…Она стояла недалеко от входа в подъезд. Ждала, пока я выйду на улицу. Почему не попросила консьержа вызвать меня? Сегодня она выглядела жалкой. Цвет плаща потемнел, мокрые волосы слиплись, по лицу текут капли воды — со вчерашней ночи моросит дождь. В такую плачущую погоду я не вышла бы из дому, если бы не лекарства, прописанные гинекологом. Ведь мне предстоит переезд. Кто знает, смогу ли я в ближайшее время найти необходимые таблетки…

Только я вышла из подъезда, как женщина из парка резко сдвинулась с места. Не поздоровалась. Взяла за руку, зашагала рядом, прячась под зонтиком. Я спокойно продолжала идти, не обращая внимания на странную попутчицу. Сейчас она что-то мне сообщит. В конце концов я должна узнать, зачем она меня преследует. До аптеки семь-восемь минут ходьбы. Она бормочет: «Тебе угрожает опасность… Беги… Беги, слышишь?» Крепче сжимает руку. Напряжение передается и мне. Молчу — пусть выскажется до конца. Улицы пустые. Мокрые машины спешат в разных направлениях. «…Время пошло… Оно истекает… Спаси себя, разбей часы… Пожертвуй сердцем… Пожертвуй сердцем!» Ее голос изменился, стал более властным, глубоким. «Не жди… Не верь… Отпусти… Ворон улетел туда, где жар-птицам не место… Не лети за ним…» Что за чушь она несет? Куда бежать? Какой ворон улетел? Я останавливаюсь около того самого парка. Поворачиваю голову. Смотрю на нее. Отхожу на шаг. Она смотрит куда-то вперед, бубнит себе под нос. Прислушиваюсь. «…Время проходит… Мало времени… Пора бежать… Сердце не спасти… Все решено… Александра, спасайся…» Дрожь пробегает по телу. Откуда она узнала мое имя? От кого нужно спасаться? Я хватаю женщину за плечи, слегка встряхиваю. Зонтик падает из рук. Сейчас она мне все расскажет. Я ору: «Кто ты? Кто тебя подослал?» Шум усилившегося дождя заглушает мой голос. Она продолжает бубнить. «Слышишь меня?! Эй, слышишь?!» Внезапно она успокаивается. Глаза оживают. Голос смягчается. И заговаривает на русском языке: «Лида прислала. Твоя мать».

Я обмираю. Кружится голова. Тошнит. Ее послала мама? Не может быть. В шоке сажусь на скамейку. И вдруг замечаю на ногах у женщины старые туфли красного цвета. В голове оживает история Друга об ортакёевской ясновидящей из потустороннего мира. Поднимаю голову. Женщина испарилась. Ее нигде нет! Лишь на мокрой земле валяется пара красных туфель…

…Послезавтра покидаю Ортакёй. Утром, как проснусь, вызову такси, сдам консьержу ключи. Попрощаюсь с незабываемым видом из окна, со старыми киноафишами на стенах, с ванильной атмосферой полюбившейся квартиры. Дальше здесь опасно находиться. Конец одному из волшебных периодов жизни… Планировала съехать уже завтра, но передумала. Во мне живет надежда, что Озан вот-вот появится. Целыми днями прислушиваюсь к шуму на лестничной площадке. Жду моего мальчика. Может, я все еще смотрю на мир сквозь розовые очки? Может быть. Верю в нашу любовь…

Подожду его последние 24 часа, а потом уеду. Иначе поступить не могу, забочусь о безопасности малыша. Мобильный будет включен. Надеюсь, он позвонит, как только окажется на свободе… Первые пару недель поживу в каком-нибудь недорогом отеле, подальше отсюда. В азиатской части Стамбула. Выбрала Кадыкёй, там спокойно. Завтра съезжу в этот район на пароме или на автобусе, поищу гостиницу подешевле… После переезда в Кадыкёй отправлюсь на поиски работы. Иначе скоро останусь без куруша… Не знаю, как дальше сложится жизнь…

Меньше чем через неделю приедет Друг. Наверное, он поможет мне устроиться. Начну работать, сниму квартирку. Пусть Хаяль тоже переедет в новый аквариум. Еще наполню кухонный шкафчик специями, куплю керамические кружки необычных расцветок, выберу для сыночка желто-зеленую коляску-трансформер. Я буду счастливой. Я верю в это… Вещи уже собрала. Базилик решила не бросать — увезу растение в горшочке. Пусть наполняет мои будни своим ароматом: вычитала на днях, что беременным полезен базилик — уменьшает вероятность преждевременных родов.

Звонить Другу сейчас не стану. Перееду в Кадыкёй, оттуда и позвоню. Что касается Польшей, то ей, как и Джемалю, я напишу небольшое письмецо. Поблагодарю, пожелаю успехов в творчестве… Ладно, пойду спать. Завтра тяжелый день. Буду искать гостиницу, а потом прогуляюсь по Искеле мейданы. Послушаю вечерний азан, доносящийся из двухминаретной ортакёевской мечети. Обязательно поужинаю в маленьком рыбном ресторанчике. Тяжело прощаться…

…Я плаваю в красном море. На поверхности оно алое. Будто нырнула в коктейль из молодой крови, соленой воды и пресных водорослей. На мне черное шифоновое платье, у меня стрижка «под мальчика», а в животе зияет черная дыра. Не понимаю, как она появилась. Боли нет. Прикасаюсь рукой к обнажившимся внутренностям — все органы словно высохли. Странно. Смотрю на пальцы. Они такие же белые. Не запачканы кровью… Такое чувство, будто в животе что-то было и вышло из меня через развязавшийся пупок. Вспоминаю. Может, я была беременной? Нет, не была. Может, я похудела, избавившись от килограммов лишнего жира? Нет, не то. Я никогда не была толстой… Забываю о животе, когда замечаю проплывающих дельфинов. Обожаю! Самые искренние, душевные создания. Хочу подплыть к ним ближе, но что-то отталкивает. Приглядываюсь. Становится страшно — дельфины иссиня-черные. Они совсем не добродушные, а злобные и агрессивные. Боюсь приблизиться…

В панике оглядываюсь вокруг, Все окружающее сливается в один черно-синий туман. Я не хочу здесь находиться. Как я вообще оказалась в этом красном море? Где синева Босфора? Почему дельфины так обозлены? Где их чарующе голубой цвет? Всплываю на поверхность с надеждой увидеть родной Стамбул, но там все изменилось. Исчезли подвесной мост над Босфором, десятки мечетей с устремленными ввысь минаретами, живописные набережные, переполненные любопытными туристами… Куда делся мой Стамбул? Вместо него сейчас одинокие руины, заросшие потемневшим мхом. Я зову на помощь. Никто не откликается. Вокруг — ни единой живой души. Плыву к берегу. Ищу глазами Долмабахче.[117] Величественный дворец тоже исчез, как и магнолии, украшающие его сады. Слезы застилают глаза. По мере приближения к берегу я замечаю наполовину затонувшие паромы, некогда служившие жителям города контрастов. Сил видеть этот кошмар больше нет. Я погружаюсь на глубину и кричу изо всех сил от тоски по Стамбулу. Рот, пищевод, желудок, легкие наполняются морской водой. Не задыхаюсь. Неужели я так же мертва, как тот город наверху? Бью себя до крови, щипаю до синяков, засовываю руку в черную дыру живота. Надо нащупать сердце — проверить, бьется ли оно. Рука не дотягивается. Я хочу умереть, чтобы не жить так. Но как убить себя, если я уже мертва?…

…Комната без окон. Стены покрашены красной масляной краской. Под ногами ковер алого цвета. Я — одна. Голая. С той же дырой в животе. Как здесь очутилась, не знаю. Комната почти пустая, только в центре стоит голубая колыбель, накрытая бежевым платком. Слышу сопение ребенка. Он (или она?) спит. Я стараюсь не шуметь — тихо сажусь на корточки, обхватываю колени руками. Ужасно холодно. Дыханием согреваю руки, массирую заледеневшие ноги. Как ребенок спит в таком холоде? Спокойно дышит, не капризничает. Как будто отсыпается на всю грядущую жизнь. Мне хочется подойти, вытащить малыша из колыбели. Прижать к себе, Согреться теплом друг друга. Но я не хочу тревожить его. Так сладко спит… Стараюсь заснуть и от холода не могу сомкнуть глаза. Мозг вовсю работает, придумывает варианты исхода. Инстинкт самосохранения. Я должна покинуть комнату… Ненавижу красный цвет — такой тревожный, резкий, бунтующий. Я предпочитаю спокойные — бежевый, голубой, кремовый… Хочу вспомнить прошлое. Кто я такая? Где жила, с кем? Помню, что последние годы находилась в Стамбуле. А до этого? Как очутилась в красной комнате? Чей ребенок спит в колыбели? Перелистываю страницы книги прошлого. Чистые, белые. Ни одного слова. Зато на обложке надпись жирным фломастером. «Дневник С.» Что такое эта С? Светлана, Селим, Сергей, Седа? Не знаю…