. Глубина уже 12–15 метров. Перед взором неожиданно возникает необычайная картина.

Со дна почти до самой поверхности тянутся толстые нейлоновые нити — от якорей к поплавкам, которые, однако, маячат в метре от уровня воды. Их около двадцати. Каждая на расстоянии от другой в два-три метра. На них нанизано до пятнадцати кусков различных благородных губок. Естественная подводная оранжерея или, точнее, питомник. Крайние нити снабжены дощечками с надписями: «Экспериментальное поле по разведению губок».

Сфотографировав питомник, мы обходили его стороной. Мимо нас пронеслась стайка небольших, до 30 см, серебристых рыб. Они стремительно мчались из глубины к поверхности, перед которой стайка вдруг распалась — половина ее рассыпалась в разные стороны, а другая половина… исчезла. Не успел я еще сообразить, что, собственно, происходит, как увидел еще тройку рыбок, несущихся словно на пожар. В их больших круглых глазах панический страх. Кажется, все тело охвачено им. Одна резко сворачивает вниз, а две другие… вновь исчезают. Поднимаю голову и вижу, как рыбы парят над морем, усердно продолжая работать хвостовыми плавниками. Интересно! Раньше мне приходилось наблюдать за летучими рыбами, но только сверху.

Вот появляется еще парочка. Она пугается меня и мгновенно выскакивает. Теперь я отчетливо вижу, как серебристая летучая рыба, высунувшись из воды по пояс, бешено работает черным хвостовым плавником, словно пропеллером, и только через секунду, две, а то и три отрывается от поверхности.

Долгоперая летучая рыба, или обыкновенный двукрыл, имеет пару сильно развитых грудных и пару брюшных плавников, которые в полете представляют собой «крылья», только не как у птицы, а как у планера. Рыба в состоянии планировать до трехсот и более метров, несясь со скоростью курьерского поезда и поднимаясь на высоту двухэтажного дома. Однако это вовсе не оригинальный способ передвижения летучих рыб, а форма их бегства от своих противников — хищных пелагических рыб, прежде всего — агух.

Проносится еще стайка. Все летучие рыбы мчатся мимо нас в одном направлении и вроде бы из одной точки. Снизу забавно наблюдать, как они разрывают пленку поверхностного натяжения спокойного моря и, оставляя на ней зигзагообразный след, исчезают. И не напрасно, а весьма своевременно!

Рядом с нами появляется «охотник» — полутораметровый белый марлин. Он и сам иной раз не прочь «полетать» и делает это особенно искусно, когда удирает от акул или попал на крючок спортсмена. В воздухе он стремится освободиться от впившегося в его пасть крючка.

Сезон спортивной ловли агухи — голубого, белого марлина и парусника — в водах Кубы обычно начинается в мае и продолжается до самого октября.

Наиболее сильная и крупная из этих рыб — голубой марлин, или кастеро. Он весит 80 — 130 кг, но встречаются экземпляры и до 600 кг — настоящая живая торпеда с мощным хвостовым плавником. Со спины тело рыбы покрыто густой синей чешуей, постепенно переходящей в пепельно-серебристый цвет на брюхе. Бока украшают от шестнадцати до восемнадцати поперечных голубых полос. Вытянутая вперед верхняя челюсть рыбы похожа на короткий клинок матадора. Сильным и резким ударом агуха оглушает свою жертву, чаще всего плывущую почти на самой поверхности. У голубого марлина зубов нет, но мощными челюстями эта рыба сдавливает и перетирает добычу прежде, чем проглотить ее. Голубой марлин живет в одиночку, иногда парами, любит быстрые и чистые течения. Ученые не знают мест ее нерестилищ, но кубинские рыбаки, вылавливающие в июле — сентябре самок с икрой до 15 кг, утверждают: место нереста — весь Мексиканский залив.

Белый марлин меньше голубого. Наиболее крупные экземпляры его достигают 80–90 кг. Тело этого марлина более вытянуто и сдавлено с боков, которые, как и брюхо, серебристо-белые. Спина также голубая, но по бокам — лишь намеки на полосы. Верхняя челюсть тоньше, но гораздо длиннее. Белый марлин не любит глубины, живет в одиночку и парами, однако иногда собирается и в косяки.

Захватывающее зрелище представляет собой ловля на спиннинг парусника — рыбы, которая принадлежит к той же семье марлинов, но весит не более 65 кг. Хребет парусника украшен огромным спинным плавником, которому он обязан своим названием. Рыба эта такая же сине-серебристо-белая, но от головы до хвоста по бокам у нее проходит широкая желтая полоса. Попав на крючок, парусник многократно и грациозно выпрыгивает из воды, распуская спинной плавник, как великолепный испанский веер.

Все агухи питаются более мелкой рыбой, которая чаще всего движется косяками через Флоридский пролив в Атлантику, Это прежде всего королевская макрель, мальки полосатого тунца и золотистой корифены, крупная сардина, сарган, балао, кальмары и летучая рыба.

Агухи — одни из самых быстроходных рыб. Они способны развивать скорость порядка 75–80 км в час, поэтому практически жертвами более тихоходных акул становятся только тогда, когда попадаются на крючок рыбака или спортсмена.

Внешний вид белого марлина под водой, которого мне прежде доводилось ловить лишь с лодки на спиннинг, вызывает подобострастное уважение, чтобы не сказать — холодок, пробегающий по спине. Я поспешно завожу в его сторону ружье. Но марлин, к счастью, не узнав в нас ни своих врагов, ни друзей, отворачивает грозный меч-клинок, которым, когда сердит, способен пробить днище лодки, и уходит.

Расставшись с красавцем марлином, мы, не сговариваясь, поворачиваем к берегу. Замечаю красного луциана, который скрывается в норе. Рыба внушительных размеров. Ныряю. Я ведь сегодня еще без трофеев. Нора раздается, образуя щель. Смутно различаю бок рыбы, но стрелять не решаюсь, ибо неизвестно, сколь далеко под дно уходит щель. Луциан может утащить стрелу, а проход узкий — в него не пролезть. Поднимаюсь на поверхность, возвращаюсь еще раза два и в конце концов решаюсь, предполагая, что если вижу бок, то рыба просто глубже уйти не может.

Выстрел оказался удачным, и через пять минут луциан, килограммов на десять, уже на кукане. Перезаряжаю ружье и чувствую, как кто-то прикасается к голени. Инстинктивно отдергиваю ногу и невольно содрогаюсь от неожиданности.

У меня в памяти еще свежо воспоминание, как год назад я, сидя на борту шаланды, заставил себя опустить ногу в воду, когда рядом появились две рыбки-прилипалы. Ощущение было не из приятных, хотя я твердо знал, что прилипала мне не может причинить вреда. При всей новизне и занятности — отдирать или, точнее, снимать рыбу-прилипалу с собственной пятки — было в этой работенке что-то отталкивающее.

Почему я сказал, что прилипалу можно снять, а не отодрать? Эта занятная рыба имеет с тыльной стороны головы восемнадцать поперечных складок-присосок, которые по внешнему виду похожи на стиральную доску. При этом сила присосок действует в направлении, противоположном движению рыбы. Как только прилипала присосалась, она тут же растопыривает довольно большие — два грудных и один брюшной — плавники, тем самым создавая силу, направленную назад. Вот отчего прилипалу нельзя отодрать, ее можно снять, подталкивая вперед. Это свойство прилипалы знали индейцы Кубы, которые в древние времена использовали ее в качестве «живого крючка». Впервые о прилипале ученые заговорили в Лондоне в 1504 году, когда английский мореплаватель Питер Мэртир рассказал, будто бы со слов самого Колумба, как индейцы-араваки ловят с помощью присасывающихся рыб морских черепах, ламантинов и даже акул.

Однако вернемся к моей прилипале. Подплывший товарищ застал меня упорно отбивающимся от нее концом стрелы. Он быстренько сообразил, какой уникальный снимок может сделать, и принялся уговаривать меня позволить рыбе присосаться ко мне.

Я не соглашался, но потом — не знаю уж, какому из чувств удалось побороть во мне неприязнь, — отвел ружье в сторону. Прилипала тут же подплыла и присосалась к животу. Мне стало смешно, и не оттого, что щекотно, а потому, что конец ее хвоста торчал у меня под самым подбородком.